Он пробежал глазами по мелким заголовкам.

ДЕПАРТАМЕНТ ОБРАЗОВАНИЯ... РАСИСТСКИЕ КВОТЫ.

НЕОБУЗДАННЫЙ УБИЙЦА... ЖИЛОЙ КОМПЛЕКС НА ЗАПАДЕ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА.

НОВЫЕ ОБВИНЕНИЯ... КЛИНТОН... СЕКСУАЛЬНЫЙ СКАНДАЛ.

– Все та же старая муть, – пробормотал Пит.

Оставив газету на столе, он открыл шкаф, достал свою кофейную чашку, налил в нее кофе и отнес в гостиную. Его книга, «Праздник, который всегда с тобой», лежала на столике – там, где он оставил ее вчера вечером. Он сунул книгу под мышку. Обложка была гладкой и прохладной.

Взял со стола красную ручку и зажал ее между зубами.

Потом подошел к задней двери, открыл ее левой рукой, отодвинул в сторону и вышел в патио.

Дул теплый ветер. Под ногами был теплый бетон.

Яркий блеск бассейна слепил глаза. Пит зажмурился.

Забыл темные очки.

Стараясь не смотреть на бассейн, он подошел к стеклянному столику, опустил на него чашку с кофе, книгу и ручку.

Столик стоял в тени, и Пит решил, что обойдется без очков.

Он выдвинул кресло и уселся спиной к бассейну. Поднес к губам чашку. Но вместо того, чтобы пить, он стал смотреть, как над темной поверхностью кофе вьется пар.

Как описать это словами? – задумался он. Как сделать так, чтобы читатель увидел, как пар зависает над самой поверхностью кофе, так что ты едва различаешь его, а кофе подрагивает и блестит, и в нем отражается небо... как описать влажное тепло кофейного пара, которое чувствуешь на губе и носу, когда делаешь глоток?

Он сделал глоток и заметил, что чувствует пар и внутри ноздрей тоже.

Кофе был горячий и вкусный.

Может быть, это вообще невозможно - описать это так, чтобы создать полное ощущение реальности.

Но у Хемингуэя-то получалось.

Боже мой, Хемингуэй.

Пит поставил чашку на стол, взял «Праздник, который всегда с тобой», открыл на том месте, где лежала закладка, и начал читать. И уже очень скоро почувствовал запах дождя. Почувствовал, как ветер швыряет мелкие капли ему в лицо. Увидел, как косые струи дождя летят сквозь серое парижское утро. Как в лужах бурлят пузыри. Как вода растекается по тротуарам.

Этот парень умел писать, подумал Пит.

Так больше никто не умеет писать, чтобы сцена, написанная словами, казалась настолько реальной.

Пит прочитал всего пару абзацев, и ему уже захотелось в Париж. Причем именно в такой день, когда на улице идет дождь. Ему захотелось прогуляться под дождем, а потом зайти в кафе, сесть за столик и писать.

Хотя мне и здесь неплохо, подумал он, оглянувшись на бассейн и на холм за ним.

Мне нужно писать, а не читать.

Но и читать тоже нужно, сказал он себе. Особенно такие великие книги. Чтобы знать, как все это должно читаться, когда оно сделано правильно.

Он стал читать дальше.

Чтение приводило его в восторг и в то же время навевало печаль. Не то чтобы слишком тяжелую, но тем не менее... Он не понимал, в чем дело, но думал, что эта странная грусть как-то связана с его желанием быть там – на месте действия. Не только читать об этом, но и жить этим тоже. Он понимал, что это невозможно, и, наверное, поэтому ему было грустно.

Такое с ним часто случалось, когда он читал Хемингуэя.

Ему до боли хотелось быть там. Ему хотелось быть Хемингуэем и сидеть в парижском кафе. Быть Ником Адамсом и сделать привал у костра близ ручья в чаще. Быть Робертом Джорданом и голым лежать в спальном мешке вместе с Марией. Быть Гэри Морганом и нестись на арендованном катере по водам Ки-Уэст тихим ранним утром, когда вокруг не слышно ни звука, кроме шума мотора и криков чаек.

В случае с Хемингуэем такие желания проявлялись особенно сильно. И еще. Когда Пит читал Хемингуэя, ему хотелось писать самому. И писать так же классно.

Господи, это надо уметь – так воздействовать на людей!

Но он знал, что ему нечего и надеяться писать так, как писал Хемингуэй. И от этого тоже ему становилось грустно.

Но мне никто не мешает хотя бы попробовать, сказал он себе.

Потом до него дошло, что его глаза просто скользят по строчкам, но он не вникает в смысл. Он не читает, а думает о своем. Мечтает.

Пит взял чашку с кофе.

Он поднес ее ко рту, но от пара уже не осталось и следа. Темная поверхность кофе по-прежнему дрожала и отражала небо, но теперь Пит увидел тонкие радужные разводы. Как будто в кофе капнули немного бензина. Он сделал вывод, что это было масло от кофейных зерен.

Он так надеялся.

Вид был не очень-то аппетитный. Но все равно. Это нужно было запомнить, чтобы когда-нибудь потом использовать в работе.

Нужно записать это в блокнот, пока не забылось, подумал он.

Но настроения возиться с блокнотом не было. Сейчас Питу хотелось работать над романом.

Он отхлебнул кофе, который практически остыл и потерял весь свой вкус, и поставил чашку на стол.

Может, лучше его вылить и сварить новый, подумал он. Принести сюда книгу и попробовать что-нибудь написать.

Он взял чашку и пошел на кухню. Вылил остатки кофе в раковину, поставил чашку на стол и побежал в свою спальню.

Темные очки лежали на шкафу. Он надел их сразу, чтобы потом опять не забыть. Из-за темных стекол в комнате стало темно. Он снял очки и заткнул их дужкой за резинку плавок.

Потом подошел к письменному столу. Роман, над которым он сейчас работал, был записан уже в двух тетрадях, спрятанных под стопкой бумаг на дне нижнего ящика. Он вытащил их, задвинул ящик, достал из другого ящика шариковую ручку. Сунул ручку под резинку плавок, рядом с очками, и вернулся на кухню.

Там он наполнил чашку свежим, горячим кофе из кофеварки.

С чашкой в одной руке и тетрадями в другой Пит поспешил обратно в патио. Когда он поставил чашку на стол и положил рядом тетради, он уже весь дрожал от приятного предвкушения.

Такое случалось не всякий раз, когда он начинал писать, но иногда все же случалось. Особенно если до этого он читал что-нибудь очень хорошее.

Он начал медленно садиться, но остановился, когда почувствовал в плавках очки и ручку. Он вынул их, бросил ручку на столик, надел очки и плюхнулся в кресло.

Он открыл ЧАСТЬ 2, пролистал несколько страниц и нашел то место, докуда успел написать. Это были две первые страницы очередной главы. Он вернулся к самому началу главы и стал внимательно читать.

"– Как ты думаешь, кто это? – с дрожью в голосе спросила Шена.

Ральф стрельнул глазами в зеркало заднего вида. Фары машины, едущей за ними, заставили его зажмуриться".

Пит нахмурился.

Фары. Машины.

Как-то это нехорошо, два родительных падежа подряд.

Один надо убрать. Или хотя бы убрать одно "ы".

– Ага! – сказал он.

Он вписал перед «фары» «блеск», а «машины» вычеркнул и поставил после «ними».

...блеск фар едущей за ними машины заставил его зажмуриться.

Неплохо, решил он и стал читать дальше.

"– Не знаю, но он сидит у нас на хвосте уже десять миль. Похоже, он за нами следит.

– О Боже, Ральф. Мне страшно. – С этими словами Шена протянула руку сквозь темноту и положила Ральфу на колено". На колено? Как же она дотянулась-то, бедная? А чего же она ему на лодыжку руку не положила?

Пит зачеркнул «колено» и вписал «бедро».

Звучит как-то гастрономично, подумал он. Типа куриных бедрышек.

Он зачеркнул «бедро» и вписал «ногу».

И услышал, как кто-то трезвонит в дверь. От этого звука у него все внутри сжалось.

Кто-то пришел?

– Блин, – пробормотал он.

Может, не отвечать? Типа меня нету дома.

Звонок пискнул еще раз.

Может, что-то случилось, подумал он. Может быть, это полиция. Мама с папой попали в аварию... Может быть, весь район эвакуируют. Пожары достаточно далеко, но все-таки...

Лучше пойти и выяснить.

Скривившись, он закрыл тетрадь, положил ручку на стол и толкнул кресло назад.