— Быстрее, архан не любит ждать, — толкнул Нара к лошади конюх.

Нару достался гнедой, столь же горячий, как и у Армана. Удила коня покрывала тонкая пена, он дергал головой, косился злым глазом и как бы говорил: «Сядь, сядь на меня, сразу в грязи окажешься».

— Прости, но другому за Вьюнком не угнаться, — начал оправдываться конюх, уловив замешательство Нара. — Да и этому угнаться с трудом…

— … а архан не любит ждать, — выдохнул Нар, шагая к коню.

— Да и шею для тебя свернуть сейчас лучше… — сочувственно прошептал конюх, — … чем у жрецов-то.

Нар не слушал. Сливовый взгляд гнедого завораживал, весь мир исчез, казалось, остались лишь Нар и грациозный сильный конь, что тянулся чуть подрагивающими ноздрями к ладоням, касался их губами, осторожно да боязливо, и отдергивался, стоило Нару пошевелиться. Не доверял. Пока еще…

— Да у тебя дар… — В голосе конюха послышалась нотка восхищения.

— Это не мой дар, — выдохнул Нар, посмотрев на Армана.

И все же это был не сон. Или сон?

Нар вскочил в седло, неожиданно быстро приобретя равновесие. Пальцы сами сплелись с поводом, привычно нашли едва ощутимый тонкий контакт. Нар вдруг расслабился, слился с лошадью, почувствовал ее силу, ее желания, ее нетерпение. Ее готовность повиноваться. Сразу же ушли куда-то неуверенность и страх. Будто не в первый раз он сидел верхом… А ведь в первый.

А потом дождь умывал поля, серой грязью покрывал дороги, мокрыми ветками хлестал бедра. Арман не стремился разговаривать. Ехал впереди с непокрытой головой и ни разу не обернулся, чтобы проверить, следует ли за ним Нар.

А следовать было не так и сложно. Мышцы будто налились силой, конь, вначале казавшийся таким неприступным, повиновался каждому движению поводьев, тучи постепенно истощались, дождь становился все более мелким, редким, пока и вовсе не перестал, а сквозь серую пелену уже полупрозрачных туч выглянуло солнце.

Слева блеснула меж кустов ивняка тонкая линия речки, пахнуло тиной и мокрым гниющим деревом. Дорога побежала резко вверх, режа покрытые молодой порослью поля. Кони разбили копытами неподвижную гладь лужи, гнедой недовольно захрипел и встал как вкопанный за Вьюнком Армана.

Холм, на вершине которого они стояли, сбегал вниз аккуратной скатертью полей. Вдалеке покачивали березы ветвями, которые только начали опушаться молодыми листьями. Река, огибая холм по мягкой дуге, вливалась в сверкающее между деревьев озеро. На блестевшей в лучах солнца дороге показалась телега, которую с трудом тянула толстоногая усталая лошадка. И все сверкало каплями дождя. И пахло… как же пахло! Нар никогда раньше не думал, что весна может пахнуть так, что сам запах будит в жилах желание жить.

— Ты тоже это чувствуешь? — спросил Арман.

— Чувствую что?

— Ветер в волосах. Запах мокрой земли. Жизнь… ты хочешь жить, Нар?

— Это… нечестный вопрос, — опустил голову рожанин.

— Почему?

— Потому что ты знаешь ответ, но ни ты, ни я ничего не можем изменить.

— Почему бы тебе не попытаться? Просто не убежать? Я не оглядывался ни разу, пока мы сюда ехали. Стоило тебе свернуть в леса… под тобой быстрый конь. Я бы… не усердствовал в погоне. Неужели ты этого не понимаешь?

— Архан, что ты говоришь? Ты… никогда бы…

— Опять "ты"? — усмехнулся Арман. Нар вздрогнул. Но на этот раз архан не поправил, не разозлился, лишь устремил все такой же задумчивый взгляд поверх полей. — Я никогда бы что? Не отпустил тебя? Глупый, глупый Нар. Ты меня знаешь так хорошо, а в то же время — так плохо.

— Тебя бы наказали.

Они на некоторое время замолчали. Скрипучая телега была все ближе, лошадь, казалось, шла все медленнее с трудом вытягивая копыта из грязи. Уже можно было различить лица старика и паренька лет пятнадцати, сидящих на козлах. Счастливый паренек. Спокойный, непуганый. Слегка… блажной, наверное.

— Выпороли? — усмехнулся Арман. — Не в первый раз. Чего ты вздрагиваешь, Нар. Арханов тоже порют. Но не убивают. Я глава рода. Моя жизнь принадлежит повелителю. А твоя…

— … тебе, — закончил за него Нар.

Арман мягко улыбнулся, обернулся вдруг и положил руку на плечо Нара, сильно, до боли, сжав пальцы.

— Вот именно. Мне.

Он вдруг пустил коня вниз по дороге, прямо по полям, не оберегая молодых, только начавших вылезать из земли посевов, и раньше, чем Нар успел его догнать, остановил Вьюнка у медленно тянущейся по холму телеге. Лошадь встала как вкопанная. Потянулась губами к протянутым доброжелательно ладоням Армана, обиженно и едва слышно заржала, будто жалуясь. Любят все же Армана лошади. Теперь и Нара вот любят. За что-то.

— Кто вы? — спросил Арман хмурого мужика и окинул внимательным взглядом опустившего голову юношу.

— С деревни мы, мой архан, — почтительно ответил старик. — Домой едем, с ярмарки. Шкуры продавали. Архан нам позволение дал, сейчас найду...

Старик дрожащими руками начал рыться за пазухой, но Арман лишь сказал:

— Не надо, — и, спешившись, подошел к телеге, приказав пареньку:

— Слезай!

— Мой архан, — начал было старик, но Арман его перебил, будто не заметив, и вновь приказав замершему юноше:

— Ничего я тебе не сделаю, слезай!

Паренек повиновался. Чуть было не упал на колени в грязь, но спешившийся Арман успел поймать его за шиворот и, пугая еще больше, прошипеть:

— Стой же!

Арман прислонил явно слабеющего рожанина к телеге, едва заметным движением закатал рукава его рубахи и прошептал пару слов, заставив татуировки на запястьях паренька засветиться ровным желтым светом. Нар вздрогнул. Он знал, что это больно, сочувствовал незнакомому рожанину, но тот то ли испугался слишком сильно, то ли просто был более стойким, чем казался на первый взгляд, но проверку татуировок выдержал достойно — лишь сжал зубы да незаметно оперся рукой о край телеги, чтобы не упасть.

— Отдашь мне мальчика до заката? — спросил Арман старика, отпуская руку парня. — Даю слово, что верну целым и невредимым. И хорошо заплачу.

— Мой господин, это мой единственный внук, желанное дитя, — начал было старик, но когда Арман отстегнул от пояса кошелек и вытащил оттуда золотую монету, отвернулся и тихо сказал:

— Да. Только дай слово…

Куда ему не согласиться? За это золото долго жить можно. А, судя по латанной и перелатанной одежде и старенькой усталой лошадке, жилось им в самом деле не совсем хорошо.

— Даю слово, что ничего с ним не станет, — ответил Арман, кидая монету старику на колени. Архан вновь внимательно посмотрел на паренька, потом на Нара и приказал:

— Раздевайтесь! Оба!

И Нар, понимая, что возражений Арман все равно слушать не будет, повиновался. Паренек, судя по всему, тоже все понял правильно.

Чужая одежда оказалась маловата, не очень хорошо пахла и во многих местах была грубо залатана, но Нар не жаловался. Сам недавно в похожей ходил. Только странно было смотреть, как Арман хмурится и одергивает ворот рубахи на чужом парнишке, чтобы одежда лежала лучше, как сам завязывает на нем пояс и приказывает пригладить волосы ладонями да вымыть лицо хотя бы в луже, при этом бросив:

— Больно уж ты грязен.

А потом Арман раздраженно посмотрел на попытки парнишки оседлать Гнедого, проворчал что-то вроде: "Бесполезно, только шею себе свернет" — и, не выдержав, посадил незнакомого мальчишку за собой на Вьюнка и приказал ждать. Нар ждал. И ни один вечер в его жизни не тянулся так долго.

Старик молчал, да и у Нара разговаривать охоты не было. Стреноженная лошадка вместе с гнедым щипали травку у края леса, солнце медленно катилось к закату. Холодало. Нар лег на телегу, с тревогой глядя в небо, по которому плыли тонкие тени туч, и на солнце, клонившееся к верхушкам деревьев и не мог выдавить из души беспокойства. Умом Нар понимал — Арман хотел его спасти. Понимал, что архан отвел в храм чужака, потому что татуировки паренька были «чистыми», понимал и то, что если узнают… Нара все равно убьют, а Армана… Нар не хотел думать, что будет с Арманом. Понимал, что приносит своему архану лишь хлопоты, и в тоже время не мог не радоваться. Он будет жить. Наверное. Может, не так и долго, но жить. И не где-то жить, не абы как, а рядом с Арманом. Разве это не счастье? Так почему на душе так тяжко, будто он что-то делает неправильно?