— Она отправила точно такие же письма президенту университета и многим членам комиссии по этике. Сделала все, что было в ее силах, чтобы Хоффрица не выгнали с работы.

Дэну вновь стало не по себе. Он полагал, что пронять его не так-то просто, но от всей этой истории с Хоффрицем у него похолодело внутри. Если Хоффриц мог до такой степени подчинить себе Реджину, не хотелось даже думать о том, чего добились он и Дилан Маккэффри, объединив свои демонические таланты. И ради какой цели они превратили Мелани практически в растение?

Дэн более не мог усидеть на месте. Поднялся. Но кабинет был маленький, а он — мужчина крупный, так что покружить по кабинету не было никакой возможности. Вот он и остался стоять, сунув руки в карманы.

— Вы можете сказать, что после того, как Хоффриц побил Реджину, она смогла вырваться из-под его влияния?

Мардж покачала головой:

— Даже после того, как Хоффрица вышибли из университета, Реджина приводила его в кампус на все мероприятия как своего кавалера.

Дэн вытаращился на нее.

— И он был ее единственным гостем на выпускном вечере.

— Святой боже!

— Им обоим страшно нравилось тыкать нас мордой в грязь.

— Этой девушке требовалась психологическая помощь.

— Да.

— Депрограммирование.

На добром лице психологини отразилась печаль. Она сняла очки, будто они вдруг стали слишком тяжелыми, потерла усталые глаза.

Дэн хорошо представлял себе, что чувствует сейчас эта женщина. Она любила свою профессию, хорошо делала то, что умела, установила для себя высокие личные стандарты. У нее имелись принципы и идеалы. Она чутко прислушивалась к голосу совести, верила, что такие люди, как Хоффриц, позорили не только профессию, но и всех тех, кто работал рядом с ним.

— Мы постарались сделать все возможное, чтобы Реджина получила необходимую ей помощь, но она отказалась.

За окном зажглись натриевые лампы уличных фонарей, но они не смогли отогнать ночь.

— Вероятно, Реджина не обратилась в полицию и не выдвинула обвинения против Хоффрица, потому что ей нравилось такое обращение?

— Вероятно.

— Он так ее запрограммировал, что ей нравилось.

— Вероятно.

— Опыт, накопленный с первыми четырьмя девушками, не пропал зря.

— Да.

— Он потерял над ними контроль, но понял, в чем его ошибка. И еще до того, как Реджина попала под его влияние, модифицировал свой метод с тем, чтобы удерживать ее железной хваткой. — Дэн чувствовал, что должен двигаться, сбросить распиравшую его энергию. В пять шагов добрался до книжных стеллажей, вернулся обратно, положил руки на спинку стула. — Теперь при упоминании термина «коррекция поведения» меня будет тошнить.

— Это очень серьезная область исследований, достойное уважения направление психологии. — Мардж вступилась за свою профессию. — Благодаря методам, которые разрабатываются в рамках коррекции поведения, для детей облегчается процесс обучения, и они лучше и на более продолжительное время запоминают полученную информацию. Коррекция поведения помогает нам снижать уровень преступности, лечить больных, создавать более спокойный мир.

Если Дэну не терпелось от разговоров перейти к действиям, то Мардж, похоже, искала облегчения в летаргии. Она еще сильнее вдавилась в спинку кресла. Она привыкла принимать решения, могла найти выход из многих ситуаций, но, похоже, такие монстры, как Хоффриц, были ей не по зубам. И когда сталкивалась с тем, что не могла контролировать, из кадрового военного офицера превращалась в бабушку, которая с радостью бы оказалась в кресле-качалке с чашкой чая с медом в руках. Дэну такая ранимость в ней только нравилась.

Голос ее звучал устало.

— Коррекция поведения и «промывка мозгов» — далеко не одно и то же. «Промывка мозгов» — это извращение коррекции поведения, и Хоффриц не был обыкновенным человеком и не был обыкновенным ученым, а был извращенцем, как в первой, так и во второй ипостаси.

— Реджина до сих пор с ним?

— Не знаю. Последний раз я видела ее более двух лет тому назад, и тогда она была с ним.

— Если она не бросила его после того избиения, полагаю, ничто не заставит ее уйти от него. Так что, скорее всего, она по-прежнему с ним.

— Если только она ему не надоела, — вставила Мардж.

— Судя по тому, что я о нем слышал, ему не может надоесть человек, который боится его и во всем ему подчиняется.

Мардж мрачно кивнула.

Дэн взглянул на часы, торопясь двинуться дальше.

— Вы говорили, что Дилан Маккэффри был блестящим ученым, гением. Вы бы могли сказать такое о Хоффрице?

— Пожалуй. Фактически да. Но его гениальность более черная, извращенная, злая.

— Вроде бы и с Маккэффри та же история.

— Нет, Хоффриц тут даст ему большую фору.

— Но если они начали работать вместе, получая существенное, возможно, неограниченное субсидирование, не сдерживаемые никакими юридическими или моральными ограничениями, комбинация получалась опасной, не так ли?

— Да. — Пауза. — Дьявольская.

Это слово, «дьявольская», казалось гиперболой, несвойственной Мардж, но Дэн не сомневался, что выбрала она это слово сознательно.

— Дьявольская, — повторила она, чтобы у него не осталось сомнений в том, что она глубоко встревожена.

В ванной Лаура смазала укус на руке Эрла Бентона йодом и заклеила пластырем.

— Это ерунда, — заверил он ее. — Не волнуйтесь.

Мелани сидела на краю ванны, уставившись в выложенную зеленой плиткой стену. Она ничем не напоминала ту фурию, что несколько минут тому назад яростно сражалась с ними в спальне.

— Человеческий укус более опасен, чем собачий или любого другого животного, — тревожилась Лаура.

— Вы залили ранку йодом, да и крови вытекло совсем ничего. Поверхностный укус. Даже не больно, — ответил, он, хотя Лаура знала, что ранка жжется.

— Вам в последнее время делали прививку от столбняка? — спросила она.

— Да. В прошлом месяце. Искали мы тут одну компанию. Так какой-то тип, когда его нашли, полез на меня с ножом. В общем-то, обошлось, всего семь швов, но прививку от столбняка мне на всякий случай сделали.

— Я сожалею, что все так вышло.

— Вы это уже говорили.

— Тем не менее сожалею.

— Послушайте, я знаю, девочка этого не хотела. А потом, такая у меня работа.

Лаура присела перед Мелани, осмотрела покраснение на левой щеке в том месте, где девочка ударила себя кулаком. Да, со временем красноте предстояло смениться полноценным синяком. На шее и груди виднелись царапины от ногтей. Губа припухла там, где девочка укусила ее этим днем, в конце сеанса гипноза.

Во рту у Лауры пересохло от страха и тревоги. Она повернулась к Эрлу:

— Как же нам защитить ее? Это не просто какой-то враг без лица, который хочет добраться до нее. Это не просто государственные агенты или русские. Как мы сможем защитить ее от нее самой?

— Кто-то должен оставаться с ней, каждую минуту держать ее под присмотром.

Лаура подсунула пальцы под подбородок девочки, повернула ее голову так, чтобы их взгляды встретились.

— Это уже перебор, крошка. Мамик может постараться уберечь свою девочку от плохих людей, которые хотят схватить ее. И Мамик может постараться помочь тебе в твоем нынешнем состоянии, сделает все, чтобы вывести тебя из него. Но теперь… это уже перебор. Почему ты хотела причинить себе вред, крошка? Почему?

Мелани шевельнулась, словно отчаянно хотела ответить, но кто-то удерживал ее. Губы дернулись, зашевелились, но с них не слетело ни звука. По телу девочки пробежала дрожь, она покачала головой, застонала.

У Лауры щемило сердце, когда она наблюдала, как ее ребенок безуспешно пытается сбросить с себя оковы аутизма.

Нед Ринк, бывший полицейский и агент ФБР, которого нашли мертвым в автомобиле на стоянке у больницы, жил в маленьком уютном доме на окраине Ван-Нейса. Дэн поехал туда сразу после беседы с Мардж Гелькеншеттль. Дом был низкий, с плоской крышей, выложенной белыми камнями, и стоял на ровной части долины Сан-Фернандо в окружении таких же низких домов с плоскими крышами, которые вместе образовывали целую улицу. Вокруг в изобилии росли кусты. Геометрические формы дома указывали на то, что построили его в конце 1950-х годов.