Верховная Мать Ордена Бене Гессерит Харишка подвела Анирул к Шаддаму. Величественные женщины Бене Гессерит двигались скользящей походкой, и было такое впечатление, что Шаддам приводит их в движение, как магнит, притягивая к себе. Престарелая Харишка и Сестры, выполнив ритуал, вернулись на свои места.

Священник произнес над молодыми положенные слова, и император надел на палец Анирул два бриллиантовых кольца, после чего возложил на ее голову повязку, украшенную камнями су. Эта повязка исторгла вопль восхищения из груди всех присутствующих. Повязка принадлежала когда-то бабке императора с отцовской стороны.

После провозглашения императора и леди мужем и женой, священник представил их высокому собранию. Хазимир Фенринг наклонился к уху Марго и прошептал:

– Может быть, нам стоит выйти вперед и попросить, чтобы священник на скорую руку обвенчал и нас?

Женщина хихикнула и игриво толкнула Фенринга в плечо.

В тот вечер гедонизм расцвел в столице Империи пышным цветом, в воздухе витали адреналин, феромоны и гремела музыка. Императорская чета посетила банкет, после которого последовал грандиозный бал, за которым началась трапеза; по сравнению с этой кулинарной оргией предыдущий обед мог бы показаться просто легкой закуской для аппетита. Когда молодая чета отбыла в императорский дворец, ее осыпали шелковыми розами, а представители лучших аристократических семейств проводили ее к выходу.

Наконец император Шаддам IV и его супруга леди Анирул направились в свою опочивальню, разделить супружеское ложе. За дверями опочивальни пьяные лорды и дамы бегали с фонарями, выставляя их в окна дворца; по старинному поверью, это было залогом плодовитости пары.

Эти празднества продолжались так, как они проходили на протяжении тысячелетий, уходя своими корнями в незапамятные времена, времена до Джихада, времена образования самой Империи. На лужайке возле дворца было разбросано множество подарков для придворной челяди. Подарки должны были быть также розданы народу. Праздники на Кайтэйне должны были длиться целую неделю.

После того как дым пиров осядет, Шаддам примется наконец за многотрудное дело управления делами своей Империи Миллиона Миров.

Задыхаясь от злобы по поводу провала его заговора, барон Владимир Харконнен яростно мерил шагами свое семейное Убежище на Гьеди Первой. Он кричал на своих слуг, требуя, чтобы для него нашли карлика, которого он мог бы всласть попытать. Барону нужен был человек, который полностью находился бы в его власти, которого он мог бы безнаказанно замучить до смерти.

Когда Их'имм, один из ведающих увеселениями барона слуг, заметил, что нет ничего азартного в том, чтобы мучить человека только из-за его роста, барон приказал, чтобы Их'имму ампутировали ноги выше колен. Таким образом, он вместится в прокрустово ложе баронских вожделений.

Когда визжащего, умоляющего о пощаде человека утащили к хирургам, барон вызвал к себе Раббана и ментата Питера де Фриза, чтобы обсудить с ними один жизненно важный вопрос. Это совещание надо было провести в рабочем кабинете Харконнена.

Ожидая прихода вызванных за столом, заваленным бумагами и ридулианскими кристаллами, барон орал во всю силу своих легких:

– Будь проклят род Атрейдесов: этот мальчишка и все его ублюдочные предки! Как мне хотелось бы, чтобы все они подохли во время битвы при Коррине.

Он резко повернулся, когда в помещение вошел Питер де Фриз, и едва не упал; внезапно ослабевшие мышцы на какой-то момент отказались ему служить. Ухватившись за край стола, Харконнен сумел сохранить равновесие.

– Как мог Лето пережить процесс? У него не было ни доказательств, ни защиты. – Тусклый свет лампы метался по комнате, отбрасывая на стены пляшущие тени. – Он до сих пор даже не понимает толком, что произошло.

Голос барона гулким эхом отдавался в помещении и в коридоре, выложенном каменными плитами и медными листами. По коридору спешил Раббан.

– Будь проклят Шаддам за свое дурацкое посредничество! То, что он император, не дает ему права принимать чью-то сторону! Какое ему до всего этого дело?

Раббан и де Фриз застыли на пороге, не решаясь войти и попасть в водоворот баронского гнева. Ментат закрыл глаза и принялся массировать свои кустистые брови, лихорадочно соображая, что говорить и что делать. Раббан спрятался в нише и налил себе стакан изысканного киранского бренди. Выпив рюмку, он, словно животное, издал отвратительный чавкающий звук.

Барон встал из-за стола и вышел на середину кабинета. Движения его были резкими и неуверенными, словно ему было трудно сохранять равновесие. Одежда плотно облегала его располневшее за последнее время тело.

– Мы предполагали, что внезапно разразится война, а после бойни кто станет подбирать куски и разбираться в деталях? Но этот проклятый Атрейдес каким-то образом сумел предотвратить всеобщее кровопролитие. Настояв на рискованном для себя Конфискационном Суде – будь они прокляты, эти древние ритуалы! – и принеся себя в жертву своим драгоценным друзьям и экипажу, чтобы защитить их, Лето Атрейдес приобрел благосклонность Ландсраада. Его популярность очень высока.

Питер де Фриз откашлялся.

– Возможно, мой барон, это была ошибка – стравить его с Тлейлаксу. Никому нет до них дела. Таким путем было трудно возбудить всеобщую ярость среди членов Ландсраада.

Мы не думали, что дело может дойти до Конфискационного Суда.

– Мы не сделали ошибки! – рявкнул Раббан, немедленно встав на сторону дяди. – Ты вообще ценишь свою жизнь, Питер?

Де Фриз ничего не ответил и не выказал ни малейшего страха. Он был отличный боец, при его опыте он мог без труда сбить спесь с Раббана, если бы дело дошло до рукопашной.

Барон разочарованно взглянул на своего племянника. Ты, кажется, никогда не научишься следить за ходом вещей, скрытых даже под самой поверхностью.

Раббан продолжал сверлить ментата пылающим взглядом.

– Герцог Лето всего-навсего задиристый молодой правитель из незначительного семейства. Дом Атрейдесов добывает себе пропитание продажей.., риса-пунди! – Раббан произнес последние слова с таким презрением, словно выплюнул их.

– Факт заключается в том, Раббан, – со змеиным спокойствием произнес ментат, – что все прочие члены Совета Ландсраада прониклись к нему симпатией. Они восхищаются тем, что совершил этот герцог-мальчик. Мы сделали его героем.

Раббан налил себе еще стакан бренди и с громким хлюпаньем выпил его.

– Совет Ландсраада стал альтруистичным! – фыркнул барон. – Это еще менее вероятно, чем выигрыш Лето.

Из операционной донесся отчаянный крик боли, преодолевший весь коридор и заполнивший все углы Убежища. Лампы мигнули, но не погасли.

Барон посмотрел в глаза Питеру де Фризу и распорядился, жестом указав в сторону операционной.

– Может быть, тебе пойти туда и проследить, чтобы все было в порядке. Я хочу, чтобы этот идиот выжил после операции.., по крайней мере до того, как всласть им попользуюсь.

– Слушаюсь, мой барон, – ответил ментат и направился в сторону медпункта. Крик превратился почти в визг, который на мгновение заглушил визг пилы и стук долота, к которым барон несколько мгновений внимательно прислушивался.

Он думал о своей новой игрушке с укороченными ногами и что он станет делать с Их'иммом после того, как прекратится действие болеутоляющих лекарств. Может быть, врачи сумеют закончить дело и без болеутоляющих? Хорошо бы.