Генерал-полковник Хайнц Гудериан, командующий 2-ой танковой группой, наблюдает за переправой в бинокль. Не очень гладко начинается форсирование. Через пару минут над Бугом появляется четвёрка Bf 109, сейчас они быстро разгонят немногочисленные подразделения русских. Если нужно, юнкерсы помогут. Оборона красных в этом месте разрежённая, остановить ударный кулак вермахта они никак не смогут.

Гудериан морщится. За Бугом, на стороне красных завязывается воздушный бой. Ну, как бой? Смешные русские тупоносые машины не способны догнать Bf 109F, поэтому те, огрызнувшись, немедленно уходят вверх и на свою сторону. Зачем им, четверым, связываться с двумя тройками. Надо вызвать помощь.

Генерал-полковник опять морщится. У русских неплохо поставлено оповещение, глушение радиосвязи не особо помогает. В воздухе начинается какая-то непристойная возня. Уже дюжина мессершмиттов заставляет русских уйти, но только до тех пока, не подоспела целая эскадрилья каких-то других самолётов. Гудериан вглядывается, это совсем другие с острым носом и сдвинутой назад кабиной. Большевисткий Миг-3.

Над Бугом раскручивается воздушный бой. Генерал досадливо кривится, асы люфтваффе несут первые потери. Не заметили вовремя подкравшиеся со стороны солнца Миги. Один самолёт, оставляя за собой шлейф дыма, снижается в сторону запада. Мерзавцы! Когда они успели перенять тактику наших асов?

— Герр генерал-полковник, — ему козыряет посыльный офицер, — в двух километрах северо-восточнее передовой батальон натолкнулся на русские оборонительные позиции. Координаты целей артполку выданы.

Гудериан кивает. Обученной и опытной армии нужно меньше команд. Многое делается само собой. И вдруг… о, майн гот! У русских тоже есть дальнобойная артиллерия! На тот берег обрушиваются тяжёлые фугасы. Авиация ничего сделать не может, занята увлекательной бойней с советскими истребителями. Бомбардировщикам и разведчикам соваться не стоит. Соьбют и не заметят. Ещё три машины люфтваффе падают вниз, и только один дотягивает до родного берега. Красных сбито пять, насколько мог заметить генерал. А нет, уже шесть! Наши лётчики опытнее и сильнее… Ш-шейссе! Вердаммт! К большевикам прибывает еще подкрепление! Задымив, вываливается из боя ещё один Bf 109F. Или люди Кессельринга приврали или у большевиков намного больше самолётов, чем насчитала разведка.

Там же, время 09:15.

Генерал-полковник нервничает. Форсирование продолжается, на том берегу почти вся 18-ая танковая дивизия. Но артобстрел время от времени продолжается. Один раз снаряд, калибра не меньше 152 мм, разбил понтонную переправу. Её восстановили, но время идёт. И сам он не рискует переправляться.

Генерал переправился в шесть часов вечера, когда на том берегу закрепились и оборудовали позиции зенитчики. Иначе справится с советской авиацией невозможно. Теперь пилоты люфтваффе при каждом удобном случае уходят под прикрытие своих зениток. Со скрипом и спотыкаясь, но 2-ая танковая группа неумолимо перебиралась на противоположный берег.

22 июня, воскресенье, время 05:50

г. Барановичи, резервный штаб округа.

Только что уходит Копец реализовывать наши наполеоновские планы. Немцы сделали ход в радиоэфире, надо дать ответ, желательно неадекватный. Для начала надо хотя бы примерно вычислить координаты постановщика помех. Это должна быть мощная многоканальная радиостанция или специализированный источник широкополосного радиошума. Так или иначе, это довольно громоздкая штука, наверняка на колёсах, но быстро уйти вряд ли сможет.

Сейчас Копец разошлёт самолёты с чётким приказом, и уже через час-два мы будем знать, где расположилась эта радиотварь. Почему-то Копец тоже глядел на меня с огромным уважением, когда я расписал ему элементарную схему действий.

— Твой разведчик должен лететь на одной и той же высоте. Допустим, в три тысячи метров. Строго на ней. Фиксирует координаты, где начинаются помехи. К примеру, здесь, — показываю карандашом на карту, — далее летит в сторону Бреста и отмечает вторую точку, где помехи полностью забивают связь.

Помечаю вторую точку, получившийся отрезок смотрит концом на Брест.

— Потом летит с другого места, сместившись километров на сорок. Повторяет манёвр, — второй отрезок «глядит» на Брест, — пусть сделает так раз пять. После этого мы вычислим, где эта гадина расположилась. Лучше всего летать над небольшими населёнными пунктами или отмеченными на картах высотами. Их координаты мы точно знаем.

Сияющий, как начищенный пятак, воодушевлённый Копец убегает.

— И помни! — кричу вслед, — обязательно на одной и той же высоте.

Теперь сижу в кабинете, как паук в центре паутины. Выслушиваю доклады, отдаю приказы, координирую действия частей. Но накал спадает, я сейчас даже при собственном сильном желании навредить войскам дурными приказами не смог бы сильно помочь противнику. Всё катится само.

Обескураженные немцы наконец-то поняли, что лёгкая прогулка не удалась. Их активность резко сокращается, видимо, приступили к перегруппировке, переброске резервов и корректировке планов. До обеда выпадали паузы до четверти часа, когда я не получал ни одного доклада.

Часов в семь, когда подошедшие к Бресту части 75-ой дивизии надёжно закупорили в городе до полка немцев, раздался звонок из Минска. Я в это время основное внимание уделял Гродно. Этому городу досталось немного, но больше всех, без учёта Бреста. И немцы упорно рвутся к нему. Как мёдом им там намазано.

Снимаю трубку, на другом конце голос Болдина.

— Товарищ генерал… — Болдин мнётся, — я звонил в Москву…

— Иван Васильевич, у меня времени нет. Или говори сразу, или иди нахер!

— Маршал Тимошенко приказал огня не открывать, — выдавливает из себя Болдин.

Мощным усилием воли давлю рвущееся изнутри желание послать Болдина и Тимошенко со всем генштабом и наркоматом в самое глухое, тёмное и отвратно пахучее место. «Пусть нахрен идёт этот сраный маршал!», — бурчу про себя. Но, разумеется, не вслух.

— А какого хрена ты туда звонил? — спрашиваю через паузу и почти мирно.

— Ну… запросить инструкций…

— Ещё раз так сделаешь, будешь моим самым лучшим подразделением командовать. Штрафбатом. Дай мне разведку.

— Слушаю вас, товарищ генерал армии, — голос у Блохина бодрый. По-крайней мере, на слух. И отзывается так быстро, будто они с Болдиным в одном помещении.

— Семён Васильевич, у меня такой вопрос. Что говорят иностранные радиостанции? Немецкие, английские, испанские, да хоть турецкие?

— Э-э… — полковник от вопроса подвисает, — мы такого не отслеживаем.

— Замечательно, полковник, — произношу с радостным подъёмом, — у тебя огромный шанс сделать карьеру. Если через четверть часа ты мне не скажешь, что говорят западные новостные источники, станешь аж майором. Хватай переводчиков и слушай вражеские радиоголоса. Берлин, прежде всего, остальные столицы тоже. Жду звонка через пятнадцать минут. Отбой.

Кладу трубку. Снова поднимаю, придётся отвлечь Копца. Удар немцев по Гродно надо притормозить.

Блохин почти укладывается. Звонит через двадцать минут.

— Товарищ генерал армии! Докладываю. Поймали и перевели сообщения берлинского радио и других немецких городов. Передают и комментируют речи Риббентропа о вторжении германской армии в большевисткую Россию. Упоминают обращение Геббельса к немецкому народу о выступлении против еврейских властителей большевисткого центра в Москве. Примерно так. Это что, война?

— Более дурацких вопросов я ещё не слышал, полковник. Немцы открыто всему миру говорят, что начали против нас войну, а ты переспрашиваешь. Объясни там Болдину, а то он тоже до сих пор не понимает…

В кабинет около девяти часов заглядывает адъютант.

— Товарищ генерал армии, вас Москва требует по ВЧ-связи.

Вздыхаю. Пункт ВЧ-связи в подвале. Соображения секретности.

— Побудь здесь, отвечай на звонки. Народ должен знать, что всё в порядке.

— Что отвечать?

— Что есть. Говорю с Москвой, скоро буду.