У меня закружилась голова. Глаза начало щипать, а воздух в горле встал комом. Руки рефлекторно успели сжать спусковую скобу арбалета. Один из всадников покачнулся в седле, упал, зацепился ногой за стремя и потащился по грязи вслед за своей лошадью. Но на большее у меня сил не хватило. Глаза резанула острая, нестерпимая боль, тут же перетёкшая в нос и горло. Я попробовал выдохнуть. Вытолкнуть это из себя. Но вытолкнуть было нечем.

Топот копыт удалялся. Похоже, враг обогнул наше укрепление с двух сторон и теперь собирался развернуться, чтобы атаковать снова. Где-то вдалеке всё ещё щёлкали арбалеты и звучали отрывистые команды. Орал Бернард, приказывая жёлтой десятке вытаскивать людей из поражённых телег. Всё это сделалось вдруг каким-то блёклым, далёким и неважным.

Важной осталась лишь одна вещь. Узенькая полоска света, падавшая на грязные, потёртые доски. Это был выход из фургона. Крохотная дверца, через которую внутрь просачивался свежий воздух. Я попытался сдвинуться вперёд. Дойти до неё. Но мир содрогнулся. Пол под ногами покачнулся, бросив меня на колени.

Нет… Нельзя сдаваться… Сражение ещё не окончено… Нужно добраться…

Мысли начали путаться. Полоска света расплылась, превратившись в неясное, тусклое пятно. Вновь послышались крики. Пол фургона мелко дрожал. Конница развернулась и вновь рванула к нашим укреплениям.

— Фашины! Они бросают фашины! (вязанки легковоспламеняющегося хвороста)

— Эйнур, Матош, готовьте вёдра! — послышался крик Бернарда, — Остальные — продолжайте…

Договорить он не успел. Его команды заглушил громкий треск досок, ржание лошадей и крики оказавшихся в ловушке солдат. Вагенбург захлестнула ярость степи.

— Командир, хорош валяться! Всю войну проспишь! — чьи-то руки ухватили меня под подмышки и рывком поставили на ноги. Мир всё ещё покачивался, но дышать стало заметно легче и зрение начало проясняться. Похоже, та дрянь, которой кочевники швырялись в возы довольно быстро выветривалась. Остальные ребята тоже начали шевелиться, приходя в себя. Это был Фостер. Боец из пурпурной десятки. Должно быть Бернард прислал его к нам на подмогу.

Я хотел было что-то сказать, но глотка всё ещё была обожжена какой-то дрянью, так что из неё вырвался лишь невнятный, бессвязный хрип.

— Воду! Тащите воду! — крики доносились с восточного фланга. Трещали пожираемые пламенем вязанки хвороста. Начинали заниматься доски. В небо поднимался столб густого, чёрного дыма. Ржали и рвались с места стреноженные лошади. Гарь, уже успевший перемешаться с запахом крови сводила животных с ума. Продолжали щёлкать арбалеты. На «внутренний двор» нашей импровизированной крепости то и дело обрушивался ливень из стрел. А за её деревянными стенами бесновалась Алерайская конница. Ржали и храпели раненные животные. Валились под копыта выбитые из седла всадники. Но земля продолжала содрогаться от ударов сотен копыт.

Они прощупывали нашу оборону. Наседали со всех сторон, ища в ней слабое место. Некоторые, судя по звуку тупых, гулких ударов, спешились и стали рубить доски повозок небольшими одноручными топориками, надеясь проложить себе путь внутрь. На бойницы соседней, где солдаты ещё не пришли в себя от действия той удушающей дряни, накинули крючья. Накинули и принялись тянуть за них, раскачивая телегу. Натужно заскрипели цепи. Наспех прилаженный щит, прикрывавший их выпал наружу, тут же обнажив просвет между возами. Прикрыть его было некем. У нас отчаянно не хватало людей.

— Поднимаемся на ноги, живо! — рявкнул я, наклонившись и потянув наверх одного из солдат. Фостер помог мне поставить его на ноги. Остальные хрипя и постанывая, начали подниматься сами. Я подскочил к Айлин. Помог ей встать. Затем схватил со стенки воза ростовую павезу, поднял копьё и повернулся к Брандону.

— Двоих ребят мне, живо. Со щитами и копьями. Остальные — обратно к бойницам. Айлин — на моё место!

Девушка кивнула и тут же принялась взводить арбалет.

— Одрик, Лейн, — скомандовал Брандон, тут же встав к одной из освободившихся бойниц. Солдаты схватили щиты и копья. Подскочили ко мне. Я тут же рванул в сторону заднего борта повозки. Туда, где она соединялась с соседней мостком, сколоченным из нескольких досок. Им, отлетевшим в сторону щитом и двумя толстыми цепями, которые уже пытались снять несколько солдат врага. В первый миг свет ослепил глаза. Я поднял руку со щитом. Как раз вовремя. Он затрясся от втыкающихся в него вражеских стрел. Один из возившихся с креплением цепи увидел меня. Рванулся вперёд. Чуть пригнулся и замахнулся небольшим кавалерийским топориком, метя мне в сухожилия.

Выпад. Удар. Узкий трёхгранный наконечник копья пробивает ткань стёганки и входит ему в грудь. Сверху и под углом. Соскальзывает по рёбрам, застревая в кишках. Боец несколько мгновений удивлённо смотрит вниз. Топор выскальзывает из его рук. Скользкие от пота и крови пальцы в древко копья. Он воет от боли и отчаяния. Воет и начинает оседать на землю, утягивая меня за собой. Рывок назад. Нет, слишком крепко сидит. Дьявол, надо было хотя-бы изредка с копьём тренироваться. Отпускаю древко, выхватываю меч. Рядом щёлкает арбалет, и тут же на землю падает ещё один спешившийся боец.

Рука тянется к мечу. Вторая поднимает повыше щит. Тело рефлекторно пригибается, пытаясь спрятаться за ним. Слишком медленно. По краю моего бацинета чиркает стрела. Другая ударяется в плечо. Соскальзывает с кольчуги, но удар всё равно весьма ощутимый. Павеза дёргается один раз. Другой. Третий. Четвёртый. Сквозь дерево щита пробиваются узкие трёхгранные наконечники. Пробиваются и застревают, с каждым ударом делая павезу всё тяжелее и неповоротливее.

— Командир, справа! — крик застаёт меня врасплох.

Что происходит справа я не вижу. Не успеваю высунуться из-за щита. Одрик тяжело спрыгивает на землю. Слышится тяжелый глухой удар. Короткий вскрик, в котором смешались испуг и злость. Солдат делает выпад. Вскрик тут же сменяется хрипом и бульканьем. Копьё пробивает шею, пригвождая Алерайца к земле. Доспехов у врага нет, что очень сильно играет нам на руку

На Одрика тут же набрасывается другой боец с длинным, кривым ятаганом. Обрушивает на его щит град ударов, вынуждая солдата выпустить копьё и спрятаться за щитом. Снова щёлкает арбалет. Ещё один Алераец, заходивший ему во фланг падает, схватившись за пробитое бедро. Но и враг не остаётся в долгу. На нашу позицию вновь обрушивается дождь из стрел. Позади слышится короткий вскрик. Самострел падает прямо в грязь под мостками. Арбалетчик, схватившись за пробитое плечо тут же скрывается во тьме фургона, уходя из зоны обстрела.

Спрыгиваю на землю, вырывая из ножен кацбальгер. Шаг, другой, третий. Алераец с ятаганом начинает поворачиваться ко мне, но делает это слишком медленно. Удар щитом отбрасывает его на стенку воза. В следующее мгновение лезвие короткого абордажного топорика с хрустом проламывает ему рёбра.

Рядом встаёт ещё один солдат поднимая щит. А за нашими спинами на землю спрыгивают ещё трое. Удар. Мир перед глазами мутнеет. Расплывается. Земля начинает качаться, то ли сама по себе, то ли от ударов десятков копыт конников, проносящихся мимо.Чья-то рука вцепляется в наплечник и рывком дёргает меня назад. Передо мной встают ещё три бойца, формируя небольшую стену щитов. Но не успевают. В следующий миг в эту самую стену на полном скаку влетает лошадь. Бьёт копытами в щит Одрика, отбрасывая бедолагу на землю. На стоящего рядом бойца сверху обрушивается лезвие ятагана. Высекает искры из шапели и кольчуги, заставляя его отшатнуться назад. Лошадь кричит. Почти «по-человечески» кричит от боли, вставая на дыбы и сбрасывая седока на землю. Из её брюха торчит древко копья, зашедшее в плоть почти на треть.

Спустя секунду кобыла бьёт копытами в землю, всхрапывает и уносится прочь. Алераец пытается встать, но абордажный топорик, засевший в его, обмотанной тряпкой черепушке, мешает ему это сделать.