– Может, не надо, Олег Николаевич? Что подумают ваши друзья?

– Да брось ты, поедем, тебе будет интересно! Они все поймут правильно.

Когда приходили, Ефремов говорил: «Прошу любить и жаловать, это молодая актриса Светлана Родина. Она пока учится в Школе-студии МХАТа, но скоро вы о ней услышите». И меня прекрасно принимали, я не чувствовала никакой неловкости.

Мы ходили в театры, в том числе и в «Современник», и нигде не возникало проблем. Зато в «родном» МХАТе я однажды пережила не очень приятный момент. После премьеры спектакля, который Ефремов играл вдвоем с Татьяной Дорониной, он пригласил меня на банкет. Женщин-актрис кроме нас с Татьяной Васильевной не наблюдалось, были только гримеры и Ирина Григорьевна Егорова. Я поздравила Доронину с премьерой, сказала, что она мне всегда очень нравилась. В ответ Татьяна Васильевна выдавила из себя одно-единственное слово «Спасибо», произнесенное таким тоном, что я просто онемела. За столом Доронина разговаривала только с Ефремовым, будто показывая, что остальные ей неровня. Я чувствовала себя ужасно неловко и потом пожаловалась Олегу Николаевичу:

– Не надо было ее поздравлять. И вообще идти на этот банкет.

– Почему? Ты прекрасно держалась. А от нее не стоило ждать чего-то другого. Это же Доронина…»

Как мы помним, Доронина пришла в МХАТ за несколько лет до Ефремова – в 1966 году. Считалась там примой, но все-таки Ефремов ее тогда «уел», не захотев строить на ней репертуар. И Доронина в середине 1972 года перешла в Театр имени Маяковского, к Андрею Гончарову.

Но вернемся к Светлане Родиной.

В 1975 году она училась на последнем курсе и позволила себе вольность – решила пройти пробы в фильм Резо Эсадзе «Любовь с первого взгляда», который снимался в Ленинграде. В один из дней Родина съездила в город на Неве, но не учла, что это может стать известным руководству курса. В результате кто-то из ее же сокурсников поставил в известность Монюкова и тот провел собрание, где разбирали «недостойное поведение студентки Родиной». Там от нее потребовали покаяния, но она отказалась. Тогда Монюков пригрозил ей отчислением. И действительно поднял этот вопрос перед руководством Школы-студии. Но Родина рассказала обо всем своему возлюбленному – Олегу Ефремову. И тот помог. Позвонил ректору Школы-студии Радомысленскому и попросил не обижать талантливую студентку, да еще перед самым выпуском.

Звонок помог: Светлану оставили в Школе-студии. Но лишили ролей в дипломных спектаклях. Тогда ее выручил ученик Ефремова – режиссер Игорь Власов: пригласил в спектакль «В гостях и дома». Эту постановку увидел режиссер Театра имени Пушкина Борис Толмазов и взял Родину в свой театр после защиты диплома. Почему этого не сделал Ефремов? Видимо, понимал, что ему придется весьма нелегко, если в труппу придет его молодая пассия – сожрут либо ее, либо его. А этого ему не хотелось. Поэтому сказал Светлане: «Лучше поработать в Театре Пушкина, пока во МХАТе все не утрясется». Но в Художественный театр Родина так и не попала.

Итак, Родина поступила в труппу Театра имени Пушкина, который, кстати, расположен напротив… МХАТа. Там она играла в спектаклях «Мужчины, носите Мужские шляпы» А. Хмелика (роль – Таня), «Без вины виноватые» А. Островского (роль – Отрадина), «Мораль пани Дульской» Г. Запольской (роль – Хеся) и др.

Снималась она и в кино, но в ролях незначительных. Например, в том же 1975-м исполнила две эпизодические роли в фильмах «Матерь человеческая» и «Мой дом – театр», а также сыграла две второстепенные роли в картинах «Там вдали, за рекой» (Галя Черешня) и «Переходим к любви» (Валерия Кальченко).

И снова обратимся к воспоминаниям С. Родиной:

«Мы встречались и дома у Олега Николаевича, на Суворовском (ныне Никитском) бульваре. Когда-то ему дали две квартиры на одной лестничной клетке, трешку и двушку, одну – для его семьи, другую – для родителей. При мне Олег Николаевич уже не жил с Аллой Покровской и Мишей. Жена и сын располагались в трешке, а он с отцом – в двушке. (Матери Ефремова я не застала.)

Никогда не забуду, как впервые пришла в эту маленькую квартирку. Отец и сын Ефремовы жили скромно, по-холостяцки, питались кое-как. Олег Николаевич не занимался бытом, а Николаю Ивановичу в силу преклонного возраста было сложно вести хозяйство. Он страдал болезнью сосудов и не мог долго находиться на ногах. Эта же хворь позже настигла и Олега Николаевича. Он слишком много курил – по две пачки в день. В квартире топор можно было вешать, я не успевала проветривать. С ногами у Ефремова уже тогда начались проблемы, ему было тяжело подниматься и спускаться по лестнице.

Помню, отдыхали в Сочи в «Актере» и решили пойти в прибрежный ресторан.

Рядом кипела стройка, пришлось спускаться по крутому песчаному откосу. Олег Николаевич взял меня за руку: «Побежали!» – и как припустил! Смеялся, а я умирала от страха: не дай бог, откажут ноги – упадет и переломает все кости! К счастью, обошлось.

Как сейчас вижу его в белой рубашке с кружевными прошивками, которую привезла в подарок с гастролей. Она ему необыкновенно шла. Олег Николаевич любил красивую одежду и вкусную еду, но вел достаточно аскетичный образ жизни. Кроме театра, для него ничего не существовало. Ефремов понятия не имел о том, откуда берутся продукты и вещи, сколько они стоят. По магазинам он не ходил и тратил довольно мало. Правда, построил дачу, но на ней не жил. Там обосновалась дочь Настя. Позже, уже в квартире на улице Горького, Олег Николаевич просто складывал деньги в сейф в конвертах, их было довольно много. Дверцу он никогда не запирал. Я ругала Ефремова за беспечность, он отмахивался: «Код все равно забуду, придется ломать. Да и от кого запираться? Чужих здесь практически не бывает»…»

Как уже говорилось ранее, Олег Ефремов был слаб по части чрезмерного употребления алкоголя и на этой почве с ним случались разные неприятные истории. Правда, на его карьере они нисколько не сказывались. Хотя могли бы. Но ему все сходило с рук по причине его большой популярности не только среди простых граждан, но и среди властей предержащих. Вот лишь одна такая история, которая произошла летом 1975 года во время гастролей МХАТа в Болгарии.

Театр привез туда всего лишь два спектакля: «Сталевары» в постановке Ефремова и «На всякого мудреца довольно простоты» в постановке В. Шиловского. Рассказ последнего и послушаем:

«На одном из спектаклей мне сообщили, что будет царь республики, генеральный секретарь Тодор Живков.

При Олеге Николаевиче несколько лет был такой человек, Монастырский. Мы звали его «заместителем по трезвой части». Он ничего не ставил, был ассистентом каких-то спектаклей. Но всем рекомендовался, что он постановщик. Он был при Ефремове ежесекундно, ежеминутно. Глаз не спускал. Но в самый ответственный день проглядел.

После спектакля всех артистов пригласили в правительственную ложу. Я вошел первый, чтобы подготовить, кто где сядет. Иногда это бывает очень важно. Вдруг вижу: в центре стола, на месте Живкова, спит человек в тарелке с салатом. Сначала я ничего не понял. Сделать уже было ничего нельзя. Потому что сзади слышались шаги. Я только охнул, и уже начали входить Яншин, Массальский, Прудкин, Станицын. А с другой стороны к почетному месту направлялся Живков. Остолбенели обе стороны.

Человек этот был очень талантливый, «интуиция» работала. Голова оторвалась от салата. И Ефремов увидел Живкова. Наверное, какие-то мысли были, потому что Ефремов секунду молчал, а потом сказал:

– О! Ептать. Привет, Живков. – И голова упала обратно в салат.

На что Живков, как интеллигентный человек, отреагировал совершенно спокойно.

– На здравие, Олег, – кивнул он.

Вошли мальчики, подняли художественного руководителя МХАТа и унесли. На следующий день «старикам» во главе с Ефремовым вручали медаль Димитрова. И поздравлял их Тодор Живков.

А перед самым отъездом из Болгарии Ефремов вышел на балкон в платье нудиста, завернулся в болгарский флаг и что есть силы закричал: