— Ну что, домой? — спрашиваю приунывшую экскурсионную группу.

— Давай, — соглашаются синхронно.

Ну слава тебе Господи, заговорили! Маршрутку ждать приходится много дольше и я уже посматриваю в сторону такси, когда она подъезжает. Свободная, — нет дуракав гулять по пустынному городу в десять вечера, только трое, так что все расселись, зевая.

— Не помешает? — спрашивает водитель и не дожидаясь согласия, раскуривает на радость некоторым сигарету.

Окно открыто, холодный воздух проникает в салон, но столько счастья в детских глазах от каждой затяжки, что мы с Макаром потерпим.

— Последняя ходка, — говорит водитель, — устал, как черт.

— Понятно, — сочувствует Егор, выдвигаясь вперед корпусом. Я начинаю переживать, как бы дыма не наглотался и не простыл, но того за уши с переднего сиденья не стащишь. Ничего, уж скоро дом, тепло, постель…

Водитель, видя заинтересованность, усмехается и травит байки, собранные за день. Как толстая баба не хотела заплатить за два сиденья, что заняла, как его пытались облапошить пэтэушники и выскочить зайцем, как вот сейчас, буквально пять минут назад, прежде чем подобрать нас, его пытались перехватить две малолетние проститутки.

— Прикиньте, — делится событием, — их из машины выкинули, они так и растянулись в луже. Кросопеты! Одна из них сидит, стонет чета, ногу подвернула, что ли, а вторая выбегает на дорогу и мне наперерез. Я заплачу — кричит, а сама куртку распахивает! Ага, думаю, нужна ты мне после стольких! Уж лучше я с женой… того… погреюсь!

Егор оборачивается ко мне, и я со вздохом считываю по лицу, что домик наш пока не светит, что тепло пока не ожидается и что приключения в маленьких городках с возомнившими себя взрослыми мальчиками — не заканчиваются. Мальчишка после моего кивка просит остановить, выходим черт те где в темноте и вызываем по мобильному такси.

— Надеюсь, здесь водитель некурящий, — хмурится Егор, пока мы ждем.

Ну хоть одно хорошо, думаю устало: кого-то сердобольного очень не скоро потянет на плохие привычки.

Глава 7

Добрые дела выматывают так, будто пытаешься перевернуть с рельсов вагонетку с углем. Не то чтобы у меня большой опыт по этому делу, но ватная голова отказывается искать другие сравнения. Я падаю замертво на диван, закинув ноги на мягкие пуфики. Макар беспрекословно уходит с папой на балкон под коньячок и лимончик. Егор громко вздыхает, показывая, мол, тоже устал — чтобы ему не досталось взбучки.

В поисках попавших в беду девушек легкого поведения мы проколесили час на такси, пять раз объехав вокруг полувысохшегося городского ставка, три раза вокруг закрытого рынка, просчитав кто сколько насобирал бутылок, и бесчисленное количество раз вокруг заброшенных гаражей. Никого. И все бы ничего, но кое-кто заподозрил, что девочек могли утащить в темные заросли парка. А поиски под одну зажигалку поздним осенним вечером — это я вам скажу и ушибы, и попытки падения, и ссадины и жуткие крики, когда спотыкаешься о казалось бы бесчувственное тело, а потом пытаешься оттащить от него того, кто пытается это тело подхватить и усадить в машину.

— Куда?! — я практически выла, и в пустом парке в потемках этот звук пугал и меня саму и летучих мышей. — Куда ты его притащишь? Ну довезем мы этого алкоголика до своего подъезда, а потом что? Бросим? Так ему тут, под деревьями и в тишине, теплее и безопасней, он потому здесь и прилег.

Я, конечно, сильно сомневалась, что выбор лежанки был сознательным, но мне как-то не улыбалось спасать тех, кто мирно посапывает, когда я сама спать хочу. Нет, с мальчишкой нужно что-то делать, как-то направить его в правильное русло, а то добрался до добрых дел — теперь беды не оберемся. Или подхватит что-то заразное, или нашу квартиру в приют превратит, или совратит бабулю своими идеями и она пожертвует жилплощадью, а сама к родителям переберется.

Я бабушку очень люблю и уважаю, папа вообще ее сын, но во всем нужно знать меру, а она просто без ума от новоиспеченного внука. А если он, — еще хуже, — подхватит не болячки, а привычки спасаемых?

— Горе ты мое луковое, — говорю ему, чуть придя в себя на диване.

— Цыбулькино, — поправляет он с широченной улыбкой. — Ты больше не сердишься?

— Ты еще не видел, как я сержусь, — угрожаю, но эффект совершенно потрясающий. Мальчишка вмиг оказывается рядом, на ковре, и заглядывает лисенком в глаза.

— Хочу увидеть! — просит воодушевленно.

— Так что у вас случилось? — заходит в зал мама, посчитав, что выделила достаточно времени для внутренних разборок.

— Кайся, — указываю Егору, а тот так расползается в улыбке, что губы никак не соберет. Я рычу, громко, страшно, а он покатывается со смеху. Приходится мне под переливчатые звуки колокольчика рассказывать о прогулке, обещавшей быть тихой.

— То-то я думаю, где вы так долго, — говорит мама, и ни упрека в сторону Егорки, что благодаря ему нас водило по лесу (ну почти) ночью (ну почти). — Спать вы собираетесь или нам с папой, как Егору, здесь, на коврике прилечь?

Намек понимаем и уходим. Мне определили место на кровати, мальчику на узком кресле, которое он рассматривает с большим подозрением.

— И не таких выдерживало, ложись, — говорю я и вообще кто-то сегодня провинился. Иду проверить мужчин — стоят, один курит — второй дымом дышит. Папу спасать от сигарет поздно, они для него зло любимое, но у легких Макара еще есть шанс выбраться из города здоровыми.

— Пап, ты так и не перешел на те, что с фильтром? — машу над собой рукой, но дыма столько, будто на балконе жарят протухшие шашлыки. При моем появлении мужчины замолкают, и нет сомнений, о ком говорили.

— Не заскучали?

Машут головами. Ну еще бы, а кто-то осуждает нашу соседку за сплетни.

— Ты спать идешь? — спрашиваю Макара.

Папа деликатно откашливается, и я осознав двусмысленность вопроса, добавляю:

— Мы с Егором уже ложимся.

— Да ладно заливать, — отмахивается папа, — вы просто хотите скорее нас уложить, а сами с матерью за разговорами рассвет встретить. Какая вам разница, где встретим его мы, при условии, что не будем подслушивать?

Вообще-то да, мы с мамой обычно откровенничаем один на один, но папа с возрастом становится как и бабуля — предателем, а раньше я бы с ним в разведку, не раздумывая, а сейчас сильно сомневаюсь. Хотя бы потому, что наше укрытие противник незамедлительно обнаружит по сигаретному дыму.

— Спокойной ночи, — ворчу с намеком.

— Спасибо, — благодарит папа, мало того, что в ответ не пожелав добрых снов, так еще и намек не приняв к сведению.

Ну не растаскивать же двух здоровенных мужиков? У меня столько силы нет! Я иду на хитрость и забираю с балкона коньячок и лимончик, в отличие от мамы я прятать умею. У меня под кроватью — надежно. Поцеловав маму, иду в комнату, где на диване сидит Егор в одежде и прежней позе мыслителя.

— А мыться как мне? — разводит возмущенно руками. — Воды-то нет, а грязным я не лягу!

— Я очень рада, — говорю, уперев для солидности руки в бока, — что ты такой чистюля и осознаешь, что там, где мы прохаживались перед сном, было антисанитарийно.

Иду ставить чайник на кухню, а там уже парует кастрюля с водой. Целую маму и подготавливаю тазик для водных процедур мальчику.

— Иди, — кричу ему, — а то остынет.

Он с громким топотом несется на зов, но в дверях останавливается, как упрямый мул, и морщится.

— В цветочек?! — спрашивает с такой претензией, словно это я тазики по ночам раскрашиваю.

Я подаю ему розовое полотенце, показываю, где стоит гель для душа, и слышу вдогонку:

— Фуу, я буду пахнуть, как девчонка!

— Зато ты будешь чистым, — усмехаюсь и закрываю дверь в комнату, чтобы не слышать возмущенного пыхтения. Пока он моется, сажусь за свой ноутбук — надо как-то состряпать редактору письмо с извинениями, сказать, что нет эксклюзивного интервью, нет статьи — в общем, не справилась. Но только и делаю, что пишу и стираю. За этим занятием меня и застает пахнущий пачули и абрикосом Егор. Подходит со спины, читает.