— Вторым ударом стали такие, как вы, — тем временем продолжал толстяк, — Демоны. Поначалу вы, так же, как и маги, несли лишь хаос и разрушение, сражаясь меж собой. Первые из вас были совсем дикие. Всё, что их интересовало — разрушение и кровь. Причём не столько людская, сколько своих собратьев. Но даже так, вы собирали немалую жатву среди простых смертных. Однако вскоре кое-что в вашем поведении начало меняться. Каждая последующая волна была всё более… — чиновник на мгновение замялся, пытаясь подобрать нужное слово, — Человечными. Вы всё меньше хотели проливать кровь друг-друга, всё больше вливались в наше общество, принося ему пользу. И наш предводитель решил, что вас можно перетащить на нашу сторону. Вы ведь теперь тоже стали частью этого мира и вряд ли обрадуетесь его гибели.

— А третий всадник апокалипсиса? — поинтересовалась Айлин, явно увлёкшаяся рассказом чиновника.

— Простите… — толстяк на мгновение замялся, услышав новое слово, — Как вы сказали?

— Конца света, — поправилась девушка.

— Людские пороки, — ответил толстяк, — Наша разобщённость и жажда власти. Господин Альрейн как раз работает над этим.

— И что же он хочет сделать? — поинтересовался я, с трудом сдерживая скептическую ухмылку. Какие бы благие намерения такие люди, как епископ, не декларировали, в сухом остатке речь всё равно всегда шла о банальной власти, — Объединить церковь под своим началом, заместив ею государство и провозгласить себя мессией, который спасёт человечество?

— Не совсем, — покачал головой чиновник, — Он лишь простой смертный. Предвестник мессии. Тот, кто подготовит почву к его приходу. Сам же мессия будет воплощением бога в человеческом теле. И уже он поможет нам выстоять против сил хаоса, — он на мгновение замолчал и снова принялся вытирать лоб шёлковым платочком, — Но в одном вы правы. Епископ действительно хочет объединить церковь. Не под властью синода, но под началом одного человека и одного божества. Все эти культы, течения, разные формы поклонения — лишь поводы для раздоров и размежевания, которые ослабляют нас. Орудие хаоса. Действия синода — яркое тому подтверждение. Господа и их войны тоже должны кануть в небытие. Ибо нельзя хаосу дать возможность уничтожить нас нашими собственными руками. Нужно лишить его последнего оружия и вынудить к открытому бою. Лишь тогда мы сможем выстоять. Прошу прощения, — толстяк шумно выдохнул снова отёр со лба пот, — Кажется я начинаю походить на ещё одного проповедника.

— Есть немного, — хмыкнул я, и, немного подумав спросил, — А ты сам то веришь во всё то, что сейчас рассказал?

Чиновник снова надолго задумался. Судя по его озадаченному выражению лица он, похоже, никогда не задавал себе этот вопрос.

Мы свернули с главной улочки, углубляясь в городские кварталы. Домики тут были выстроены довольно тесно и липли один к другому. Фонарей не было, однако света, льющегося из их окон хватало, чтоб разобрать куда идти. Прохожих уже почти не попадалось. Остались лишь патрули стражников. Их лампадки то и дело мелькали в тесных боковых проулках. Где-то вдали завыл пёс. То ли от ночного холода, окутавшего город, то ли от того, что нерадивый хозяин не предложил ему пожрать. Хмарь, застилавшая небосвод понемногу начала расступаться. Сквозь её дымку стало видно проблески первых звёзд.

— Честно признаюсь, не знаю, — наконец ответил толстяк, — В одном Альрейн прав. Настают тёмные времена. Королевство разваливается. Лорды вцепились друг-другу в глотки. Церковь погрязла в интригах и борьбе за власть. С юга и севера наступают враги. Выхода у нас ровно два. Объединиться и выстоять, пускай даже под сенью веры. Или погрязнуть в распрях и быть перебитыми поодиночке. Что же касается остального… — чиновник ненадолго замолчал, собираясь с мыслями, — Я слишком мало знаю, чтобы об этом судить. Но вот Альрейн… Он вполне может оказаться пророком.

— Ага, — ухмыльнулся я, и не смог отказать себе в удовольствии высказать собственную точку зрения, — Или же безумцем, который поверил в собственные бредни.

Чиновник ничего не ответил. Лишь многозначительно хмыкнул, свернул за угол и указал рукой в конец улицы. Туда, где из ворот постоялого двора стража выводила пёструю, недовольно гудящую толпу.

— Ну вот мы и на месте, — сказал он, давая понять, что разговор окончен.

Когда наш караван добрался высокого каменного забора, огораживавшего территорию постоялого двора, тоненький ручеёк заспанных постояльцев, подгоняемых окриками нескольких стражников, всё ещё вытекал из его ворот. На нас люди смотрели косо. Иногда со стороны их пёстрой толпы долетали ругательства и проклятия. Громче всех возмущались купцы, один за другим выводившие тесную улочку тяжелые, нагруженные товаром возы. Они наверняка рассчитывали, что если встанут в городской черте, то смогут прийти на рынок первыми и занять лучшие места. А теперь их переселяли за стену. Туда, где придётся каждый раз ждать, когда утренняя стража соизволит открыть ворота города для гостей. О лучших местах теперь можно было забыть. Хорошо если по краям базарной площади они останутся. А то и вовсе придётся торчать в проулках или разворачивать прилавок за городом.

Впрочем, нас, как того самого шерифа, их проблемы не особо волновали. Усталость потихоньку брала своё. Хотелось поскорее зайти, расположиться и наконец-то, как следует вымыться. И выспаться, но… Судя по тому, как изредка в мою сторону косилась Айлин об этом можно было забыть. У девушки были свои планы на вечер, и на меня в этот самый вечер.

— Ну-ну, давай, шевелись! — в очередной раз прикрикнул капитан стражи на возницу, телега которого застряла в воротах. Лошадь раздражённо фыркала, водила носом и просто отказывалась идти дальше. Да и сам хозяин воза сидел, клюя носом, и не спешил подгонять животное. Тогда один из стражников легонько ткнул лошадь остриём пики. Та вскинулась, заржала, но всё же стронула телегу с места.

— Грёбаные выб**дки, — возничий сплюнул нам под ноги, — Из-за вас…

Договорить он не успел. Тот самый стражник, который ткнул пикой лошадь, со всего маха огрел его древком этой самой пики по хребту. Бедолага согнулся пополам, пытаясь удержать в груди остатки воздуха. Вся спесь с него мигом слетела, вместе с тёмно-синим шапероном, свалившимся нам под ноги.

— Думай с кем говоришь, паскуда, — рявкнул на бедолагу командир патруля, — Перед тобой сир Генри отважный. Помазанный рыцарь и королевский посол. И не тебе, куску дерьма…

— Всё в порядке, капитан, — одёрнул солдата я, — Я бы тоже ругался, еслиб меня сдёрнули посреди ночи и выперли за городскую стену, просто потому, что в город прибыла какая-то важная шишка.

Затем молча поднял с земли головной убор и протянул его возничему. Тот аж открыл рот от удивления. Командир стражи хотел было что-то сказать, но я снова не дал ему этого сделать.

— Держи, — бросил я, сунув в руки возничему шаперон. Немного помедлил и присовокупил к нему пару медных монет, — За доставленные неудобства. Как прибудете на другой двор, выпей там за наше здоровье и других угости.

— С… Спасибо добрый господин, — неуверенным голосом ответил торгаш. Немного помолчал с удивлением разглядывая монеты, а затем ссыпал их себе в кошелёк. Кинул на нас слегка ошарашенный взгляд, молча кивнул и тронул поводья своей кобылки.

Для него, наверняка, это была не ахти какая сумма. Однако подобных поступок со стороны благородного в этих краях, похоже, был большой редкостью. Впрочем, как и везде. На севере знать тоже смотрела на всех прочих, как на говно. Разве что, сквозь зубы, могла общаться на равных с богатым купечеством. Просто потому, что ей приходилось учитывать их интересы.

— Благородно, но глупо, — бросил чиновник, подходя к нам, — Он же ни с кем не поделится.

— Это будет уже на его совести, — пожал плечами я, провожая взглядом последних постояльцев, как раз скрывавшихся за ближайшим поворотом. Они уже шли пешком, везя объёмистые баулы с добром на двух еле ползущих мулах. Было видно, что бедных скотинок нагрузили сверх всякой меры, так ещё и стегали плёткой, если те останавливались передохнуть.