— Пётр Абрамович, — сквозь дрёму услышал я голос одного из братьев Исааковичей, когда наевшись, прикорнул у костра, — А почему корабль почти полвека найти не могли?

— Не искали толком, — зевнул дед, — А если и знали место, где флейт утоп, то опять же только примерно. Пошагай-ка по дну, пока его найдёшь, а сквозь толщу воды не увидишь.

— Наш Сашка смог же. И найти смог. Да и опуститься к нему.

— Александр у нас во всех отношениях молодец, — довольным тоном пробурчал старый, — А его артефактами я вообще восхищаюсь. Вот ты на флоте служил, а слышал хоть краем уха про прибор, с помощью которого можно подводные объекты искать? Я, например, знаю только, что можно с помощью специального артефакта глубину под кораблём узнать, но эта такая дорогущая редкость, что почитай их и не существует в природе. А встречал когда-нибудь человека, который на двадцать сажень под воду опустился, и час там проторчал? Покойный Иван, то есть дядька твой, говаривал, что у них на флоте глубже десяти сажень запрещено было работать. Иначе люди или гибли или инвалидами становились. А наш Александр Сергеевич и причины болезни популярно нам объяснил и как её обойти рассказал. Ему не в Лицее на чиновника нужно было учиться, а на инженера где-нибудь. Хотя бы в Горном кадетском корпусе под руководством Дерябина.

«Идите вы все на фиг со своей учёбой, да ещё и в Горном корпусе, — засыпая, подумал я, — Если туда и идти, то только преподавателем. Я там всех научу нефть любить и каучук синтезировать. Кстати, синтетический каучук — интересная тема. Нужно как-нибудь с Иванычем обсудить на досуге».

Поутру я под водой целый час разбирал брусья и доски, что остались от юта и предполагаемой капитанской каюты, и перегораживали путь к грузовому трюму. Как же я был благодарен деду, за его подсказку создать для себя усиливающий перл. Не сказать, что я благодаря артефакту работал как электровеник, но прибавка силы реально выручала.

Под конец, я даже нашёл под кучей досок два тяжёлых сундука. Я и не ожидал, что нашёл картины — несмотря на тяжесть, габариты сундуков были не очень велики. В драгоценности я тоже не верил — у команды флейта хватало времени, чтобы подобный груз эвакуировать. Но не оставлять же добро под ногами, тем более что хотелось показать что-то более существенное, чем поднятые накануне куски цинка и курительные трубки.

В результате я обвязал сундуки свисающими с лодки верёвками, подёргал их, подавая сигнал к подъёму и начал свой долгий путь к поверхности. Каждые десять минут наверху дергали страховочный конец, сообщая о времени проведенном мной под водой. А посекундный хронометраж вёл Серёга, которому я верил гораздо больше, чем паре братьев Ганнибалов.

На дне я провёл почти час, значит, и подниматься буду с остановками больше двух.

К моменту моего появления на борту, вся наша команда от нетерпения разве что не плясала на лодке. Все только и ждали меня, чтобы вскрыть ящики. Ладно, хоть не забыли помочь мне водолазный костюм снять — и на том спасибо.

В принципе, я их понимаю. Каждый ждёт что-то своё от находок. Дед свой иллюзорный титул. Дядья денежного вознаграждения. А я?

А я помогаю родным, не ожидая ничего, кроме слов благодарности. Если подумать, то эти люди мне ничего плохого не сделали и относятся ко мне, как к ровне, в отличие от того же отца Пушкина. Надо было видеть лицо папаши, когда он попытался воспротивиться моей поездке на Балтику. Ох, и отчихвостил его Пётр Абрамович. Я думал, отец в Санкт-Петербург бегом умчится, лишь бы деда не видеть. В принципе, ему за дело влетело — нечего было из себя пупа земли строить и со стариком через губу разговаривать. Если б не добрые люди, включая и Петра Абрамовича, ещё неизвестно, как сложилась бы судьба Марьи Алексеевны и соответственно её дочери, матери Александра Пушкина. И хрен бы сейчас Сергей Львович Пушкин прохлаждался бы и плевал в потолок в Михайловском. В общем, знатно папашу на место поставили. Перед моим отъездом ходил, молчал, словно меня и не существует. Да мне как-то по фиг, что он думает. За братишку и сестру переживаю — это да, а на папашу как-то до лампочки.

— И что это? — кивнул Павел Исаакович на содержимое сундуков, с откинутыми крышками.

— Явно не картины, — заглянул внутрь каждого сундука Пётр Абрамович, — Думаю, Александр Сергеевич, как знаток магии нам это объяснит.

Ага. То же мне, нашёл директора Хогвартса.

В обоих сундуках находилось по ларцу. Могу ошибаться, но стенки и крышки обоих ящиков были сделаны из малахита и окантованы серебром. Может, для кого-то это было всего лишь дорогим антиквариатом, но в книгах прадеда я читал про подобные ларцы, и сразу узнал их. Передо мной было целое состояние.

— Для простого человека ларцы кроме красивого вида ничего особенного не представляют, — постарался я как можно беспечнее объяснить ценность находки, — Чем они полезны для Формирователя сразу не скажу. Нужно многое уточнять в Михайловском. Перечитать труды Абрама Петровича. Поэкспериментировать.

— Даже примерно не можешь сказать, что поднял со дна? — поинтересовался Пётр Исаакович.

— Примерно могу сказать только про один ларец, — пожал я плечами и кивнул на правый сундук, — Если ничего не путаю, то в подобном можно концентрировать эссенцию в аурум, а затем транспортировать его.

— Золото можно и так транспортировать, — фыркнул дядя, — Зачем его в ларец запирать? А может в нём и есть золото?

— То название аурума не латинское, а от слова аура. Таким ларцом можно выкачать эссенцию из колодца. В нём эссенция концентрируется в аурум и его можно везти куда угодно. Если это предположение верно, то второй ларец может быть своего рода станком для формирования перлов из аурума.

— Думаю, Император не обидится, если ему парочка каких-то малахитовых шкатулок не достанется, — подмигнул мне дед, — На Урале ему таких кучу наделают. Там камня, какого хочешь в достатке.

— Если не узнает, то чего бы ему обижаться? — подытожил Павел Исаакович, понятливо кивнув в ответ.

Укрыв ящики парусиной, мы пообедали приготовленной Никитой с утра кашей. Хоть и грели мы её моим артефактом, что был у меня в ноже, но запах костра из котелка шёл непередаваемый. Я аж слюной чуть не подавился.

Представьте гараж десять на четыре на два метра. Примерно такой, если не больше, объём мне и предстояло перелопатить для того, чтобы найти ящики с картинами. О том, как выглядят эти ящики и где они расположены, естественно никто понятия не имеет. Даже всезнающий Виктор Иванович лишь пожимает плечами, понурив голову.

Говорят, дуракам везёт. Совсем дураком я себя, конечно же, не считаю, но мне повезло.

Следуя придуманной Петром Абрамовичем логике, я начал ломиком вскрывать боковые стенки верхних ящиков. Сначала на меня сыпалась посуда. Ну как сыпалась. Вываливалась из вскрытых ящиков и плавно опускалась на дно корабля. Затем дошло дело до рулонов ткани, которые я даже не пытался вытаскивать. Оказывается, текстиль тоже в таре возят, формируя его в овальные рулоны. И вот, когда уже пошёл второй час на дне я наткнулся на ящик с двумя металлическими цилиндрами диаметром с локоть. Если б не вода и моё усиление тела, не знаю, смог бы я вытащить из контейнеров такие трубы. Мало того что они диаметром с ведро, так ещё и длиной были под два метра.

Под руководством того же Сергея перевязал находку верёвками и подал сигнал на поднятие.

Преисполненные энтузиазмом дядья готовы были прямо на лодке растопить воск, которым был залит один из торцов труб. Я почему-то и так знал, что в трубах будут именно искомые картины. Понятно, что их там будет в каждой по одной, от силы по две, но главное, что начало положено.

Исааковичей успокоил дед, и картины мы достали уже на острове.

Как и предполагали историки моего времени, картины и правда оказались завернуты в шкуры. Лосинные то были шкуры или нет — не знаю. Я пока даже не знаю, как шкура лося выглядит. Более того, я живого лося только в зоопарке видел.

На первой картине был изображён какой-то корабль, стоящий на якоре в бухте.