Ох, лето красное! любил бы я тебя,

Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.

11 июля 1817 г.

Понимаю, что от Санкт-Петербурга до Михайловского путь не близкий, но трое суток в карете с остановками только на почтовых станах, где ямщики меняли лошадей, это, на мой взгляд, перебор. Невзирая на предусмотренные тюфяки, за время пути я избил себе все бока, а задница плоская стала. От Лёвы, не устаивающего трещать по любой причине, а то и вовсе без неё, уже уши в трубочку сворачивались.

Вот ведь как бывает. Не успел я получить свидетельство об окончании Царскосельского лицея, как через день появилось Отношение А. Н. Голицына к Нессельроде с извещением, что Александр I определил Горчакова, Ломоносова,Корсакова, Гревеница, Кюхельбекера, Юдина и Пушкина в Коллегию иностранных дел. На следующий день я уже распаковывал вещи в квартире на Фонтанке, снятой родителями в доходном доме Апраксина. Ещё через несколько дней мы с однокашниками приняли присягу в коллегии, и я стал её полноценным сотрудником.

Ну как полноценными. Принеси, подай, пошёл на хрен, не мешай. В начальники мне достался Иоанн Антонович Каподистрия, деятельность которого касалась внешней политики в отношении чуть ли не всего мира. Беготня в архив, приготовление переводов и выписок из указанных документов — таков был мой скромный трудовой вклад в дела Коллегии.

Работа не бей лежачего, тем более для человека, знающего языки. Благодаря моторике предшественника, письмо у меня было чистое, но отсутствие стальных перьев реально бесило. Я уже подумывал с первой зарплаты заказать себе с дюжину перьев по собственным чертежам и даже выяснил, где возьмутся за такую работу, но всё обломали родители.

Доктора, видите ли, посоветовали матушке до родов пожить на природе. А то, что до имения её покойного отца, а ныне принадлежавшего моей бабушке, женщина на пятом месяце будет трое суток в карете трястись, так это мелочи. Беременность ведь не болезнь. Плюс ещё отец начал подзуживать, мол, жизнь в Михайловском для протекания беременности то, что надо. А уж в деревне он так развернётся, и в город мы вернемся, чуть ли не миллионщиками. Угу, фантазёр на пенсии. Что-то в Болдино он не рвётся, а вот у тёщи сам Бог велел порядок навести.

Да и ладно бы родители одни к бабке укатили, так ведь и меня с собой заставили ехать. По их мнению, я — молодой повеса и без родительского присмотра квартиру превращу в шалман и вертеп. Ну и в результате сдохну либо от венерических болезней, либо утону по пьяни в Неве.

В общем, не успел я устроиться на службу, справить себе форму и проработать пару недель, как пришлось просить отпуск до середины сентября, якобы для приведения в порядок домашних дел. К моему удивлению, отпуск без содержания дали без проблем. Даже подорожную на выезд в Псковскую область выправили менее, чем за неделю. Всё-таки служба в коллегии имеет свои плюсы.

Весь мой багаж уместился в один большой саквояж, и то, основное место в нём занимала обувь, купленная в Немецкой слободе, и комплект походной одежды. Парадную форму Коллегии, вместе с фуражкой и лаковыми штиблетами, родители пристроили в сундук с отцовским скарбом.

К усадьбе в Михайловском мы подъехали засветло. Дворня, издалека услышав звон поддужного колокольчика, успела распахнуть ворота, запуская нашу запылённую карету во двор. Похоже, нас с нетерпением ждали. Двор был чист и ухожен, прислуга принарядилась и выглядела опрятно, а крутобёдрая молодка, которая выскочила на крыльцо, держа на блюде хлеб с солью, и вовсе была одета в нарядный сарафан и богато вышитый высокий кокошник.

Не успело наше семейство выгрузиться из кареты, как на крыльце появилась бабушка, а за её спиной маячила няня, не решаясь выйти на крыльцо, чтобы ненароком не задеть широкую юбку бабули.

— Хлеб — соль вам, гости дорогие, гости званные и желанные, — нараспев произнесла Мария Алексеевна.

Первым пышный каравай отведал отец, вытерев затем пальцы белым рушником, на котором покоилось блюдо, и пошёл обниматься с бабушкой, а там и наша очередь наступила.

Вкус деревенского хлеба, который испекли в русской печи, ни с чем не перепутать. По крайней мере у меня, ещё слабо знакомого с кулинарией этого мира, этот хлеб прочно занял своё место в списке гастрономических приоритетов. Вкуснотища — словами не передать!

В гостиной уже был накрыт большой стол, за которым всем хватало места. Начали мы с солений и холодных закусок. Солёные грузди, рыжики, хрустящая квашеная капуста, копчёный балык осётра, три вида холодцов, один из которых был из стерлядок, отварные мозги вперемешку с белыми грибами и это далеко не всё, что мне пришлось попробовать.

— Ешьте мои хорошие, а то ишь, что-то вы ростом не удались. Видать плохо вас родители кормят. А давай-ка, я тебе Сашенька, сама бутербродик с икоркой сделаю, — продолжала нас искушать бабуля, щедро намазывая маслом ещё тёплый ломоть хлеба и бухая сверху пару столовых ложек чёрной икры, — Вот перекусите чуть-чуть, а там щи как раз подоспеют. Похлебаете немного, а потом горячее попробуете. Там уж на свой вкус, кому гусь печёный, кому уточка зайдёт, а для мужчин у меня по молочному поросёночку приготовлено. А как вдоволь поедите, так мы под пироги да чай и поговорим ладком, — завораживающе ворковала старая, да так, что её никто не решился прервать, — Потом в баньку сходите. Самое то с дороги, чтобы пыль да грязь с себя смыть.

— Бабушка, милая, если нам ещё баня предстоит, то я пока с едой повременю, — вымолвил я в ответ, тщательно пережевав перед этим кусок ещё недоеденного бутерброда, — Сначала помоюсь, и лишь потом за стол вернусь. Лёва, отец, вы со мной?

— Да, — тут же откликнулся брат, тяжело вылезая из-за стола.

— А я, пожалуй, повременю, — оценил батя количество наливок и настоек, до которых он ещё не добрался, — Думаю, под осетра смородиновая хорошо зайдёт, или всё-таки с рябиновой начать?

— Акулька! — громко крикнула бабушка, на что в дверях тут же появилась уже виденная красавица, успевшая снять кокошник, — Молодых баричей в баню проводи. Обскажи, что там да как, и крикни кого, пусть им из погреба корчагу холодного кваса несут.

Пока мы с братом тяжело вываливались на крыльцо, молодка уже успела куда-то метнуться и догнала нас, держа на руке простыни и рушники.

Когда мы зашли в баню, кстати, довольно просторную, Акулина сразу повела меня дальше, оставив Лёвку в прихожей.

— Это моечная, а там парилка. В баке, что в печь вделан — горячая вода. Если жара не будет хватать, вы в колокольчик тренькните, тогда в печь дров подбросят. Ну, я пошла или вам спинку потереть? — насмешливо прищурилась молодуха, глядя на меня сверху вниз.

Так-то она почти на голову выше меня, поэтому я как бы случайно пялюсь на её крепкие дыньки, задорно выпирающие сквозь тонкую полотняную рубаху.

— Не видишь разве — я с братом пришёл. Вечером лучше зайди, чтобы перину взбить, — отзеркалил я ей улыбку, заставив поменяться в лице.

Смутить надеялась, красотка. Ну-ну…

— Чего это она пулей выскочила? — сонным голосом поинтересовался Лёва, стаскивая рубаху через голову.

— Вспомнила что-то, — пожал я плечами, и начал поторапливать брата, — Ты, давай, заходи уже. Я сейчас тебя догоню.

Причина простая. Завела меня молодуха. Остыть надо немного, чтобы не сверкать перед Лёвкой своим вздыбленным достоинством.

Закрыв за братом дверь в моечную я быстро скинул с себя одежду и босиком затоптался на прохладном полу, стараясь думать о чём-то нейтральном, а не об Акулине. Даже глаза закрыл, чтобы не отвлекаться.

— Ой! — раздалось с порога.

Распахнув глаза, я увидел совсем молоденькую девушку, старательно глядевшую в сторону.

— Ты чего?

— Я квас вам принесла. Вот, возьмите, — протянула она мне запотевший кувшин.

Кувшин-то я взял, но эта мелкая засранка перед тем, как уйти, всё равно не удержалась и стрельнула глазами, глядя вовсе не мне в лицо.