— Иди в мою комнату, — сказала я, все еще не глядя на Лильрина. — Поспишь опять на одеяле возле печки. Все нормально, завтра разберемся, чем тебя занять подальше от этих озабоченных.

В ответ тишина.

Я все же подняла глаза и посмотрела на него. Он был белый и таращился на меня так, словно увидел привидение.

Ничего говорить или объяснять мне не хотелось. Опять резко навалилась усталость. Я лишь коротко и горько усмехнулась уголком рта, развернулась на пятках и пошла к лестнице. Спать… надо лечь спать.

Шшух-шшух. Шшух-шшух. Шшух-ш-ш-ш-шух-х-х-х!

Метла мерно скребет по камням, солнце едва-едва окрасило в серо-розовый цвет краешек неба над восточной стеной странной крепости.

Надо проверить сохнущую в чулане новую палку-ручку для метлы. Эта стала слишком легкой и укоротилась почти вдвое. Клиновое крепление, позволяющее разделить рукоять на две короткие заостренные пики, выстругано, подогнано и примерено. Пришлось поломать голову, чтобы сообразить, как использовать низменные бытовые вещи, с которыми должны управляться слуги и женщины, в своих целях.

Проклятье! Сначала пришлось сломать собственную гордость и принять то, что сказала эта… эта.

Лильрин хмуро посмотрел под ноги и скрипнул зубами. Где-то в груди нестерпимо болело и жгло. Признавать себя идиотом всегда нелегко, но понимать, что своими дурацкими поступками сломал жизнь… двоих, — еще сложнее.

 ***

Он увидел ее, когда еще сам был мальчишкой и ненадолго заехал с отцом в гости в большое поместье семьи Гюй-Рин и пошел со своим другом Гойчином в сад, пока взрослые степенно пили чай и обсуждали важные проблемы. Они тогда, помнится, быстро заскучали среди клумб и рыбных прудиков, и неугомонный Чин предложил тихонько пробраться к стене из лилий, подглядеть за девчонками. У тех на женской половине как раз были какие-то занятия, к которым мужской пол не допускался даже в качестве зрителей. Даже глава дома никогда не заходил на женскую половину в те дни, когда в дом приезжала Большая Сваха и учила дочерей семьи быть хорошими женами будущим мужьям.

За подглядывание обоих мальчишек наверняка бы выдрали без всякой жалости. Но кто в тринадцать лет загадывает так далеко, когда стена лилий — вот она, осталось найти место за кустами, чтобы тебя не было видно с террасы большого дома, и дрожащими руками раздвинуть узкие темно-зеленые листья высаженных ярусами цветов.

Девочки и девушки в этот день занимались шитьем и примеркой новых нарядов. У обоих мальчишек перехватило дух, когда они поняли, что сейчас на их глазах одна из старших девушек скинет верхнее платье, а то и нижнее, чтобы…

Лильрин сам не понял, что его отвлекло от столь завораживающего зрелища. Что было в этой невзрачной пигалице, которая сидела чуть в сторонке от остальных и сосредоточенно вышивала дракона на алом. Девчонка и девчонка, к тому же еще слишком маленькая для того, чтобы примерять новые наряды и привлекать внимание парней. Особенно на фоне старшей, гораздо более зрелой красавицы.

Но он смотрел и смотрел, как игла серебряной рыбкой ныряет в алое море шелка, оставляя за собой золотой след в форме чешуи дракона. Пальцы, державшие иглу, были тоненькие и какие-то особенно беззащитные, как и вся девочка, чья щупленькая фигурка почти утонула в традиционном айю. Очень светлокожая, с большими миндалевидными глазами в длинных ресницах, пухлогубая девочка с остреньким подбородком и аккуратным носиком истинной аристократки так сосредоточилась на своем занятии, что даже что-то тихонько мурлыкала себе под нос.

Она была такая… нежная, хрупкая и нереально красивая, как фарфоровая статуэтка богини. Лиль помнил только одно — он забыл, как дышать.

— Ты куда таращишься? — Чин ткнул друга локтем в бок и зашипел: — Совсем сдурел?! Еще немного — и башку среди лилий высунешь, как цаплин сын! Заметят — неделю не сесть будет!

— А… — Лиль словно очнулся и посмотрел на друга слегка ошалелым взглядом. — А это кто? Твоя сестра?

— Которая? — пожал было плечами Чин, но вдруг напрягся.

Сейчас, вспоминая этот момент, Лиль словно снова смотрел на друга глазами тринадцатилетнего мальчишки, но теперь он видел много больше. Как его друг мгновенно вычленил маленькую хрупкую фигурку из всех остальных девочек, как быстро и остро глянул на самого Лиля. Кажется, можно было рассмотреть тени мыслей, мгновенно промелькнувшие по его лицу. Вот он принял какое-то решение. И легкомысленно пожал плечами.

— Да это Лейсан. Одна здесь… из не очень нужной родни. Ушлая девица, хитрая-прехитрая… врет все время. Все старается сравняться с первыми дочерьми семьи, на любые ухищрения идет.

— Да? — Лиль еще раз глянул на фарфоровую девочку. — Непохоже. Она такая…

— Видок невинный, многие купились поначалу, — хмыкнул Чин, пристально глядя на сестру. — Ты уж представь, мне она не чужая, а я тебе рассказываю, обычно-то такие вещи за порог не выносят. Но ты мне друг, а эта… В общем, не вздумай влюбляться, друг. Да и все равно она пигалица еще.

Высказывая все это, Чин так увлекся, при этом пытаясь внешне казаться равнодушным, что потерял бдительность и толкнул один из подвесных ящиков с лилиями. Никто из взрослых женщин на той половине сада этого не заметил, а вот фарфоровая девочка… Она вздрогнула и резко подняла голову, всматриваясь в заросли.

— Бежим! — Чин рванул с места, волоча друга за рукав. А тот и не сопротивлялся, понимая, что если застукают — беда.

Он почти забыл этот день и эту девочку, в конце концов, у здорового наследника своей семьи не слишком много времени на праздные размышления и воспоминания. Было много учебы, тренировок, друзей, приключений… И все бы, наверное, так и шло дальше, не меняя нити судеб, если бы через год он не увидел ее снова. И его опять не парализовало.

К несчастью, Чин и в тот раз был рядом, и теперь Лиль четко вспомнил его разом потемневший взгляд. Но тогда друг ничего не сказал. Просто… просто как-то само собой вышло, что Лиль стал часто слышать от взрослых родственников об одной из дочерей почтенного семейства, которая мало того, что себя плохо ведет, так еще и знатная лгунья.

Ему было неприятно это слышать, потому что образ фарфоровой статуэтки в его голове никак не хотел совмещаться со всеми этими слухами. Но… вода камень точит. А еще он постепенно начал злиться. Сначала сам на себя — с какой стати все время вспоминает эту девчонку? А потом на нее. Потому что все вокруг не могут быть неправы, значит, она — плохой человек. И обманывает всех своим невинно-прекрасным видом.

Днем он чувствовал злость и досаду, вспоминая Лейсан. А ночью… она ему снилась. И была совсем другой. Ночью он мог не вспоминать ее дурную славу и грезить о том, что эта девочка станет его женой и…

И когда отец озвучил ему предложение господина Гюй-Рин о помолвке с будущей целительницей, он ответил: «Да, отец» — раньше, чем успел подумать.

В конце концов, прошло много времени, они все повзрослели, и маленькая девочка-врушка наверняка осталась в прошлом, а вот ее фарфоровая хрупкость и красота никуда не исчезли — он хоть и видел девушку издалека, но рассмотрел все, что его интересовало. И в конце концов, он сможет научить свою жену правильному поведению, если приложит усилие.

С этими мыслями он и приехал с побывки дома в гарнизон, где они служили вместе с Гойчином Гюй-Рин. Лиль сообщил другу о помолвке, с радостью говоря, что теперь они породнятся вдвойне. И был совсем не готов увидеть гримасу крайнего ужаса на лице лучшего друга.

— Я не хотел выносить этот сор за порог дома, — тем же вечером за стаканчиком подогретой рисовой водки Гойчин, промолчавший несколько часов подряд, наконец разговорился. — Но ты мне не только друг, ты мне брат. Твоя сестра — моя жена, а это и ее напрямую касается.

Лильрин напрягся, непонимающе глядя на товарища своих детских игр и проказ. Смутное беспокойство поднималось со дна души.