Она взяла пустую чашку из рук Мелани, поставила на одну из тумбочек, бочком села на диван, лицом к девочке. Сжала обе руки Мелани своими.

— Сладенькая, это было так давно, ты была такая маленькая, когда мы виделись в последний раз… Может, ты точно не знаешь, кто я. Я — твоя мама, Мелани.

Девочка не отреагировала.

Лаура говорила мягко, убедительно, шаг за шагом рассказывала обо всем, потому что точно знала: на каком-то, пусть подсознательном, уровне девочка могла ее понять.

— Я привела тебя в этот мир, потому что больше всего на свете хотела ребенка. Ты была прекрасным младенцем, таким сладким, никому не доставляла хлопот. Ты научилась ходить и говорить раньше, чем я ожидала, и я тобой очень гордилась. А потом тебя украли у меня, и пока тебя не было, я хотела только одного, чтобы ты ко мне вернулась. Хотела вновь обнять тебя, вновь любить. И теперь, дитя мое, самое главное — вылечить тебя, вытащить из той дыры, в которой ты прячешься. Я собираюсь это сделать. Сладенькая. Я сделаю так, чтобы тебе стало хорошо. Помогу тебе выздороветь.

Девочка молчала.

Зеленые глаза показывали, что внимание Мелани сосредоточено совсем на другом.

Лаура усадила дочь себе на колени, обняла, прижала к себе. Какое-то время они просто сидели, тесно прижавшись друг к другу, возрождая узы любви и привязанности, необходимые для успешного лечения.

Несколько минут спустя Лаура поймала себя на том, что уже напевает колыбельную, шепотом произнося слова. Пальцами она гладила Мелани по лбу, убирая волосы с лица. Глаза девочки оставались затуманенными, устремленными в никуда, но она поднесла руку к лицу и сунула большой палец в рот. Словно превратилась в маленького ребенка. Так она делала в три года.

Глаза Лауры наполнились слезами. Голос задрожал, но она продолжала напевать, поглаживая шелковистые волосы Мелани. Потом вспомнила, сколько положила усилий на то, чтобы отучить трехлетнюю Мелани сосать палец, и подивилась тому, как теперь ей это нравится, как тронута она этим всунутым в рот большим пальцем.

Фактически у нее так поднялось настроение и она так воодушевилась как сосанием пальца, так и мгновением прямого визуального контакта после выпитой чашки горячего шоколада, что решила попробовать гипноз прямо сегодня, не ждать, как планировала раньше, завтрашнего дня. В полном сознании и в полукататоническом состоянии ребенок глубоко ушел во внутренний мир и не хотел возвращаться оттуда. Загипнотизированная, Мелани могла стать более податливой, лучше откликаться на предложения, могла пройти хотя бы часть пути, отделяющего ее от реального мира.

В сравнении с обычным человеком, загипнотизировать того, кто находится в таком состоянии, как Мелани, было или проще, или невозможно. Продолжая напевать колыбельную, Лаура начала массировать виски девочки, пальцы ее описывали небольшие круги, усиливая давление. Когда веки ребенка начали подрагивать, Лаура перестала петь и зашептала:

— Давай, крошка. Засыпай, крошка, засыпай, я хочу, чтобы ты заснула, расслабься… ты просто погружаешься в глубокий, естественный сон… опускаешься, как перышко, планирующее в застывшем теплом воздухе… планируешь все ниже и ниже… спи… но будешь по-прежнему слышать мой голос… вниз и вниз ты опускаешься, неспешно, как перышко… но мой голос будет следовать за тобой в сон… вниз… вниз… и ты будешь слышать меня и отвечать на все мои вопросы… будешь спать, но ты будешь слышать и слушаться. — Лаура продолжала массировать виски Мелани все более легкими движениями, пока глаза девочки не закрылись, а ровное дыхание не указало на то, что она крепко спит.

Перец вошел в дверь, с любопытством уставился на них. Потом пересек комнату, прыгнул на кресло-качалку, свернулся в клубок.

Лаура заговорила, по-прежнему держа дочь на коленях:

— Ты сейчас опустилась вниз, крепко спишь. Но ты слышишь мой голос и будешь отвечать мне, когда я стану задавать тебе вопросы.

Лицевые мышцы девочки расслабились, губы чуть разошлись.

— Ты меня слышишь, Мелани?

Девочка не ответила.

— Мелани, ты меня слышишь?

Девочка вздохнула, вздох этот был таким же мягким, как свет, идущий от бронзовых ламп под стеклянными абажурами цвета янтаря.

— Ах…

Это был первый звук, произнесенный Мелани при Лауре с того момента, как последняя увидела дочь на больничной койке.

— Как тебя зовут? Девочка нахмурила лоб.

— Мах…

Перец поднял голову.

— Мелани? Это твое имя? Мелани?

— Мах… мах…

Перец навострил уши.

Лаура решила перейти к следующему вопросу:

— Ты знаешь, кто я, Мелани? Во сне малышка облизала губы.

— Мах… мах… это… ах… это… — Она дернулась и начала поднимать руку, словно от чего-то защищаясь.

— Успокойся, — сказала Лаура. — Расслабься. Успокойся и расслабься. Спи. Ты в безопасности. Со мной ты в безопасности.

Девочка опустила руку. Вздохнула. Когда складки на лице Мелани разгладились, Лаура повторила вопрос:

— Ты знаешь, кто я, Мелани?

Складки тревоги или страха вновь вернулись на лицо девочки, и в ответ Лаура услышала:

— Амм… ах… ах-ах-ах… это… это…

Лаура попыталась зайти с другой стороны.

— Чего ты боишься, Мелани?

— Это… это… там… — Теперь страх отчетливо читался на бледном, как полотно, лице девочки.

— Что ты видишь? — спросила Лаура. — Чего ты боишься, сладенькая? Что ты видишь?

— Это… там… это…

Перец поднял голову, выгнул спину. Напрягся, не сводя глаз с девочки.

Воздух вдруг застыл, стал тяжелым.

И хотя такого быть не могло, Лауре показалось, что тени по углам потемнели и вытянулись вперед, наползая на диван.

— Это… там… нет, нет, нет, нет.

Лаура положила руку на изрезанный складками лоб дочери, заверяя ее, что все в порядке, дожидаясь, когда девочка заговорит. Ее саму охватила тревога. Она почувствовала, как холод, словно живое существо, ползет от поясницы по позвоночнику, поднимаясь все выше.

— Где ты, Мелани?

— Нет…

— Ты в серой комнате?

Девочка заскрипела зубами, плотно закрыла глаза, пальцы сжались в кулаки, словно она активно чему-то сопротивлялась. Лаура собиралась увести ее в прошлое, вернуть в серую комнату в доме в Студио-Сити, но, похоже, девочка сама вернулась туда, как только ее загипнотизировали. Но такого не могло быть: Лаура никогда не слышала о спонтанном гипнотическом перемещении в прошлое. Пациента следовало направлять, постепенно приближаясь вместе с ним к месту получения психической травмы.

— Где ты, Мелани?

— Н-нет… это… нет!

— Расслабься. Успокойся. Чего ты боишься?

— Пожалуйста… нет…

— Успокойся, сладенькая. Что ты видишь? Скажи мне, крошка. Скажи маме, что ты видишь? Резервуар, камеру отсечения внешних воздействий? Никто больше не посадит тебя туда, крошка.

Но пугал девочку не резервуар. Так что заверения матери ее не успокоили.

— Это… это…

— Стул для болевой терапии? Электрический стул? Тебя больше не посадят и на него, сладенькая.

Девочку ужасало что-то другое. По ее телу пробежала дрожь, она напряглась, словно хотела соскочить с колен Лауры, убежать.

— Сладенькая, со мной ты в безопасности, — шептала Лаура, еще сильнее прижимая Мелани к себе. — Тебе никто не причинит вреда.

— Открывается… она открывается… нет… она… открывается…

— Успокойся, — Лаура почувствовала, как холод, поднимаясь по спине, добрался до шеи, и поняла, что сейчас произойдет что-то очень важное.

За глаза лейтенанта Феликса Порто из ДЭТП называли «Пуаро», намекая на его сходство со знаменитым детективом-бельгийцем Агаты Кристи. У Дэна не вызывало сомнений, что Порто мнит себя Шерлоком Холмсом, несмотря на толстенькие ножки, приличный животик, покатые плечи, лицо Санта-Клауса и лысую, с высоким лбом голову. Чтобы больше соответствовать желанному образу, Порто практически не расставался с трубкой, которую набивал ароматизированным табаком.

Трубка не дымилась, когда Дэн вошел в кабинет, но Порто ухватил ее из пепельницы и использовал для того, чтобы указать на стул.