Некоторое время он молчал.

— Одна из причин, почему мне трудно было с тобой говорить, в том, что ты просто не давала мне такой возможности.

— Что?

— Ты говорила со мной. Но не давала говорить мне.

— Я всегда тебе давала говорить! Но ты ни о чем толком не разговаривал. По крайней мере, ни о чем серьезном.

Кроме компьютеров, добавила я мысленно.

— Что, если сможешь говорить весь следующий час, не прерываясь?

Билл улыбнулся и потер подбородок здоровой рукой. Теперь у него будет два шрама.

— He умею я откровенничать. Хотя весь вечер упражнялся. Думал, наш с тобой разговор состоится завтра.

— Так ты знал, что этот разговор будет?

— Ты же за этим и приехала.

Я кивнула.

— Я видела тот кусок, который сняли Джоди с Диди. Целиком.

Билл пожал плечами.

— Что же, это было твое маленькое тайное послание мне. И я его получила. Пожилая дама на вокзале, с розой в петлице. И все эти слова о любви, приходящей в чужом обличье.

— Так можно мне объяснить?

— Что?

— Все.

Простите мне великодушно, что я не ринулась в порыве благодарности умолять его обо всем мне поведать, — я просто не знала, хочу ли это знать. Ведь наш разговор мог оказаться началом чего-то большего.

Я подтянула колени под одеялом и привалилась спиной к стене. Если у Эммы лампа была в виде лесного уголка, то у Билла, как я заметила, в форме крикетной биты.

— Ну, в общем, — он опять выпятил челюсть и вздохнул. — Мне стало тебя жалко.

— Жалко? Ну, извини.

Я опять его перебивала. Билл прав — я просто не умею себя сдерживать.

— Однажды, когда ты выносила мусор, я заметил, что ты разговариваешь сама с собой. Или же разговариваешь с Богом.

— Я не особо в него верю, так что вряд ли. Билл выразительно посмотрел на меня.

— Все, молчу.

— Ну, в общем, с кем-то ты разговаривала. И я подумал: «Она с кем-то рассталась. Как и я». А ты просила починить всякую ерунду, помочь разобраться с компьютером. Если честно, автоответчик починили в мастерской…

Говорить мне было нельзя, так что я просто изобразила на лице ужас.

— А потом я услышал ваш разговор и выяснил, что я, оказывается, умник. А все парни в Сиднее, по твоему убеждению, неудачники. Я и подумал — полная безнадега. И попросту сдался. К тому же моя бывшая мне все еще писала. С ней казалось гораздо легче, чем с тобой. Ее зовут Бет.

Он замолчал на минуту и потер руку под повязкой.

— Бет действительно жила в Париже, в Клиши. Потому я об этом и подумал. Надо было что-нибудь получше изобрести, только ты не дала мне опомниться. Я просто взбежал вверх по лестнице и — бац. Сделал это.

— Но почему?

— Ну я ведь знал, что никто к тебе не подключится. И даже думать не хотел о том, что ты будешь сидеть весь вечер одна и просто ждать. И тут все и произошло. Как-то само собой. Чем больше ты мне писала, тем больше мне хотелось тебе отвечать, и в этом была какая-то удивительная свобода. Будто… — Он поерзал на подушках. — Будто влюбился с первого взгляда. Ну… Вместо того чтобы ломать голову, питает ли она к тебе такие же чувства, и дергаться — а вдруг она тебя вовсе ненавидит… В общем, она вдруг оказывается рядом с тобой, в твоем компьютере, и все выходит так легко…

Что за перемена в человеке! Он говорил так же, как и тогда, в Джодином фильме. Странно — это почти как разговаривать с Пьером. Не просто выстукивать слова на компьютере — по-настоящему разговаривать.

— Но после того первого вечера… — сказала я. — Разве тебе не хотелось поговорить в открытую? Это же могло стать началом…

Билл вздохнул, устремив на меня невидящий взгляд.

— Не было бы никакого начала… — Он вздохнул снова. — И не говори мне, что ты бы справилась. Словом, я вдруг словно с ума сошел…

— И что?

— И купил тебе билет в Париж.

— Что?

Он пожал плечами и снова поправил повязку.

— Один билет у меня уже был. Купил, поддавшись безумной идее: поехать и завоевать ее снова.

— Резинового Клювика?

— Да, Бет. Мне нравилось, когда ты называла ее Резиновым Клювиком — все начинало казаться таким смешным. Но Бет уже уехала из Парижа, с каким-то парнем отправилась в Германию. В общем, у меня был один билет. И я собирался его сдать. И тут я подумал…

— М-м-м?

Где-то на задворках моего сознания пронзительно вопила одна из ласок с детской лампы: он купил тебе билет в Париж! Он купил тебе билет в Париж!

— Ну… — Билл вздохнул. — Я представлял себе так. Приглашение от очаровательного, таинственного, притягательного англичанина Пьера Дюбуа — куда более интересного, чем я, — приглашение провести с ним романтические выходные на левом берегу Сены. А в аэропорту ты узнала бы, что Пьер — это я… Я ждал бы тебя с огромным букетом роз, и мы…

Он так и не смог выговорить «жили бы долго и счастливо».

Некоторое время мы сидели молча.

— Я понял, что ничего не вышло бы.

— Верно.

— Потому что я сообразил, что к чему.

— Ты это о чем?

— Ты не искала любви, тебе требовалась свадьба. Какая угодно. С кем угодно. Лишь бы только он не был педофилом в бейсболке задом наперед, стариком или полным уродом. И это обязательно должно произойти до того, как тебе стукнет тридцать девять лет и одиннадцать месяцев.

Меня словно ударили.

— Ты подслушивал?

Он помотал головой и еще раз вздохнул.

— Услышал. Случайно.

Я вспомнила, как открыла обувную коробку в сарае, и отвела взгляд.

— Что же, мы тогда напились, — проговорила я сквозь зубы. — Прости. Мы давние подруги, и нам случается выпить. Вот так.

— Дело не только в этом. Ты ведь и писала…

— Например?

— Как только найдешь мужчину или женщину, Пьер, их надо скрутить, поставить тавро и посадить на привязь. Так гораздо быстрее получишь свадебный торт и белые замшевые туфли.

Я вскочила.

— Ублюдок!

— Т-с-с!

— Ну хорошо, я тебе шепотом скажу. Ты распечатал все это и хранил, чтобы использовать против меня!

— Ну, а ты скажи, — парировал он обычным своим голосом, — почему для тебя все мужчины — ублюдки? А потом Джоди мне рассказала, что ты в этом фильме пообещала руки на себя наложить, если к сорока годам не выйдешь замуж.

— Это была шутка, придурок ты долбаный, шутка! И пошел ты…

И все. Я сорвалась на крик. Да, и еще хлопнула дверью. Хотя перевалило за три часа ночи и это был не мой дом. Кончено. Все.

Как просто бодрствовать всю ночь, если лежишь, свернувшись калачиком в ворохе старой сырой одежды на деревянном полу сеновала.

Но в комнате Эммы я не останусь.

Как я понимаю, Билл со своей перевязанной рукой залезть на сеновал не сможет. Значит, здесь я в относительной безопасности. По крайней мере, до тех пор, пока в этой богом забытой дыре не взойдет солнце, а тогда я поймаю попутку до станции.

Ни в какой Байрон-Бэй я не поеду. Отправлюсь домой. С меня хватит. Если бы не было так темно, сыро и холодно и я не вырядилась бы в это дурацкое бархатное платье, то ушла бы прямо сейчас. Что угодно, только бы оказаться подальше от Умника Билла Макгинли.

Я думала, что всего уже натерпелась от мужчин. Безответственные психи. Сдвинутые на сексе. Завзятые лжецы. Но это… просто олимпийские вершины. Вы только подумайте — я с ним даже не целовалась. Не могу и не буду плакать. Отказываюсь наотрез. Я слишком устала. И слезы на него тратить не стану. Он того не стоит.

Чтобы не заснуть, я просмотрела при свете карманного фонарика целый ворох комиксов про Богатенького Ричи. Я и забыла эту рекламу «Морской Обезьяны», которую рисовали на последней стороне обложки. Где те счастливые деньки, когда девочка могла продавать садовые семена соседям и родным, зарабатывая тем самым на фен, надувную лодку или корзину для баскетбола?

Делалось все это специально для того, чтобы не позволить себе расплакаться, но что-то пошло не так. Я вспоминала детство — и мне действительно захотелось вернуться туда. Во времена, когда все казалось таким надежным. Сильная женщина получала мужчину-миллионера, и ты знала, что однажды тоже встретишь любовь всей жизни.