Хмурый майский день грозил подтвердить примету. Всё началось с увольнения несносной Ирки. Хотя каким боком её задело, было непонятно. Видимо, отрекошетило, но Слава твёрдо знала, что всему виной дежурство с Татьяной Петровной.

— Гордеева, это судьба, — донеслось до девушки, когда она закончила очередное пеленание, после обхода врача.

— Может, обойдётся? Должны же быть исключения, Татьяна Петровна, — вымученно улыбнулась девушка.

Татьяне Петровне слегка перевалило за сорок. Она славилась угрюмым характером и странным чувством юмора, но врачом была высокой квалификации. Если бы не действующая примета, то работать с ней для Славы было бы сплошным удовольствием.

— Нет, Гордеева. Ты — моя карма, — вздохнула Татьяна Петровна. Её срочно вызвали из отпуска, чтобы заменить заболевшего коллегу. Никому в голову не пришло сверить графики. — Даже каркать бессмысленно.

В подтверждение мысли зазвонил внутренний телефон. В родблок срочно требовался педиатр. Врач и медсестра переглянулись, вздохнули и развели руками. Примета работала. Однако всё оказалось не так уж и плохо. Слава успокоилась и даже пугливо удивилась ближе к полуночи, поняв, что в отделение за весь день не поступило ни одного новорожденного. Тревожный червячок точил в грудине сквозное отверстие для боли.

«Так не бывает. Слишком всё идеально. Где подвох? Новых детей не поступило. Пятерых выписали, троих перевели в физиологию, никого на капельнице. Все дети прибавили в весе. Когда такое единение вообще было? Мамки нацедили молока на роту. Что-то не так. Будто кто-то расчищает территорию для ада», — угрюмо думала Слава, листая журнал. По плану третий бокс ждала генеральная уборка с дезинфекцией и кварцеванием. Любой другой сотрудник скривился бы от нежелания ночью драить стены, окна и кроватки, но только не Гордеева. Для неё лишняя работа, как манна небесная. Только бы ни о чём не думать, не проваливаться в сон. Она неспешно принялась за наведение стерильной чистоты. Дети послушно спали. Тоже нонсенс. Как назло работа спорилась. Не прошло и часа, как бокс блестел.

— Тихо. Нехорошо, — пробормотала Слава, прислушиваясь к звукам и к себе, но внутренняя чуйка пока помалкивала. Это был секрет из разряда той самой мистификации, вроде дежурства с Татьяной Петровной. — Все живы.

Жаждущая шума медсестра обошла детей. Все сладко спали вместе с её чуйкой. До роддома Слава не ведала, что обладает поистине самым полезным даром для своей должности. В обычной жизни интуиция не то, чтобы не срабатывала, просто не замечалась. Здесь же она выстрелила из всех орудий в самый первый день работы, когда ей проводили экскурсию по отделению. Никто не обратил внимания на ребёнка в кувезе, а Славу потянуло к нему как магнитом.

— А почему он такой серый? — наивно спросила она, разглядывая крошечное создание с тонюсенькими ручками и ножками.

— Стекло кувеза искажает…

— Мне кажется, он не дышит, — пробормотала Слава, не понимая, откуда пришла эта мысль.

По счастью ей, дилетантке, захотели преподать урок и гуру педиатрии появились рядом мгновенно, чем и спасли жизнь младенцу. В ту минуту новенькую медсестру буквально выжали из бокса, а она ошарашенно смотрела за чёткими отлаженными действиями коллег сквозь стекло и потихоньку дрожала от мысли, что однажды всё это ей придётся делать самой. С той поры чуйка спасала не раз. Слава ей доверяла безоговорочно. Но сейчас ощущалось совершенно иное предчувствие, будто с минуты на минуту откроется дверь и жизнь повернётся на сто восемьдесят градусов.

— Ну, давайте, хоть кто-нибудь, — взмолилась Слава, поглядывая на детей. Обычно к этому времени раздавался пробный заход на плач. Один из новорожденных сначала неуверенно, словно распеваясь перед выступлением, а потом во всю силу своих раскрывшихся лёгких заводил арию, активно приглашая всех остальных присоединиться. Сейчас все молчали. — Заговор? Эй, давайте покричим. Мне нельзя спать. Составьте компанию.

Она уговаривала детей проснуться. Сущее кощунство, но ей были нужны дерзкие громкие крики, как воздух. Конечно, нарочно она не собиралась лишать малышей сна, но надеялась, что они не подведут, и её глаза не закроются отяжелевшими веками. Прошёл ещё час, прежде чем раздалось недовольное кряхтение.

«Вот оно, моё счастье. Давай, малыш, задай жару, заставь всех нуждаться во мне, и я гарантирую, что тебя запеленаю в самую красивую пелёнку», — встрепенулась Слава, дожидаясь хорового исполнения. И оно зазвучало, да ещё как! Стёкла почти дрожали. С каким-то неописуемым восторгом, постоянно разговаривая с каждым ребёнком, девушка принялась пеленать. Однако руки действовали слишком быстро, потому что по-другому не умели. Через час с хвостиком снова стало тихо. Слава устроилась за столом, какое-то время смотрела в одну точку на лампе, а потом уронила голову на руки. Сознание затянулось темнотой, которую разрезал яркий свет, и в ушах загремел скрежет.

— Гордеева, хорош спать. Иди в родблок. Татьяна Петровна зовёт. Я тебя подменю, — шептал над ухом знакомый голос коллеги послеродового отделения, в котором дети находились вместе с мамами.

— М-м, что? — Слава с силой потёрла глаза. В голове шумело.

— Бегом, Гордеева.

— Уже, — на ходу ответила она, вскакивая со стула и исчезая за дверью.

Родблок располагался этажом ниже. Здесь тоже жили приметы, по одной из которых среди четырнадцати родильных боксов отсутствовал тринадцатый номер. Слава знала это отделение, как свои пять пальцев, потому что проходила в нём практику во времена студенчества, но не сильно жаловала. Для неё всегда было подвигом найти контакт с женщиной, собиравшейся родить здесь и сейчас. Да и вообще момент рождения больше не представлялся таинством и чем-то прекрасным. Ребёнок появлялся на свет в муках — вот всё, что имело значение. И хорошо если сам находил выход. Случалось всякое. Однажды Славе довелось увидеть применение акушерских щипцов, больше напоминавших орудие пытки. Это стало отправной точкой в выборе специализации: спасать детей, облегчать им боль и помогать свыкнуться с жизнью в мире греха.

Воспоминания промелькнули, как страницы книг, пока Слава бежала по ступенькам из послеродового отделения в родблок. Здесь находилась палата реанимации для новорожденных: большое светлое помещение с кучей приборов, способных поддержать жизнь в малыше. Сквозь стеклянные двери Слава увидела Татьяну Петровну, коршуном раскинувшуюся над неонатальным столом.

«Вот оно, дождались», — мелькнуло в голове у Славы, когда она ворвалась в бокс, на ходу натягивая перчатки. Времени на рассуждения давно не осталось.

— Карма, ты тут? — не отрываясь от ребёнка, спросила Татьяна Петровна.

— Так точно…

На подогреваемом столе лежал мальчик с подключённой к системе ИВЛ трубкой. Слава вздохнула, укоряя себя в нерасторопности. Татьяне Петровне пришлось интубировать, ставить пупочный катетер, подключать инфузор, подсоединять датчики и настраивать аппаратуру без помощника. Каждая секунда была на счету.

«Боже мой, как он похож на Егора. У нас был бы такой же малыш», — в шоке подумала Слава, разглядев ребёнка вблизи. Сердце затрепетало, заскреблось. На глаза накатили слёзы. Откуда взялась такая мысль? Сколько детей прошло через её руки после смерти мужа, не сосчитать, а этот, похожий на мышонка с тоненькими чёрными волосиками, ухватился за душу и сжал в своих крохотных кулачках. Мозг слушал назначения врача, руки механически выполняли задачу, а сама Слава подвисла где-то в междумирье.

— Какой срок? — спросила она, набирая раствор в шприц для инфузора, механизм которого работал с удивительной точностью, давя на поршень, чтобы капельница подавала лекарства с определённой скоростью. Конечно, она знала, что этот ребёнок не имел никакого отношения к Егору, но всё равно зачем-то спросила.

— Тридцать недель…

«О чём я думаю? Совсем с ума сошла. Люди — не жирафы, чтобы больше девяти месяцев детей носить. У меня сносит крышу. Кроха, дыши. Не смей умирать. Ты сильный. Ты сможешь», — лихорадочно думала Слава. Пальцы дрожали как в первый год работы. Она мельком глянула на монитор. Всё так зыбко. Показатели нестабильны и могут измениться в любую минуту.