— Пойдёмте в ангар, у нас ведь три штуки остались. Туда специалистов и подтянем.

Замечательно! У них три штуки, у меня четвёртый, живём! Через двадцать минут, на территории завода небольшой городок поместиться, добираемся до красавца. С нагнавшим нас главным конструктором забираемся вовнутрь. И прямо там устраиваем совещание.

— У меня завышенные требования, — предупреждаю сразу, — ряд характеристик должны быть улучшены, а лучше — все.

— Что невозможно, — улыбается лобастый главный конструктор. Посматриваю на него с интересом. Владимир Михайлович Петляков оставил заметный след в отечественном авиастроении. Так и хочется сказать: так вот ты какой, северный Петляков!

— Первым делом мне нужны две вещи. Герметизация. Я планирую держать его на максимальной высоте часами.

— Придётся отказаться от пулемётов в гондолах и носу, — Петляков пытается умерить мои аппетиты.

— Зачем? Режим герметизации не будем вводить до высоты километров в семь-восемь, а когда пойдём вверх, плотно закроем люки. Стрелков, кстати, можно и за люками оставить. Только их надо кислородными масками снабдить.

— Для отсека в носу люк не предусмотрен.

— Предусмотрите. Сразу предупреждаю, это не обсуждается. Желательна всеобщая герметизация, но я понимаю, что в короткие сроки это не достижимо. Однако рекомендую серьёзно обдумать.

— Что ещё?

— В самолёте должен быть туалет.

— Вы только что говорили о герметизации, — смеются оба, и Каганович, и Петляков.

Не понимают. Подозреваю, что это тоже элемент культуры. СССР в кратчайшие сроки стал мощной промышленной державой, но вот до высокого уровня индустриальной культуры нам пока далеко. Даже в моём времени встречаются атавизмы из этой эпохи. До самых умных и образованных конструкторов даже начальные идеи эргономики не дошли. Придётся объяснить.

— Мы в этом плане здорово отстаём от западных стран, — вижу, цепляет, а я ещё добавлю, — и что интересно, ничего особенного ведь не требуется. Просто конструкторам надо думать об удобстве пилотов, танкистов, водителей. Вы научились делать самолёты с ТТХ, не уступающие лучшим иностранным образцам. Но они неудобные! Вот и сейчас вы хихикаете, только над чем? ТБ-7 может провести в полёте восемь-десять часов. И что, вы считаете, что голодные лётчики с обосраными штанами будут воевать намного лучше?

— В чём ещё неудобство? — Петляков делается серьёзным.

— Это надо пилотов, штурманов и стрелков спрашивать. Я пока ни разу на ТБ не летал.

Хоть я и не летал, но кое-что могу затребовать. Что я и сделал. Усовершенствовать прицел, пусть думают. Бомбовые контейнеры. Чтобы сотню-другую мелких бомб мог скинуть, как одну.

— Обдумайте два режима. Разом все бомбы, чтобы они упали круглым пятном. Или высыпанием, чтобы формировалась полоса поражения. Приоритетный режим — все сразу. Полосу может сделать группа бомбардировщиков. Разработайте рекомендации по ширине разлёта бомб в зависимости от высоты и калибра.

— Какими бомбами будете пользоваться?

— До пяти килограмм, не больше. Предусмотрите возможность использования мин для 82-мм миномёта.

Что я ещё затребовал, так создать в Минске некий филиал от завода. Станочный парк мне никто не даст, но что-то можно сделать и на простых станках. Опять же прямая связь с заводскими здорово может помочь. Во всех смыслах. Лётчики смогут напрямую пожелания передать, технический персонал быстрее и лучше обучится.

Кассетное бомбометание в моём времени запрещено целым рядом стран, но сейчас излишний гуманизм не уместен. Чего их жалеть, супостатов?

— Техзадание в двух словах такое: кассета должна раскрываться на определённой высоте, чтобы не допускать излишне широкого разброса. Мне нужна возможность сброса с большой высоты и приемлемой точностью.

Возвращаемся в административное здание к обеду. С Петляковым мы плотно языками зацепились. Проскальзывала у него в начале разговора в глазах лёгкая и необидная снисходительность профессионала к дилетанту. Испарилась бесследно.

— Хорошо бы брать на борт запас жидкого кислорода, — рассуждаю по дороге в столовую, — тогда можно было бы ещё выше запрыгивать. Знаю, знаю, пока невозможно. Даже если вы сможете такое оборудование изготовить, у нас установок сжижения воздуха нет.

— Обогащать воздушную смесь кислородом? — понимающе кивает конструктор.

В столовой поговорили ещё. Петлякову, заодно и Кагановичу попытался ещё раз задвинуть про производственную культуру.

— Михаил Моисеевич, небось до сих пор не понимает, почему не мог достичь требуемого качества продукции. Да и у вас, наверняка, бывает…

Мы наворачиваем борщ, нас ждут котлеты с картошкой, и я своими разговорами подсыпаю им перцу.

— А дело в том, что ни один конструктор не предусматривает того, что сборщик закручивает какой-нибудь винт грязными руками. Только что солёные огурцы руками таскал, а потом берётся за детальку, на ней остаются следы соли и влаги, а значит, что? Закладывает заранее в этом месте ускоренную коррозию, ослабление материала, ну, и так далее. Чихнуть может и забрызгать какую-нибудь чувствительную к влаге поверхность. Про забивание винтов и шурупов молотков я уж и не говорю.

Пауза. Котлеты властно требуют к себе особого внимания. Мои визави проникаются.

— Его брат, — киваю на Кагановича, — замечательные слова как-то сказал. У каждой аварии и катастрофы есть имя, фамилия и должность. Сильно сказано и правильно. Но в любом правиле есть исключения. Во многих случаях виноват не конкретный руководитель, а низкая культура производства. Или незнание. Мы вышли на передовые рубежи, идём дальше, прокладываем дорогу по нехоженым местам. Естественно, натыкаемся иногда на глубокие овраги, ищем броды, удобные пути.

После компота повторил то, что как-то объяснял руководству моторостроительного завода. Если кратко, то пыль, попадающая в цилиндры и другие трущиеся места, те же подшипники и прочие карбюраторы, заметно снижает моторесурс, приводит к ускоренному износу.

— Где-то я раз услышал, и мы у себя провели эксперимент. Взяли Як-1 и тщательно замазали все неровности мастикой. Где-то заполировали поверхность. Почти на десять километров максимальная скорость возросла.

Петляков ничего не сказал, но смотреть на меня стал с ещё большим уважением.

В Москву улетел только на следующий день. Техзадание надо утверждать в Москве. И не только по самолёту. Заказ на кинооборудование тоже без кремлёвской визы не действителен.

22 марта, суббота, время 19:35

ТБ-7 на подлёте к Минску.

Кирилл Арсеньевич.

Пробивать всё затребованное, кинооборудование для самолётов, партию У-2, модификацию ТБ-7 пришлось почти два дня. С киноаппаратурой хватило авторитета генерала, сотню самолётов У-2 растянули на месяц, но тут я сам уступил. Всё равно за месяц могу не успеть переварить, и так придётся бегать, как озабоченному мартовскому коту.

Насчёт ТБ-7 пришлось идти к Сталину.

— Зачэм вам ТБ-7, таварищ Павлов? Англию бомбить рэшили? — слегка брюзгливо начинает Иосиф Виссарионович. И набивает трубку, делаясь до удивления похожим на своё воплощение в советских фильмах.

— Англию? — искренне удивляюсь я, — кстати, товарищ Сталин, а почему бы и нет?

— Англия наш будущий саюзник, — веско припечатывает вождь.

— Это меня не касается, товарищ Сталин, — протестующе упираюсь ладонями в воздух перед собой, — вы — политик, вы и решайте, кто у нас там союзник, а кто — нет. Я — военный, генерал, и как военачальник должен быть готов ко всему. А вдруг возникнет нужда бомбить Лондон, а средств для этого нет? И не обязательно воевать с Англией, чтобы бомбить её территорию. А вдруг немцы крупный десант неожиданно высадят? Чем тогда мы своему союзнику поможем? Ободряющими телеграммами?

— Именно так, — подтверждает Сталин, — если Германия начнёт крупные боевые действия против Англии, мы в стороне постоим.