— А то знаю я эти бюрократические выкрутасы. Вас осталась одна треть, так вы все кабинеты займёте и начнёте жаловаться, что мало. Мы можем вернуться или вас к себе выдернуть. В любой момент. Чтобы ни одного помещения без моего ведома не занимал.

Генерал плюнул на все удобства и сразу сам отправился в Барановичи. Русский человек устроен так, что под личным приглядом высокого начальства делает всё намного быстрее и качественнее. И армейская дисциплина это свойство не перекрывает.

г. Барановичи, 22 февраля.

Барановичи были выбраны основным командным центром округа. По географическим соображениям, прежде всего. Если грубо представить западные внешние границы, южные и северные линии разграничения ответственности с соседними округами, как окружность, то этот городок — почти центр этой окружности.

— Зольдатен унд официрин! — Гаркнул генерал в строй мгновенно ошалевших от такого обращения солдат, сержантов и младших командиров. Все со знаками отличия войск связи. Выстроил их Павлов на плацу рядом с двухэтажным зданием, в котором и вокруг которого кипит работа. Штаб должен быть оснащён всем необходимым и хорошо защищён.

— Вор штурм нах вестн! — Не менее бодро провозглашает генерал дальше. Вообще-то генерал от таких моих эскапад сам уходит в прострацию. Не понимает, как ему повезло. Немецким языком я свободно не владею, но знаю прилично. Читать могу без словаря… почти. И объясниться с носителем языка худо-бедно смогу.

— Товарищи красноармейцы, командиры и сержанты! — сжалился вслед за мной над подчинёнными генерал, — Думаете, не сошёл ли ваш командующий с ума? Докладываю: не сошёл!

Двухшеренговый строй из полутора сотен человек слегка шумит и быстро стихает. Под строгим взглядом высокого начальства смывает и ухмылочки.

— Это намёк. Там за речкой, — генерал машет рукой на запад, — собрались наши добрые друзья, мы должны уметь с ними общаться запросто. Разговаривать с ними, беседовать… подслушивать. Если придётся, не дай бог, конечно, то и допрашивать.

— Тихо! — прикрикивает генерал на оживившийся строй, — Повторяю, немцы — наши друзья и поэтому мы хорошо должны знать их язык. И вы будете его знать! Не хуже русского.

— Сейчас вами займётся начальник вашей боевой и физической подготовки майор Добрынин, — Павлов кивает в сторону подтянутого командира с холодным, жёстким взглядом. Офицер делает шаг вперёд, даёт на себя посмотреть и возвращается на место.

— Он будет заниматься вами до обеда. После обеда и краткого отдыха — теоретические и практические занятия по профилю. Потом часовая разминка и после ужина — занятия по немецкому языку. Выходные не предусмотрены. Увольнения не предусмотрены. Сон не предусмотрен… про сон — шутка. Но только про сон. Это будет продолжаться до тех пор, пока ваши преподаватели не сочтут, что вы достигли базового уровня по всем направлениям. Боевой подготовки, специальной подготовки и немецкому языку.

Строй воспринимает известие стоически. С первой секунды все понимали, что генерал зря собирать не будет. Это армия, хочешь жить спокойно — держись подальше от начальства. А они попали под пригляд самого командующего. Один этот факт лишает множества надежд и иллюзий.

— Товарищ майор! Они ваши, — Павлов неторопливо уходит с плаца вместе с Мерецковым, Крайковым и адъютантами.

— Товарищ генерал, — Мерецков берёт из рук адъютанта папочку и протягивает Павлову, — Результаты проверки по 4-ой и 10-ой армиям.

Павлов отмахивается, папочка перекочёвывает его адъютанту.

— Кратко своими словами, подробно потом разберём.

— Если исходить из принятых норм, то в целом удовлетворительно. Большая часть проверенных подразделений на «хорошо».

— А если не из норм, а из необходимо требуемого уровня? — задаёт каверзный вопрос Павлов. Мерецков чуть запинается, но решительно отвечает:

— Тогда надо на балл снизить.

— Всем? — Павлов приостанавливается, пристально смотрит на Мерецкова. Тот решительно отвечает.

— Всем. А кому-то и на два.

Дальше идут в молчании, которое маскируется громкими командами Добрынина, со всем рвением взявшегося за сводную роту связистов. Паузу нарушает Крайков.

— Товарищ генерал, у меня к вам дело.

— Знаем мы твои дела, — бурчит Павлов. Капитан Крайков давно изводит его требованиями дать ему сектор работы. Набрал себе Берия трудоголиков, — якобы недовольно думает про себя.

— Иди с моим адъютантом в мой кабинет. Саша, выложи ему главную карту. Поизучай на предмет прокладывания дополнительных линий связи. Секретных и скрытных. Обдумай меры засекречивания всех работ… пока хватит тебе. Я зайду через полчасика, поставлю задачу.

Два генерала остановились перед штабом, где более или менее готов был только кабинет командующего. Адъютанты и Крайков уходят в здание.

— Присаживайся, — Павлов хлопает по лавочке, стоящей в стороне от входа.

Павлов закуривает. Генерал злоупотреблял «Казбеком», Кирилл Арсеньевич настоял на резком снижении употребления этой термоядерной смеси, снова поражаясь брутальности эпохи, в которую его угораздило провалиться.

— Скажи мне, друг мой, за что тебя Сталин с должности попёр?

— Это не Сталин, — отвечает после тяжёлой паузы Мерецков, — Это Тимошенко.

— Хорошо, — не отстаёт Павлов, — За что тебя Тимошенко попёр?

Опять пауза, но Павлов не торопит. Разговор сложный и важный.

— По управлению авиацией мы во мнениях разошлись. Вернее… — Мерецков замялся, — мне-то что? Он приказал проинспектировать, я выполнил приказ. Обнаружилось падение подготовки лётчиков, он посчитал меня интриганом. Последние приказы он ведь издавал. По этим приказам необходимый минимум лётной подготовки сокращён с 30 часов до 15. Он чего ожидал? Что если сократить время подготовки, то она станет лучше?

Мерецков распаляется.

— Не шуми, генерал, — притормаживает его Павлов. Генералы замолкают. Павлов даёт время на успокоение и продолжает:

— Это хорошо. Мне всё ясно. Тогда будешь у меня главным инспектором по боевой подготовке…

— Третью и тринадцатую армии проверять?

— Не надо. Там такая же хрень, если не хуже, — отмахнулся Павлов, — По-другому всё сделаем. Сначала выработаем новые требования, доведём до личного состава, дадим план подготовки. А уж после этого начнём проверять.

— Дмитрий Григорич, скажите, война будет? — Мерецков затаивает дыхание, ожидая ответа. Павлов выбрасывает докуренную папиросину и вальяжно отвечает.

— А как же, Кирилл Афанасьич? Конечно, будет. Только я тебя сразу предупреждаю: такие разговоры разрешаю вести только со мной.

— Вот я и веду, — на округлом лице Мерецкова появляется неуверенная улыбка. — А с кем?

— Ну, Кирилл Афанасьич! — Укоряюще тянет Павлов, — Ну, что же вы, в самом деле? Не с алеутами же. С кем мы в ближайшее время можем начать воевать? Только с немцами или японцами. Больше не с кем.

— Да это для затравки, — слегка смущается Мерецков, — а когда?

И опять генерал замирает, как девица, ожидающая от ухажёра решительного слова.

— Да похрену, когда, — безмятежно отвечает Павлов, — Мы — армия и должны быть готовы, даже если она сию минуту начнётся. А мы готовы?

Он строго смотрит на коллегу. Мерецков только вздыхает, что тут говорить? Павлов встаёт, давя сапогами хрупкие ледышки. Зима кончается, оттепели меняются лёгкими морозами, снег медленно превращается в лёд.

— Так и отвечай всем страждущим, среди которых и провокаторы могут найтись. Нам наплевать, когда война начнётся. Мы должны быть готовы в любую минуту дать отпор любому противнику. Даже тому, кто сейчас наш друг. Но про друзей лучше не говорить, — поправляется Павлов уже перед дверью. — Позже договорим.

Свои мысли об авиации Павлов (и Кирилл Арсеньевич) Мерецкову высказывать не стал. В своём времени пенсионер начитался гневных нотаций по поводу Тимошенко, «лучшего друга авиаторов», который снизил норму часов лётной подготовки курсантов авиаучилищ. Но покопавшись в базе данных под названием «мозг генерала Павлова», своё резко негативное отношение к этому факту притормозил.