— Да, я посылала, только если ты не получал…

— Я пригласил тебя на выступление — ты убежала, никаких вестей от тебя не было, ну… — Лайм пожал плечами.

Потом он пробормотал что-то про то, что вечно его тянет к сукам, а может, про то, что его вечно тянет к букам, — и ушел.

Если большую часть половозрелой жизни привыкаешь к тому, что от тридцати процентов мужчин взаимности не дождешься, то открытие, что и ты можешь наколоть их, оказывается изрядным шоком. И если посмотреть на случившееся глазами Лайма, картина получается довольно скверная. Он приглашает меня в клуб — ну ладно, пусть вместе с мини-юбочными обитательницами Сиднея, но ведь приглашает, — и я оттуда сбегаю. Потом от меня ни слуху ни духу — спасибо моей компьютерной грамотности. Получается, я действительно выгляжу бессердечной сукой.

Надо все ему объяснить. И не только насчет писем, которые он так и не получил, — я должна объяснить Лайму все насчет Дэна. Потому что если у нас что-нибудь заладится, то рассказать про Дэна рано или поздно все равно придется. Словом, я позвонила Лайму, долго что-то смущенно мямлила, и наконец, после моих вымученных «ха-ха-ха», мы договорились: прихватываем что-нибудь съестное и устраиваем пикник в Ботаническом саду. Я сомневалась, что туда можно приносить спиртное, но нам явно не мешало выпить; в общем, бутылку я на всякий случай с собой прихватила.

Лайм опоздал, а я пришла с запасом. И добрых минут двадцать у меня только и было дела, что пялиться на пространные ботанические описания деревьев. Вот бы и людей подгонять под такую классификацию. Только представьте: Дэниэл Хоукер — Эмоциус Кретинус. Джейми Стритон — Да-мус Манипулирус. Филип Зебраски — Фаллос Одер-жимус. Надо же, сколько времени сберегли бы мы с Хилари еще с 1982 года (начало нашей личной жизни), если бы мужчины расхаживали с металлическими ярлычками на головах — вот как эти деревья.

Наконец появился Лайм. Его осенила та же идея, что и меня, — насчет вина. Не знаю, может, нам обоим действительно надо было упиться, чтобы хоть как-то разобраться во всем.

Мы сидели под деревом, швыряя хлебные крошки какому-то приблудившемуся уродцу ибису и чайке, устроившей целый балет; я держала в руках пластмассовый стаканчик с Лаймовым рислингом.

— Извини, что все так вышло.

— Да ладно.

— Я хотела послушать, как ты играешь, — сказала я. — Но Кайли сказала, что видела моего бывшего парня с другой. И я сорвалась.

— А-а… Бывший парень.

Есть в Лайме что-то такое: хочется рассказать ему обо всем, что накопилось на душе. И я рассказывала. И не могла остановиться.

— Мы познакомились на работе. Пока не взяли собственного юриста, наше агентство обращалось к Дэну. А я и не думала тогда ни о каком романе — совсем ушла в себя. Как-то подсчитала — оказалось, что у меня было пять серьезных романов и еще уйма пустяковых. В общем, мне надо было побыть одной. Ну, это все, конечно, только теории.

— Значит, ты решила побыть одна.

— И встретила Дэна. Я позабыла обо всех своих друзьях, с головой уйдя в это безумство. Роман… Ты замечал, что первые три месяца — самые сумасшедшие?

Лайм качнул головой, и трудно было понять, означает это да или нет.

— Я жить не могла без Дэна. Просто не могла. Футбольный клуб организовал однажды автобусную экскурсию, и все поехали… Я всю дорогу провела у Дэна на коленях и болтала, болтала без умолку, уткнувшись ему в плечо. Все было без затей, как у горилл каких-нибудь.

— Без умолку болтала? — переспросил Лайм.

— Так и должно было получиться. Бац — встретились на вечеринке, и уже через десять минут я была на крючке. На следующих вечеринках я чуть мозги не сломала — вычисляла, будет он там или нет. Прямо как игра в детектива. Понимаешь, я взвешивала все «за» и «против». Появляется кто-то один из компании — значит, может появиться другой, а тогда, не исключено, придет и Дэн.

— А как у вас все заладилось?

— Выпивка, — объяснила я. — Только так и могло получиться. Все было настолько очевидно — каждый раз, когда мы встречались, между нами словно вспыхивала огромная красная стрелка: «ЭТИ МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА ДОЛЖНЫ БЫТЬ ВМЕСТЕ». А когда все до такой степени ясно, то невольно начинаешь смущаться и ничего не можешь сделать. Потом как-то вечером мы распили вместе бутылочку скотча, и я грохнулась, а он меня подхватил.

— Как романтично.

— Хотелось бы, конечно, чтобы получилось поизящнее. Только на самом деле все вышло именно так.

Теперь мы оба притворялись, будто Лайм — не более чем случайный слушатель, а я по-приятельски выкладываю ему эту историю. По-простому, как повелось в наши девяностые между женщиной и мужчиной. И друг до друга нам никакого дела нет. То был чистый фарс, но почти каждый мой роман начинался с маленькой увертюры. Болтая с Лаймом, я одновременно гадала, до каких пределов мне можно откровенничать.

Мы оба знали, о чем в действительности идет речь. Это вовсе не было простой трепотней. Это был деловой разговор. Собеседование перед романом. Мне тридцать, ему — несколькими годами больше, и оба мы уже миновали ту пору, когда можно запросто улечься с кем-нибудь в постель, — ну, по крайней мере, я так думаю. В полиции такое, кажется, называется предварительным расследованием. Я изо всех сил убеждала Лайма, что я вовсе не какая-нибудь сбрендившая корова, а он старался меня раскусить. Он же внушал, что для него пара пустяков — выслушивать истории про других мужчин. А я пыталась объяснить ему, какая я на самом деле. Это было довольно проблематично — особенно если учесть, что у меня в крови вовсю бушевал рислинг.

Будем говорить честно: все упиралось в то, о чем я как раз старалась умолчать. А это ведь было самое главное — почему Дэн меня бросил.

Держу пари, это повергло бы в шок даже ибиса. А все потому, что я отчаянно старалась забеременеть — втайне от Дэна. Вот в чем все дело. Дэн умотал со своим семейством на Бали, и мне безумно не хватало его. И когда он вернулся, я затолкала всю упаковку своих таблеток в бурый мешок для мусора, засунула его в другой пакет и выкинула все это в мусорный ящик в ванной. О чем я думала, когда вытворяла это? Не знаю. Одним моим гормонам ведомо.

Когда подошло время месячных, я заработала худший постменструальный синдром в жизни — как будто мое тело расплачивалось со мной за все. Немного придя в себя и снова обретя способность думать, я отправилась прямиком к врачу — за следующим рецептом.

Целых две недели я могла зачать ребенка от Дэна. Тогда — прощай, карьера. Но в то время я ни о чем ином и не мечтала. Словно фильм крутился в голове: вот мне стало нехорошо за завтраком, я отправляюсь к врачу, получаю результаты и спешу к Дэну на работу — преподнести ему сюрприз. В фильме он неизменно кружил меня в объятиях и мчался за цветами. А в реальной жизни? Ну, вы уже поняли.

Наверное, большинство людей обо всем в конце концов позабыло бы и жило дальше как ни в чем не бывало. И Дэн никогда ничего не узнал бы, и наш роман, вполне возможно, тянулся бы долго и счастливо. Но за пару недель до моего дня рождения мы сцепились из-за какого-то пустяка, и ссора переросла в скандал из-за кое-чего посерьезнее — из-за детей.

Всегда одно и то же. Начинаешь с брюзжания из-за того, что он любит Квентина Тарантино и что ему только осталось переехать в видеомагазин, и еще он думает, что Фисташка — потрясное имя для собаки, а ты так совсем не думаешь и вдруг заявляешь: «А таблетки свои я выкинула в ящик для мусора». Умора.

Из всех моих скандалов с Дэниэлом Хоукером только этот не завершился сценой на диване и валяющимся на полу лифчиком. А вскоре я получила поздравительную открытку, где было написано, в какую я превращаюсь славную старушку.

И теперь, когда рядом сидел Лайм, я думала об одном: в какое же дерьмо мы лезем во имя любви. И что еще важнее: а согласна ли я на такое снова?

— Так ты хочешь еще?

Лайм с улыбкой протягивал мне вино. Да, улыбка у него сногсшибательная: мужчина, который не может не стать другом… А если дать волю воображению, то и любовником. Но теперь все не так, как прежде, и прошлого я вернуть не могу.