— А где все? — окинул я взглядом небольшой зал и стол, который свидетельствовал о том, что ещё не так давно на нём было полно всяких яств, но и сейчас оставалось не мало.

— Вениамин Петрович с нами изрядно «устал» и в дом ушёл, — ухмыльнулся дядя, браво подкручивая правый ус, — А Пётр в комнате отдыха. Девушку развлекает. Так он уж выйдет скоро, как мне кажется, — к чему-то прислушался Павел Исаакович.

Так-то в зале четыре двери: через одну я только что пришёл, вторая, низенькая и небольшая — это видимо в саму баню, а вот ещё две — пока непонятны. И может мне кажется, но из-за той, что слева, девичий гомон и смешки иногда слышны.

— А там что? — указал я на дверь, за которой скрылась наяда, сидевшая у Павла на коленях.

— Девки чаёвничают. Из дворовых. Эх, сейчас у Вениамина это дело в упадке. Так, чисто ради обмена их и держит, ну, я для выездов с гостями ещё, — с сожалением вздохнул дядя, — А вот раньше, при его отце бывало… А нет. Стоп. Этого я тебе не говорил.

— Париться пойдём? — спросил я у него, чтобы мои расспросы не показались назойливыми и Павел не замкнулся.

— А и пошли. Жара не боишься?

— Обожаю.

— Тогда дров бы подкинуть.

— Это легко, — поднялся я с места и крикнул, открыв дверь, — Парень, подкинь-ка дровишек, да побольше.

— Слушаюсь, барин, — отозвался мой провожатый.

— Ну, пошли. По-перву прогреешься, а париться позже начнём, — выдал дядя вполне верную установку, свидетельствующую о его правильном понимании русской бани.

Ох, мы и погрелись! Как дети малые устроили негласное соревнование, кто кого пересидит. Да ещё и поддавали нещадно время от времени.

Выскочили, когда уже обоим совсем невмочь стало, а потом с криками и уханьем упали с мостков в родниковую воду.

Эх, хороша водичка в местном роднике! А холодна-то как! Нам её потом в кувшине принесли — три — четыре глотка и зубы ломит.

Вернулись мы обратно бегом и сразу обратно в парную. Павел, так почти протрезвел по-моему. А когда с парилки вышли, там нас уже Пётр Исаакович поджидал, с парой запотевших бутылей, изрядным кувшином кваса и обновленными блюдами закусок.

— Может, разбавим наше суровое мужское застолье, — предложил он, когда вторая из стопок соколом прошла, и за ней и третья мелкой пташкой пролетела.

— Сань, ты как, не против? — переглянулся с братом Павел Исаакович.

— Не знаю, удобно ли. Крестьянские девки и мы — дворяне, — попытался я найти отмазку, призвав дворянское тщеславие.

— Хех, так какие же они крестьянки, — не согласился со мной Пётр Исаакович, наливая в стопки из другой бутыли, и судя по запаху, уже кальвадос, — На три четверти дворянской крови девки! — назидательно воздвиг он палец в потолок, — И это, как минимум! Девки-то из дворовых во втором, а то и третьем поколении. Да ты на стати только глянь. Неужто порода не заметна!

— Не понял, — помедлил я протягивать руку к стопке, давая понять, что жду объяснений.

— Ты крестный ход в Питере видел когда-нибудь?

— Приходилось, и что? — слегка ошалел я от подобной постановки вопроса.

— Много там людей было?

— Часа три шли и шли, — припомнил я это зрелище.

— Вот. А появились все те люди из одного и того же места, — подхватил Пётр Исаакович двузубой вилкой небольшой пупырчатый солёный огурчик, смачно им хрустнув.

— Пётр, ты это к чему? — похоже, даже его брат ошалел от столь дальнего заезда.

— Я к тому, что иногда от забав с девицами, у них детишки рождаются. А наша кровь Ганнибалов к этому делу очень даже способна. И вот представь себе, Александр, прожил ты в своём имении год тихо — мирно, а потом вдруг бац — и дюжина детишек народилась, и все, что характерно, наши черты имеют, которые хрен с кем перепутаешь. И что дальше с ними делать, как подрастать начнут? Самому пользовать или гостям подкладывать — не комильфо. Зато с соседом поменяться, у которого такая же проблема — милое дело. Дюжина на дюжину махнулись, пока они в разум не вошли, вот тебе и девки будущие, и парни, которых в рекруты по обязанности отдать не жалко. Традиция, однако. Из тех, про которые вслух не говорят, но тебе, как родне, знать про неё не помешает. Так что в тех девках, что приглашения к столу ждут, дворянской крови не меньше намешано, чем у некоторых девиц из наших соседей. Слыхал я про одну «дворянку» недавно. Говорят, всех конюхов и псарей в имении она ещё во времена крайней юности успела осчастливить, и весьма настойчиво действовала при этом, — помотал дядя головой, — Да что мы всё разговоры говорим, если у меня уже во рту пересохло! Давайте ещё по маленькой и в парилку, с вениками, а девки пусть идут нас парить! — всё-таки нашёл опытный помещик достойный вариант развития событий.

И мы выпили. Вовсе не по «маленькой».

Похоже, с этого момента я и потерял связную ленту последующего развития событий. Дальше мне всё вспоминается урывками.

Помнится, мы спорили про Радищева, с его «Путешествием из Петербурга в Москву», где он описывал, как крестьяне своих дочерей и жён проезжим на ночь сдавали вместе с комнатой. И про патриарха Филарета рассуждали, который пытался запретить, чтобы дворяне отдавали своих дочерей и жён в качестве залога за ссуду, так как заимодатели «ими пользуются невозбранно вместо взимания процентов», но не вышло. А потом я и сам рассказывал родственникам про недавно опубликованный дневник одного шведского дипломата Петрея, который мне поручили переводить по службе. Судя по утверждениям шведа, обнищавшие дворяне сами приводили к нему своих жён или дочерей за два — три талера и таких предложений было много.

А там и девки, осмелев, начали рассказывать, кто из крестьян в тех поместьях, где они раньше жили, своих дочерей на ярмарки вывозит, чтобы их там за двугривенный на сеновалах валяли. И возрасты девчонок при этом называли вовсе не легитимные.

Так что, урок про то, «как это было», я выслушал из первых уст. А когда дядья ночевать в дом ушли, мне дворовые девки и практику преподали. Редкие бесстыдницы, должен отметить… Особенно та, беленькая. Да и рыженькая не лучше… За пару часов так меня укатали, что я лишь ближе к обеду проснулся.

Следующий день начался спокойно. С утра позанимались с Лёвой и брательник порадовал, что с магией, что с отжиманиями. Сходили с Никитой на стройку. Там пришлось покричать. Запаздывают мужики с работой. Печь в жилых комнатах до сих пор не доделана, хотя кирпичей и глины в достатке привезено. Двери ещё не везде стоят. Отхожее место не утеплено. И с полами непорядок.

Ругался я долго и изобретательно, но бес толку. Мужики лишь угрюмо насупились и трудовым энтузиазмом не горели. Оживление наступило лишь тогда, когда я пообещал ведро хлебной водки на всех, если к воскресенью мне все работы закончат, да так, чтобы придраться было не к чему.

О, и работа сразу закипела…

— Зря вы так, барин. Мария Алексеевна ругаться будет. Она спиртное крепостным только по праздникам разрешает, и то в плепорцию, — попенял мне Никита.

— А в воскресенье никакого праздника не намечается? — поинтересовался я на всякий случай.

— Будет, как не быть, — почесал Никита затылок, — В церкви на каждый выходной праздник найдётся.

— Вот и славно. Значит в воскресенье службу отстоим и пойдём работу принимать, — нашёл я вполне приличный выход из не совсем красивой ситуации.

Перед обедом, когда мы уже начали рассаживаться за стол, служанка, по знаку бабушки, принесла свёрток, завёрнутый в чистую льняную тряпицу и перетянутый ленточкой.

— Зря ты, Сашенька, гостей вчера не вышел провожать. Госпожа Шушерина очень расстроилась, когда не смогла лично тебе отдариться, — осуждающе покачала головой Мария Алексеевна.

— А что там? — спросил я, пытаясь по виду угадать, что же в тряпицу завёрнуто.

— Откуда мне знать. Это же тебе подарок. Тебе и смотреть первому, — сказала бабушка, как нечто само собой разумеющееся.

Вот это выдержка у женщин! В моём мире они всяко бы успели нос сунуть, чтобы от любопытства их не разорвало.