Упредив вопрос, скажу сразу — я понятия не имею, откуда возьмётся смытая с картины краска. Или откуда появятся недостающие куски мрамора, если я вдруг надумаю восстановить безрукую статую Венеры Милосской. Просто за то недолгое время, что я здесь нахожусь, успел навидаться, и даже быть инициатором таких чудес, что уже ничему не удивляюсь.

К слову сказать, оба перла я сформировал довольно-таки быстро. Возможно, практика сказывается, а может то, что схемы уже готовы и их остаётся только воплотить в пространстве и облачить в эссенцию.

Вроде только приступил к формированию, а уже в руке две жемчужины молочного цвета диаметром в сантиметр каждая. Единственное отличие — внутри той, что «молодит» имеется еле заметная фиолетовая точка. Что это за точка и что она означает — не знаю — в книге предка об этом ничего не сказано. Надо бы проверить — вдруг дефект, а я надумал шедевр спасать.

— Прошка, — кликнул я затаившегося под осиной пацана, — У тебя одежда старая есть?

— А старой какая считается? — подошёл малец к пню. — Штаны на мне отцовы. Их маменька по мне весной ушила. Это ведь не старьё? Рубаха? Но опять же мамка в прошлом месяце новую заплатку поставила на рукаве, а то я его о порвал, когда с дерева спрыгивал. Это же не старое? А больше у меня ничего нет.

— Снимай рубаху, — приказал я, — Если что, новую куплю, а до дома в моём жилете добежишь.

— Барин, может, я из дома что-нибудь ненужное принесу? Меня же мамка заругает, случись что с рубахой, — заканючил Прошка.

— Снимай-снимай, сейчас мы ей новую жизнь дадим, — воодушевился я.

И, правда. Обновили. Так обновили, что Прошка свою рубаху не узнал сразу. Кстати, заплатка просто исчезла. Вот она была, и уже нет её. А ведь она точно была.

— Барин, штаны я тебе не дам обновлять, — ухватился Прошка за пояс, — Мамка ночь не спала, чтобы их после отца ушить. Если я в папкиных штанах домой вернусь, мамка меня похлеще отца отстегает.

Бог с ними, со штанами. Меня картина в дедовой усадьбе ждёт. Посмотрим, что получится. Если что, придётся деду Императору врать. что только одну картину достали с «Фрау Марии».

Домой мы вернулись в конце августа, а там и первое сентября незаметно подкралось.

В этот день отмечают церковный праздник Новолетье.

На утреннюю службу мы всей семьёй поехали в Тригорское, рядом с которым находится Церковь Святого Георгия Победоносца. Здесь я оказался впервые и осматривался с большим интересом.

Церковь, утопающая в зелени вековых деревьев, поражала своей простотой и благородством. Входные двери были украшены резьбой, а внутри царила атмосфера тишины и умиротворения.

Сквозь окна пробивался мягкий свет, играя на стенах, заставляя их казаться живыми. Я с интересом наблюдал, как прихожане, одетые в свои лучшие наряды, входили в храм с благоговением. Запах восковых свечей и ладан прибавляли этому месту особую святость.

Служба началась, и я погрузился в атмосферу молитвы. Звуки хора проникали в душу, наполняя её миром и спокойствием. В этот момент я ощутил, как отдалённый суетный мир остался за пределами этих стен. Я поневоле задумался о таких простых вещах, как семья, традиции и вера, которые связывают нас, словно невидимая нить.

Церковь была старой и служка у входа собирал деньги на предстоящий ремонт. Я не поскупился и пожертвовал пятьдесят рублей ассигнациями, за что получил уважительный поклон от священнослужителя.

После службы, где нам пришлось отстоять целых полтора часа, за которые вся моя одежда успела пропитаться запахом ладана, мы сели в экипажи и поехали к деду.

Братьев Ганнибалов старик ещё домой не отпустил, сказав, что сам закатит праздник в честь их пропущенных именин, вызванных хлопотами в Пскове, в связи с залогом их имения. Признаюсь, меня смутило, что именины оказывается принято справлять не по дате рождения, а в тот день, в который церковно празднуется память нашего святого. Не знал.

У деда во дворе играл духовой оркестр. И играл хорошо. По крайней мере громко, уверенно и не фальшивя.

Не успели мы зайти в дом, как почти что следом за нами на нанятом дедом экипаже прикатил игумен Иона, сопровождающий пару незнакомых мне священнослужителей, одним из которых оказался сам архиепископ Псковской кафедры Митрополит Евгений, а за ними, на предоставленных дедом пароконных линейках и остальная братия прикатила, в количестве аж пятнадцати человек.

Вновь загремел оркестр, торжественно встречая высокого гостя.

Дед как-то раз упомянул, что он был одно время Предводителем Псковского дворянства и довольно тесно дружил с Митрополитом — главным церковником всей Псковской губернии. Вот и наглядное свидетельство тому.

Недооценил я связи деда, раз сам архиепископ не чурается по его приглашению прибыть к отставному генерал-майору Петру Абрамовичу Ганнибалу в его сельцо Петровское для «молебствия и освящения имения, рабов и плодов земных».

Приотстав от Митрополита, отец Иона подошёл к нашему семейству, чтобы поздороваться, и слегка поведя носом, безошибочно уловил запах ладана, одобрительно кивнув головой.

Надо же, какой наблюдательный человек! У такого точно не забалуешь. Лучше любого чекиста всё разузнает, к тому же у него вся местная паства в добровольных агентах числится.

— Вижу, вняли вы моим молитвам, Александр Сергеевич, — отчего-то обратил игумен на меня особое внимание, выбрав ту минутку, когда оркестр смолк и можно было спокойно говорить, не пытаясь его перекричать.

— С радостью церковь посетил, святой отец, и денег не скупясь на её ремонт пожертвовал, –спокойно ответил я священнику, не поленившись на почтительный наклон головы.

Времена такие, что с представителями церкви стоит жить дружно. Атеизм нынче приравнивается к государственной измене, что и стало в моём мире поводом для увольнения Пушкина с должности коллежского секретаря и высылке его в Псковскую губернию. Излишне тогда молодой Пушкин двумя вещами увлёкся: учениями атеиста англичанина Гутчинсона и шашнями в женой графа Воронцова. Воронцову в Пушкине было противно всё: его вид, поведение, эпиграммы, рост его популярности, которую уже начинали считать славой. Вот и не поленился ревнивый муж настучать в Петербург про вольнодумство поэта, у которого и без того была изрядно подмочена репутация. В итоге последовала ссылка в Михайловское.

Мне таких фокусов не надо. Лучше мы с отцом Ионой будем жить в дружбе и согласии.

Жаль, про визит Митрополита я поздно узнал и с дедом переговорить заранее не успел, но надеюсь, он найдёт повод, чтобы представить меня высокопоставленному священнослужителю. Глядишь, и отец Иона свою прыть, в отношении меня, после такого знакомства поубавит.

Отчего я так с игуменом распинаюсь? Так всё очень просто — в истории моего мира именно игумену Ионе было поручено наблюдать за ссыльным поэтом и периодически докладывать в Петербург о его поведении.

Тем временем, гости продолжали собираться. Пиршество дед устроил с размахом, и во двор усадьбы постоянно прибывали самые разнообразные экипажи, от дрожек до карет, на которых съезжались на праздник соседи — помещики. Обычно прибывали целыми семействами, разве что малых детей оставляя дома.

Моим гидом взялась быть Анна Вульф, моя ровесница и старшая дочь хозяйки Тригорского.

Философовых, Чихачевых, Креницыных, Рокотовых, Лопухиных, Хитровых, Гауеров, Княжниных, Бороздиных, Елагиных, Половцовых, с какими только семействами наших соседей — помещиков она меня не познакомила, между делом добавляя к ним свои собственные характеристики, зачастую очень добрые и раскрывающие людей в особом свете. На самом деле, час, проведённый до объявления общего застолья, вовсе не выглядел скучным, и голодать гостей не заставляли. Но начала Аннушка нашу череду знакомств с ближайших к ним Шушериными, и конечно же, Шелгуновыми, имение которых — Дериглазово находилось всего в двух верстах от Тригорского, на другом берегу реки Сороти.