В принципе, головы у меня не было. Как, в прочем, и самого тела. Я был еле заметным белым облачком над полем. Подо мной цвели ромашки, васильки и прочая пёстрая флора. Сам я завис около огромного раскидистого дуба, под ветвями которого стояли две женщины.

Одна из них, светловолосая в бирюзовом сарафане, утирала слёзы белым платком, и я решил, что это именно она так громко причитала.

В чудеса я не верю, и если Виктор Иванович сказал, что падение с высоты семь километров не сулит ничего хорошего, то, стало быть, я погиб. Почему после смерти я могу о чём-то размышлять — мне не ведомо. Может на том свете так заведено. Паришь себе облачком какое-то время над ромашковым полем, и думаешь о том, правильно ли ты свой земной путь прошёл или так себе. Через трое суток тебя ждёт первое поклонение Всевышнему. Вроде по канону как-то так. Иваныч сказал бы точнее, да только где он теперь.

Однако если оставшееся до моей первой встречи с Богом время будет таким оглушающе громким, то нельзя ли в качестве исключения ускорить процесс? Я, конечно, верю во всё хорошее, но обещаю, что не буду роптать даже в аду. Лишь бы больше не слышать этих пронзительных криков.

— Желя, хватит голосить да сырость разводить, — ткнула локтем в бок горлопанку её темноволосая товарка. — Смотри, какой интересный человек к нам пожаловал.

— Забыли нас люди, — шмыгнула носом светленькая, вопли которой словно выключили, — Давно уже никто не появлялся. Дай хоть поскорблю от души.

— Ну, тогда причитай сразу о пятерых, — заметила брюнетка, задумчиво наматывая на палец локон волос.

— С чего бы это такое счастье? — съязвила Желя, но, всмотревшись в мою сторону, покорно согласилась с собеседницей. — А ведь и правда, с нашим гостем ещё четверо оказались. Только они здесь не сами по себе, а словно привязаны. Карин, разве такое бывает?

Было понятно, что речь идёт о моих тульпах, но будучи аморфным облачком, я не мог пошевелиться. Поэтому я даже не пытался оглядываться в поисках своих попутчиков. Оставалось только вслушиваться в разговор двух женщин.

— Знаю, что у людей бывает раздвоение личности, — заявила та, которую величали Кариной, — Но это вроде, как болезнь. Даже название мудрёное у этой хвори есть. Шизо… Шиза… Нет, не помню. Нужно у богов из греческого пантеона спросить, как они двуличных прозвали.

— И что теперь с ним делать будешь, раз он такой не простой? — кивнула в мою сторону светленькая.

— Думать буду, — ответила тёмная.

Подумать Карине не дал новый персонаж.

— Карна, выручай, — немедля по делу начала появившаяся рыжеволосая женщина в сарафане цвета лазури и головном уборе, напоминающем рога. — У меня начинающий чародей представился. Очень нужный.

— И тебе здравствуй, Макоша, — поклонилась и явно не без сарказма ответила тёмненькая. — Как же так вышло, что у покровительницы магической силы чародей умер? Убили?

— Если бы, — тяжело вздохнула Макоша. — Молодой кудесник, можно сказать, только-только в рост пошёл. Сам научился перлы создавать, к волшебству оказался очень способным и тут такое. Пошёл с товарищем смотреть колодец с живицей для перла, а его молнией шибануло. Случайно, конечно, но досадно. В результате тело целым осталось, а душа отлетела. Я к тебе с ней пожаловала. Посмотришь?

Как уж богини рассматривали душу погибшего мага, я не видел, но подумать было о чём. Подсказок мне ждать не от кого, но персонажи многих религий и мифов мне знакомы. Нужно только вспомнить, кто кем является и за что отвечает.

Не знаю почему, но, по всей видимости, встретили меня после смерти древнеславянские богини. Желя (она же Журба) богиня похоронного обряда и плача, смертной печали и жалости. Ей положено скорбеть по усопшим. Вот она меня и встретила со всем радушием и прилежанием, в стиле — «я страдала — страданула».

А ещё у Жели есть старшая сестра Карна, которую в зависимости от мифологии и источника ещё именуют Кариной, Коруной или Кручиной. Вот она-то персонаж очень интересный, поскольку является покровительницей новых рождений и человеческих перевоплощений. Богиня даёт право всякому человеку избавиться от ошибок и неблаговидных поступков, совершённых в земной жизни, и исполнить своё предназначение. От неё зависит, когда, где и в каких условиях произойдёт новое воплощение человека. По мнению некоторых филологов от имени Карна произошли слова инкарнация и реинкарнация.

Пожаловавшая к сёстрам за помощью Макоша или Макошь известна как великая пряха, вершительница судеб и хранительница магии.

В связи с этим у меня, как и у Карны тоже имеется вопрос: а куда смотрела Макоша, когда под её покровительством человек от магии погибал? Судя по мифологии, есть у богини две помощницы: Доля да Недоля. Трудолюбивым, упёртым и добрым людям Макоша посылает в помощь Долю, а ленивым и отчаявшимся достаётся Недоля. Так может, бедолаге нить судьбы Недоля сматывала? Как по мне, то со стороны Макоши имело место явное пренебрежение к возложенным на неё обязанностям. Хотя, кто я такой, чтобы богиню судить. Мне больше интересно, что со мной дальше будет. Ну и любопытно что это за перлы такие, для которых живицу собирают в колодцах, а не на деревьях.

— Да уж, натворили дел, — выговаривала Карна Макоше. — Вроде и не самоубийца, но и воскресить я твоего ставленника не могу. Уж слишком сильно его молнией шибануло. Все слои души исковеркало. Да и к магии его, на мой взгляд, подпускать нельзя. Ему бы сказания всякие да были с небылицами людям рассказывать, а не чародействовать. Могу его душу реинкарнировать в младенца, но в мире, где нет магии. И тебе спокойней будет. Опять же, вроде как ты вину свою загладишь. Устраивает такое?

— Как скажешь, Карна, — покладисто согласилась Макошь, — Тело чародея, конечно, зря пропадёт, но что уж теперь.

— Не торопись, подруга, — ухмыльнулась Карна. — Глянь, какой у меня нынче гость. И заметь не один, а со спутниками. Чистый подарок! Ты хоть раз видела, чтоб к одной душе ещё четыре привязано было? Чем тебе не магия? Настоящее чудо. Давай я его душу инкарнирую в тело твоего погибшего чародея?

— А сможешь? — со скепсисом в голосе спросила Макошь.

— Конечно, смогу. Но поклянись, что примешь личное участие в судьбе молодого чародея, а не спихнёшь плетение нити его судьбы на своих помощниц.

— Клянусь, — услышал я в ответ, и тут же грудной женский голос сменил юношеский крик, временами переходящий на фальцет:

— Пушкин! Брат! Не умирай! Слышишь, не уходи! Вернись!

Усердно помолившись Богу

Лицею прокричав ура,

Прощайте братцы: мне в дорогу

А вам в постель уже пора.

Что можно сказать о воскрешении? Двумя словами Карна та ещё затейница и шутница. Ну а как ещё цензурно назвать богиню, если я, Пушкин Александр Сергеевич, из двадцать первого века попал в тело своего знаменитого полного тёзки, жившего в начале девятнадцатого. Да ещё накануне выпуска из Царскосельского лицея. Мне даже память предшественника досталась в наследство, разве что кроме последних часов его жизни. Правда, видимо, из-за отсутствия души неудавшегося поэта все воспоминания лишены эмоциональной окраски. Другими словами, я прекрасно знаю новый для себя мир, родственников, приятелей и всех, с кем общался Александр, но никаких симпатий и антипатий к окружению не испытываю.

Стоит добавить, что в этом мире Пушкин так же, как и в нашей реальности с раннего детства вращался в кругу поэтов, литераторов и прочих литературных критиков и деятелей, которые всегда были желанными гостями в отчем доме. Однако интересовали его вовсе не красота поэзии, а разговоры, когда кто-то из визитёров упоминал магию.

Да-да, в новом для меня мире есть магия и это, пожалуй, единственное отличие от моего. Всё остальное, что я знаю из истории и географии своего мира на своих местах — Волга впадает в Каспийское море, Санкт-Петербург является столицей Российской Империи, а Императором на данный момент является Александр Первый. Даже даты ключевых исторических событий совпадают. Пусть, порой некоторые из них происходили не по тем причинам, которые известны моим современникам, тем не менее, они имели место быть. К примеру, та же Отечественная Война, как и в нашей истории, началась в июне двенадцатого года. Мой предшественник со своим одноклассниками-лицеистами с тревогой в сердце провожал проходящие через Царское Село гвардейские и казачьи полки, горько оплакивал отданную французу в середине сентября Москву и с радостью встретил известие о вхождении Императора Александра в Париж в марте четырнадцатого года.