— Есть меньше…

— Не перебивай! Если меньше, то это лёгкий танк, его любая пушка фугасом возьмёт. Значит, примерно в десять раз диаметр ствола меньше диаметра, в котором летит поток из сотни пуль. Диаметр меньше в десять раз, значит площадь в сто раз меньше. Если распределение пуль в потоке равномерно, то попадание в ствол хотя бы одной практически гарантировано.

У моего Рокоссовского отвешивается челюсть. С таким подходом он ещё не сталкивался. И он меня радует своим предложением.

— Давайте попробуем.

— А как? У тебя есть немецкий танк?

А ведь есть! Хоть и не фрицевский. Т-26, который давно не заводиться и запчастей нет. Пушка у него 45 мм, но это близко. Вариант даже лучше, чем я собирался делать. Просто круглую мишень полуметрового диаметра и черным пятном в середине соответствующим калибру.

Через час.

Рокоссовский озадаченно изучает ствол танка. Чтобы в нём не ковыряться, его забили деревянной пробкой и замазали чернозёмом. Конечно, в бою так тщательно целиться сложно. Но в любом бою знание и уверенность в себе тоже неплохое оружие.

За нами толпятся красноармейцы, на лицах полное охерение, как любили говорить в моей прошлой жизни. «А что, так тоже можно?», — написано на их лицах. Деревянная пробка разбита аж двумя пулями. Одна совсем по краю, зато вторая близко к центру. И что скрывать, мы выбрали стрелков получше. Среди сотни стрелков есть десяток обученных снайперов.

— Смотрите внимательно, бойцы, — обращаюсь к рядовым. — Абсолютной защиты нет ни у кого и ни у чего. Это одно слабое место, пусть и очень маленькое. Это второе, — хлопаю по уже дырявому мешку с грунтом, которым закрыли оптику танка. Портить ни к чему.

— Можете представить, что случиться со стволом при выстреле? Его может раздуть, снаряд вылетит не с той скоростью, с нарушенным центром тяжести. Коротко говоря, в цель он не попадёт. А после этого выстрела пушка полностью придёт в негодность. Будет только грозно и бесполезно пшикать. Или вообще ствол разорвётся.

— У танка много слабых мест, — продолжаю лекцию, — кроме ствольного отверстия, это оптические приборы. Внимательно изучайте немецкую технику. Будете знать слабые места врага — будете знать, как его бить. Я знаю, что все вы обстрелянные, опытные бойцы. Вы все — герои. Но голым героизмом бить врага я вам строго-настрого запрещаю.

Учить их не переучить. Из-за деревьев в спешке выбегает мой адъютант.

— Товарищ генерал, вас срочно Никитин просит…

— Ну, пойдём.

Мой мобильный узел связи недалеко, минут десять быстрого шага. Мы с Сашей даже пробежались немножко. Иногда хочется размяться, а воздух тут такой, что хочется пропустить его через себя побольше.

— Ну, и что такого страшного случилось? — отвечаю Никитину с неприкрытой ленцой. Только что он эдаким взволнованным голосом сообщил, что фон Бок сумел взломать его оборону, форсировав речку Маркус, и выйти к высоте 240.

Высота 240 — один из опорных узлов обороны. Ну, сам вышел к нему, сам и виноват.

— Не знаешь, что делать, что ли? — Конечно, он всё знает. Мы с ним чего только не моделировали. Контрмеры предусмотрены на прорыв в любом месте, даже самом неожиданном.

— Только вот что. Заранее предупреждаю: самолёты, пуще всего штурмовики, береги, как зеницу ока. Выпускай их только на лакомые цели и только, когда поблизости мессеров нет. Чайки и сами истребители неплохие, но бережёного ВКП(б) бережёт.

Добиваюсь я своего. Никитин расслабляется, даже смешок издаёт.

— И ещё одно, Семёныч. Подгадай момент, когда фон Бок скучкует свои войска. Если сможешь — подтолкни его к этому. И если небо будет чистым, наши пешки устроят им маленький армагеддец. Можно попробовать ночью, но тогда тебе надо озаботиться целеуказанием. Или разведчики ракетами цель укажут или ночные кукушки (мы так стали называть У-2, которые изводили немцев по ночам) пусть осветительные бомбы подвесят.

— Если сможешь для пешек такое мероприятие организовать, считай, ты фон Боку клыки вырвал. Пока он новые отрастит… ну, всё, давай, работай. Набьёшь морду фон Боку, можешь считать себя генерал-лейтенантом. Или даже полковником.

Что-то Анисимов меня не тревожит. Раз не звонит, значит, всё в норме. Но пора бы и мне кое-что сделать. Если фон Бок сумел прорвать оборону Никитина, значит, он слишком хорошо живёт. А мне не нравится, когда у моих врагов слишком удобная и комфортная жизнь. Сразу хочется её испортить. Очень хочется. Очень сильно испортить. Кроме неприятных новостей есть ведь и хорошие. Мне целых двадцать новых пешек прислали. С пылу, с жару, прямо с завода. Щас мои техники их до ума доводят, радиостанции настраивают, экранируют.

— Копца мне найдите, — отдаю команду связистам на выходе из фургона. Хочется прогуляться по лесу. Хорошо здесь. Надо как-нибудь с генеральскими и другими ребятами шашлычок здесь организовать. Даже от благородного дела защиты Родины надо хоть изредка отдыхать.

Конец 25 главы.

Сообщение Совинформбюро от 19 июля 1941 года.

После тяжёлых продолжительных боёв (тон Левитана невероятно трагичный) наши войска оставили Ригу, столицу советской Латвии. Попытки гитлеровских войск форсировать Западную Двину в других местах успешно отражены войсками Северо-Западного фронта. На Украине, неся тяжёлые потери, немецко-фашисткие орды продвигаются к Днепру.

(Тон перестаёт быть трагичным)

На Западном фронте идут бои местного значения.

В штабе Западного фронта несколько генералов и полковников переглянулись с усмешкой. Формально Левитан прав, Западный фронт не прорвали, хотя в двух местах немцы продвинулись на десять-двадцать километров.

24 июля, четверг, время 08:30

Центр позиций 13-ой армии, близ высоты 240.

На командно-наблюдательном пункте их трое. Сам Никитин, комдив 210-ой почти моторизованной дивизии и командир 649-го полка, на чьих позициях они находятся непосредственно. Все наблюдают за очередными потугами противника… нет, уже не пробить или прорвать, а хотя бы продавить оборону советских войск. Строго говоря, их не трое, рядом адъютанты, связисты, охрана, посыльные, но это такое переменное облако. То меньше, то больше.

Никитину было немножко стыдно за тот звонок Павлову, когда фон Бок резко усилил нажим. Действительно, ничего страшного в итоге не произошло. Потеря батальона в общечисленном выражении в масштабах армии песчинка. А ресурсы ему командующий дал огромные. Сейчас генерал это понимает. А ведь мог спихнуть сдерживание нажима вермахта на один его корпус, и, причём, у него были бы шансы.

Ничего особенного до достижения немцами речки Маркус не происходило. Всё штатно, как выражаются штабисты. Делали немцам нервы во время продвижения. Минировали, обстреливали, устраивали засады. Заставили их, наконец, передвигаться со всей осторожностью. Бронегруппа в качестве передового дозора и никаких лихих мотоциклистов. И боковое охранение с бронемашинами и лёгкими танками. Фактически это не обычное передвижение, а режим нетяжёлого наступления с постоянным преодолением слабого сопротивления.

Такое сопротивление на протяжении многих километров хуже бетонно-укреплённых позиций. Любые редуты, приложив усилия, можно взломать, зато потом какое облегчение, когда выходишь на оперативный простор! И вот нет ясной, пусть до умопомрачения прочной оборонительной линии, а на протяжении многих километров — засады, миномётные и артиллерийские обстрелы, минные поля, скрытые огневые точки и снайперы. И могучие войска вынуждены с остановками на разминирование, разведку и нейтрализацию редких пулеметных и снайперских позиций идти со скоростью пять километров в сутки.

18 июля удачно получилось с автомобильным мостом через Маркус. Бросок немецкой передовой группы «спугивает» охранение моста, которое улепётывает под довольный смех зольдатен.

Группа сапёров разминирует мост, который эти трусливые русские не успели взорвать. Никитин не удержался от удовольствия лично наблюдать весь цирк. Лёгкий броневик бодро проезжает через мост, за ним на мост вползает танк. И когда доезжает почти до конца, мост рушится. В воде у самых опор лежала стокилограммовая авиабомба, соединённая проводом с оператором метров за двести. Как сапёры это смогли провернуть, генерал себе голову не забивал. Смогли и молодцы.