— И еще, — набираю обороты, — хочу всерьез заняться копирайтерством. И вообще у меня много планов… Но если в моих силах помочь… дать денег на «Вискас», к примеру — почему нет?

— Твоя бабуля все-таки мало осведомлена о кошках в вашем доме, — потирая ссадины на лице, улыбается Яр, — зато ты явно в теме. «Вискас» — кошачий корм. Но не думаю, что эта собака переборчива, не похожа она на избалованную жизнью.

Вообще-то собака чем-то похожа на меня, но я в этом никогда не признаюсь.

Взглядом, что ли? Или намеком, что шерсть не такая темная, как кажется, а скорее, русая, с рыжиной? Или тем, что лежит в грязи, на холоде, как и я когда-то?

— Мы сегодня идем домой? — спрашиваю, подавив ком в горле.

— Да, конечно, — говорит Яр и после дирижирования Егора, выбивает у меня почву из под ног: — Злата, к вопросу о сострадании… Ты бы согласилась взять эту собаку к себе?

— Нет! — в ужасе выпаливаю я. — Нет! — повторяю, чтобы перестали смотреть так жалостливо мои спутники. — Нет! — говорю специально для заскулившей псины.

А ровно через час, после того, как псина объездила с Яром и Егором половину города в шикарном авто, посетила дорогого ветеринара и вернулась из собачьего салона, я заставила ее вытереть лапы об коврик и улечься на него в прихожей, поближе к выходу, на случай, если я все же одумаюсь.

— Спасибо! — лезет с обнимашками Егор.

— Гулять с ней три раза в день, не забывать кормить и самое главное — никогда не купать в ванной, — не поддаюсь на ласку.

— Все сделаю! Все запомню! — смеется он и забирает псину показать ей новый, или кто знает — первый в ее жизни — дом.

— И как это называется? — спрашиваю у Яра.

Вообще-то вопрос не к нему, просто мысли вслух, а Яр так, случайно рядышком стоит, вот и попался под руку. А я ведь помню о поцелуе на улице, так что хоть так отведу душу, выскажусь.

— Мой авторитет рушится на глазах, — жалуюсь. — Я сказала собаке лежать, Егор увел ее на экскурсию. Как думаешь, кого в следующий раз она будет слушать?

Иду в зал, сажусь с ногами на свой диван и смотрю, как два бесенка мечутся в соседней комнате. На душе как-то теплеет, хотя подозреваю, проблем у нас с собакой будет море. У меня в детстве даже неприхотливые хомячки не приживались, а здесь такая зверюга с характером!

— Она явно уже выбрала себе хозяина, — говорю я присевшему рядом Яру.

— Она выбрала себе друга, — с улыбкой говорит Яр.

— Послушай, в тему о друзьях… — вспоминаю наставления бабули, что совсем не думаю о будущем мальчика, и пересказываю их бывшему. Может, и правда Егору начать в школу ходить, пусть в элитную — их хватает в городе, но главное, чтобы с ровесниками общался, а то сидит в четырех стенах и со мной — разве я компенсирую ему всех?

— Злата, ты компенсируешь ему самое главное, — говорит Яр, внимательно меня выслушав, а я тихо млею от его слов, не знаю почему. — А что касается школы… Твоя бабуля права. Она вообще очень мудрая женщина. Планировалось, что Егор уедет в Англию, но сомневаюсь, что он теперь туда захочет, если он и раньше не рвался.

— Из-за собаки?

— Теперь и из-за собаки тоже, — улыбается мягко, совсем как прежде, и ощущения у меня рядом с ним немного меняются. Нет жуткого желания оттолкнуть, отодвинуться, отсесть подальше. Мне комфортно, хотя он явно преодолел мое личное пространство. Так странно, зима на улице, холод, а я начинаю оттаивать.

— Я тряпка, — делаю вывод, не сразу заметив, что произношу это вслух.

И, наверное, достаточно громко, потому что и псина, и Егор тут же оказываются в зале, садятся передо мной на ковер. Один из них по-турецки, подперев кулаком подбородок. Вторая — вразвалку, но задумчиво почесывая мохнатой лапой стриженый лоб. А Яр, расположив руку вдоль спинки дивана, едва ли не касается пальцами моей шеи, и мое тело мурашками реагирует на его близость, даже при стольких свидетелях, даже прекрасно помня, чем у нас все закончилось в прошлом…

— Да, тряпка, — ставлю окончательный диагноз и самое время расплакаться, жду только намека на согласие, жалость, да хотя бы кивок, а они на меня смотрят — все, даже псина, даже Яр, глаз которого я физически не могу сейчас видеть, — смотрят недоуменно и осуждающе, что ли.

— Ты — добрая, — наконец, говорит Егор, но серьезно, по-взрослому, ни капельки при этом не ерничая.

— Ты — искренняя, — говорит Яр, щекоча горячим дыханием шею.

Я с сомнением смотрю на псину, но она только трет лапой лоб, видимо, пока еще не составила своего мнения, присматривается.

— Ты так раскрашиваешь настоящее, что в нем хочется жить, — говорит Егор, ловя мою ладонь и пожимая ее на весу. А приподнявшись, захлопывает мне пальцами рот.

— Интересно, а как это я раскрашиваю настоящее? — спрашиваю, чтобы отвлечь их от своих красных щек. — А, поняла, — дурачусь вместо Егора, — я же сказочница!

Но моя шутка производит странный эффект. Егор рассматривает меня как экспонат в музее. Собака, собиравшаяся уйти, видимо, устав от моего самоедства, оглядывается и громко шлепается на зад. А Яр оголяет все мои нервные окончания легким (случайным) касанием языка моей мочки и шепотом в самое ухо:

— Нет, ты не сказочница, Злата. Ты — сказочная.

А я так и сижу, поджав ноги и не оборачиваясь, чтобы никто не заметил, как я дрожу. И не понял, как странно мне слышать такие слова.

Милая, хорошая, умница — простой набор для всех девушек помню, а чтобы именно для меня…Не было, как и чувств…

Егор, поднявшись, с усмешкой закрывает мне рот.

— Не забывай про муху, — говорит, бросая меня с братом наедине, — сегодня у нас день сострадания, было бы жаль насекомое.

И псина, гавкнув в знак согласия, сбегает за ним. Дверь в комнату закрывается. Ну, вот… собственно… а мы расселись вдвоем на диване…

— Вы сделали фотографии? — хвалю себя, что ловко придумала, как разбавить затянувшееся молчание.

— Да, — потянувшись через меня, Яр достает фотографии. Оказывается, все это время они лежали на тумбочке, справа от дивана, и их никак нельзя было достать, случайно не задев моей спины длинными пальцами.

— А рамочки купили? — спрашиваю важно.

— Ты во мне сомневаешься? — и снова, потянувшись, Яр задевает мою спину и с тумбочки достает рамочки для фотографий. Самые простые, как я и просила, чтобы их потом не жалко было выбрасывать.

— Может, вставим? — Пытаюсь выбрать из горы снимков хоть один удачный, но то акцент на фингал Егора, то на царапины на лице Яра, то на мои неестественно круглые глаза. — И вставить-то нечего. Даже не знаю, что и делать… Может, так?… Ох, хоть бери и задом переворачивай… Просила же попроще…. Чтобы раз — и вошел, а здесь… Я уже и запыхалась… Нет, в этом определенно нужна практика! Ты ничего не хочешь сделать?

Оборачиваюсь и… прикипаю к темному взгляду. Цвет сини словно растворился, одни зрачки, пожирающие меня алчно, долго и в свое удовольствие.

— Хочу, — чуть хрипло отзывается Яр, но не берет снимки, а легким движением отправляет их на пол. — И да, ты права, тебе определенно не мешает возобновить практику…

И прежде чем я успеваю пискнуть, губы Яра нежностью давят мое сопротивление, но оставляют до того, как я сквозь сладостную дымку начинаю строить планы броска мужчины через балкон.

— Еще хоть раз… — шиплю ему возмущенно.

— Еще не раз… — улыбаясь, обещает он и я, уверена, с наслаждением, любуется моими раскрасневшимися щеками.

— Послушай…

— Успокойся, Злата, — потягивается, умудряясь задеть горячими пальцами уже не только спину, но и грудь, — я поцеловал тебя не для того, чтобы соблазнить.

— Нет?

— Нет, — невинный взгляд. — Я поцеловал тебя, чтобы ты не шарахалась от меня при матери.

— Подожди! Она что, будет смотреть как мы целуемся?!

— Сомневаюсь, что она попросит это продемонстрировать, — утешает Яр, — но вдруг придется, исключительно для правдоподобности.

Его слова меня остужают не более чем морось — бушующий пожар.

— Я укушу твой язык, — предупреждаю его.