Дверь палаты открывается, в палату катится каталка.

— Амаля Довгань? — киваю, со страхом смотрю на каталку, парень проходит внутрь, — вы готовы?

К этому можно быть готовым? Я сижу, вся грудь и больничная ночная рубашка мокрая от моих слез.

От вида каталки у меня начинает дрожать все тело, я начала стучать зубами. Медсестра держит за руку, помогая лечь на каталку.

Свет ярких ламп светят с потолка, ослепляя меня. Я вижу своё отражение в потолке операционного помещения.

Лежу на кресло — кровати, не знаю как правильно называется, с раздвинутыми ногами.

— Вам наркоз местный или общий? — это наверное анестезиолог.

Мне наркоз общий, и пожалуйста, чтобы я больше не проснулась, не хочу возвращаться в эту жестокую реальность, я подумала про себя и закрыла глаза.

АЛЕКС

Я трезвею секундально, хотя приступы тошноты и рвоты не прекращается. Какой аборт? Это мой ребёнок, мой!!!!

Я только обуваюсь и спускаюсь вниз, вызываю такси, ждать долго, я могу не успеть! От мысли, что я не успею тело покрывается мурашками! Озноб. Хожу по двору в ожидании такси, свою машину оставил в офисе, в клуб же поперся, вместо того чтобы поговорить нормально с Амалией, я нажрался как скотина!

Из за поворота во двор заезжает машина, свет фар слепит, но это не такси.

Торможу.

— Друг, отвези меня в клинику! Вопрос жизни и смерти! — парень с девушкой сидят, мило держатся за руки.

— Не вопрос! — отзывается парень, я сажусь на заднее сиденье.

— Брат гони! Как можешь гони! Я за все штрафы и нарушения отвечу! Только довези!

Девкшка, что сидит впереди, крепко хватается за ремень безопасности.

— Если раньше была против- то сейчас можешь быть Шумахером! — говорит девушка парню и мы слышим запах жжёной резины.

Долетаем за пять минут! Меня мутит, открываю дверь и содержимое мое желудка оказывается на асфальте, во дворе клиники. По хуй! Я даже не благодарю парня, бегу что есть силы в здание клиники. Лифт открывается сразу, нажимаю на кнопку шесть, там лежит Амаля. Хорошо, ночь, людей мало. Подлетаю к посту дежурной медсестры, узнаю в ней сегодняшнюю девушку, которая крутилась возле Амали.

— Где операционная?

— В конце коридора на право, но вам туда нельзя, — я уже бегу в сторону операционной, — молодой человек вам туда нельзя!

Она за мной что ли бежит?

Плевать! Открываю тяжелую дверь, попадаю в коридор со множеством дверей, под нумерациями.

Все двери закрыты что ли?

Медсестра, что бежала за мной заходит.

И эта последняя дверь — открывается, я вижу ее.

Амаля.

Плачет, подключённая к капельнице. Валера рядом.

— Все будет хорошо, увидишь, — говорит он ей и поворачивается ко мне, — что ты тут делаешь, черт бы тебя побрал!

— Я пыталась его остановить! Но он меня не слушал! — говорит медсестра из за спины.

Амаля не смотрит на меня!

— Пошли, — берет меня за руку Валера, — выйдем поговорить надо.

— Я спрошу, — смотрю на Амалю, сердце выпрыгивает из груди, мне кажется все ето рядом, слышат как оно стучит, — один вопрос… всего лишь один. Амаль… — я хочу узнать черт возьми, она слелала аборт или нет.

Она поворачивается ко мне… плачет.

— Это мой ребёнок! Мой малыш, моя Кровинушка! И пусть весь мир отвернется от меня, но он увидит белый свет! Можешь валить к черту! Слышишь Колесников! Да, может я не знаю его, отца своего ребёнка, мне плевать! Но я не распущенная девка, как ты думаешь обо мне! В моей жизни не было много мужчин! Один мужчина, отец моего ребёнка, я его не знаю, — она жестикулирует, волнуется, и ей плевать, что тут мы не одни, — только одна ночь с ним, и вот результат, — она указывает на свой живот, — и ТЫ, и мне плевать веришь ты или нет!

Я никогда не верил в Бога! Но сейчас я благодарю тебя Господи! Я услышал самые важные слова с своей жизни, мне больше ничего не надо!

Я падаю на колени перед ее кроватью, беру за руеу и кажется мои глаза полны слез.

— Это мой ребёнок, — она расширяет глаза, не моргает, — мой родной ребенок! Я рад, я безмерно счастлив, что я успел, что ты не сделала….

— Твой? Ты тот с кем… — еле слышно произносит Амаля.

— Так, — Валера кашляет, давая знать, что мы тут ни одни, — я рад, мы рады, что выяснили все, Алекс, сынок я рад, правда, что ты единственный мужчина в ее жизни и ребёнок твой, но здесь операционная, Алекс сынок, пошли, — берет меня за руку, выводит, — ты черт возьми можешь ее любить по нежнее? — уже в коридоре спрашивает, — да не волнуйся ты, ее шам переведут в палату. Ты по нежнее можешь с ней?

— По нежнее любить? Я ее не люб… люблю да, но как могу, — я ее люблю? Не знаю еще, что такое любовь, я никогда никого не любил.

— Алекс! Она вся пятнах, уверен это следы твоих рук! По нежнее будь, она вся в синяках!

Бля, он умеет вгонять в краску!

— Как умею, — отвечаю, и вижу Каталку с Амалией, медсестра рядом несет штатив с лекарством, которое медленно капает в вену моей Амали.

Мы проходим в палату, я переложиваю Амалю на кровать, и только когда мы остаёмся вдвоём, она произносит:

— Я хочу селёдку в масле, которое маленькими кусочками равномерно лежат в пластмассовой прозрачной баночке и хлеб. Буханку хлеба и эту селедку. Сейчас. Я хочу сейчас.

Желудок выворачивается на изнанку, когда смотрю как Амаля, мокает хлеб в масло упелетает за обе щеки. С рук и подбордка капает масло. Делаю глоток минеральной воды, единственное, что лезет в мое горло.

Я сразу спустился вниз, за селедкой. Хорошо, на против клиники есть круглосуточный магазин. Поначалу думал позвонить Стасу, но пожалел, вероятней всего спит. Сбегал сам. Как же было приятно, нет кайфово, смотерть как загораются ее глаза, при виде заветной баночки.

— Я за сегодня кушаю первый раз, — говорит между делом, — так что не надо надо мной смеятся.

— Я не смеюсь, — хотя я смеюсь, — даже не думал смееятся. Мне нравится твой аппетит, — она отламывает кусочек хлеба руками и макает в масло.

— Ты отец? Моего ребенка? — она вроде наелась, вытирает руки и рот влажным полотенцем, как мило и по детски сейчас она выглядит. Я подвинул кресло поближе к ней, хочу быть рядом.

— Я отец твоего ребенка! Единственный мужчина в твоей жизни.

— Как давно ты это знаешь?

— Я не знал. То есть знал, мне Демон подсказал.

— Демон?

— Дмитрий Викторович, ты его видела в офисе.

— А он откуда знает? — я помоему шас несу черти что.

— Так забудь про Демона, — быстро поправляюсь, — Я узнал сразу же, как почувствовал запах ванили.

— Почему мне не говорил? Почему? Я бы не накручивала себя! Не додумывала черт знает, что про СЕБЯ!

— Я…..- блядь, как сложно объснить, — цвет волос. Я сомневался из за цвета цвета волос. В ту ночь ты была каштановая………. но твое тело, я не мог перепутать, ту самую, — прокашливаюсь, она плачет, — что стало? Болит где то? Я шас вызову врача, — подрывась с места.

— Не надо врача, ничего не болит, — она опускает взгляд, — знал бы ты как я мучилась все это время. Из за той ночи….с неизвестным. Что я не знала отца своего ребенка.

— Прости меня ванилька, — обнимаю ее, она не отталкивает.

— Я тебя тоже узнала, твой парфюм, твой жар….

— И не говорила…

— Я бы и не сказала.

— Я тебя искал, — целую ее лицо, слизываю слезы, — я сума сходил, что не мог тебя найти. Прошу тебя не плачь. Подумай о ребенке, — она берет себя в руки, успокоивается.

— Ты думаешь он здоров? Он зачался здоровым?

— А почему он должен быть не здоров?

— Мы были не трезвые в ту ночь.

— Не переживай. Утром поговарю с Валерой, сделаем все необходимые анализы.

— На все патологии?

— На все что нужно! Только не переживай.

— Мне нужно в другую больницу. Переведешь?

— Тебя здесь обижают? Что то не нравится?

— Я не могу позволить себе такую клинику.