— Нар твой…

Не поверив своим ушам, Арман застыл на месте, да так резко, что едва поспевавший за ним управляющий врезался ему в спину. Управляющий живо зашептал свое «помилуй, не хотел!», но Арман резко прервал его причитания:

— Где они?

— Да на заднем дворе!

Арман оставил запыхавшегося управляющего и помчался по коридорам, пугая и без того испуганных в последнее время служанок. По дороге он задел стоявший в коридоре столик, слышал, как разбилась за спиной ваза, как упали на пол и покатились по половицам яблоки. Откинув тяжелую портьеру, он вылетел на крутую винтовую лестницу, сбежал вниз по крутым ступенькам, и, толкнув тяжелую, скрипучую дверь, вылетел во двор.

Нар действительно был там. И действительно купал в грязи потрепанного верзилу, сидя на нем верхом и лупася его кулаками. Кто-то из слуг пробовал вмешаться, но Нар отшвырнул его как пылинку, уже не обращая внимание на всеобщее: «Ошалел! Видят боги, ошалел!»

— Немедленно прекрати! — приказал Арман, хватая мальчишку за шиворот. Он был готовым к тому, что получит в ответ — слишком уж зол был Нар, но слуга лишь сжался весь, послушно слез с сына кузнеца и упал на колени перед Арманом. Упал как и полагается рожанину — сложив на груди руки и чуть было не касаясь лбом грязи.

Ошеломленный сын кузнеца с трудом поднялся с грязи, зло косясь на неподвижного Нара. И чего подрались-то, ради богов? Арман даже имени побитого не помнил, видел его всего пару раз, когда тот приезжал в поместье и привозил починенные в кузнице мотыги да лопаты. Хотя причину ссоры понемногу начинал понимать…

— Почему вы подрались?

Кузнец вдруг побледнел под коркой грязи и крови, задрожал весь, и Арман, все более утверждаясь в своих догадках, еще раз повторил:

— Нар! Почему вы подрались…

Дерзкий мальчишка молчал. Молчал кузнец и слуги. Мало того, дрожали все дружно — боялись наказания. Только что дураков наказывать-то? Поняв, что больше ничего и ни от кого не добьется, Арман приказал:

— Выпороть! Обоих! Чтобы пару дней встать не могли. В моем поместье драк не будет! Ну же! Чего стоите, забирайте!

Кузнеца забрали сразу, а вот к Нару... подходить явно боялись.

— Шальной он! — сказал один из слуг, в котором Арман узнал помощника конюха. — Как зверь… еще и укусит!

— Нар! — мягко позвал Арман. Дерзкий мальчишка поднял голову, посмотрел на Армана с лживой покорностью. — Пойдешь на конюшню и дашь себя выпороть.

— Да, мой архан, — спокойно ответил Нар.

Что же он? Губы вот разбитые, в глазах — остатки злости. Не на Армана злости, на весь мир. И даже если Арман прикажет — ведь не извинится, не признает, что виноват. Пори не пори, а ничего не изменишь. И не выбьешь, почему подрались. Хотя Арман и без того знал. И когда вечером бледный Нар принес ему поднос с едой, сказал:

— Кузнец что-то про меня ляпнул, не так ли? — Нар побледнел еще больше, покачнулся даже, чуть не выпустив поднос из рук. Поняв, что попал в цель, Арман отодвинул бумаги, забрал у слуги поднос и изволил объяснить:

— Мы не можем винить людей за что, что они столь легковерны.

— Но, мой архан… — выдавил из себя Нар.

— Ты не понимаешь, друг мой, — мягко, но настойчиво продолжил Арман. — Это всего лишь деревенские, глупые до ужаса. Нет смысла обижаться за глупость. Или за то, что они не поверили архану, которого им навязали. Они меня не знают. Они меня боятся. Они не знают, чего от меня ждать. Ты — знаешь. Надеюсь.

Нар сжал зубы. Арман встал, подошел к слуге и похлопал ему по плечу:

— И ты набросишься на каждого, кто скажет обо мне злое слово?

— Да, мой архан.

— И порка не поможет?

Нар слегка улыбнулся, отводя вовсе не виноватый взгляд. Проклятие! Все равно ведь чувствует себя героем. Но и на это лекарство есть:

— Еще раз повторишь и отправлю тебя в дальнюю деревню, — сказал Арман, вновь садясь за письменный стол.

— Нет, ты не можешь! — выдохнул Нар.

— Опять «ты»? Еще как могу. Ты — мой рожанин. Как прикажу, так и будет…

— Мой архан, — бросился к нему Нар в ноги, — прошу! Не прогоняй меня! Что угодно сделаю, только не прогоняй!

— И не прогоню, — ответил Арман, вновь принимаясь за бумаги. — Но деревенских бить больше не смей. Не знаю, где ты всему этому выучился, но некрасиво это — бить слабейших.

Сказал и не поверил — сын кузнеца и слабейший.

— И далеко не уходи, — добавил он, когда Нар уже почти дошел до дверей. — Когда я закончу, ты мне будешь нужен.

Чуть позднее, когда солнце село и сумерки погрузили стены тренировочного двора в темноту, мокрый от пота и злой, Арман нервно сжимал рукоять меча и смотрел на стоявшего перед ним, тяжело дышавшего Нара. Бросив меч слуге, Арман направился к выходу — он не знал, откуда Нар так хорошо умел обращаться с оружием, да, если честно, и знать не хотел. Он просто нашел себе достойного противника, с которым позднее не раз дрался до изнеможения, до сладостной неги в мышцах, до состояния, когда все становилось неважным, а злость на себя, на трусливых рожан, на косо посматривающих дозорных, куда-то проходила.

Да и ждать осталось немного, всего лишь до конца лета. А там будет утомительный праздник, гости, подарки, и, что главное — свобода! Тогда Арман обязательно получит письмо от повелителя, а в письме, скорее всего, приказ на службу. А там новая жизнь. Новые знакомые. Новые друзья. И никакого более контроля. Никакого страха рожан и никаких подозрений. Надо только дождаться.

А ждать было томительно, и лето, жаркое, богатое на дожди, казалось бесконечным. Но самым ужасным был день перед праздником. Он мучительно растягивался, пытал ожиданием и тоской… еще чуть-чуть, и все закончится, еще слегка подождать…

Вечер пришел с долгожданной прохладой. Не в силах усидеть в спальне, Арман вышел на балкон, полной грудью вдыхая влажный ласковый воздух. Небо сегодня было прекрасным — глубоким и бескрайним, украшенным жемчугом звезд, в саду, где начинали зреть первые яблоки, зажглись фонарики — специально приглашенные иллюминаторы проверяли, как это будет выглядеть завтра ночью. На небольшом помосте тренировались жонглеры, взмывали в небо огненные стрелы, ровным слоем покрыла дорожки светящаяся в темноте пыль.

На поляне чуть поодаль полукругом встали арки — высокорожденные гости не желали трястись по деревенским дорогам и собирались воспользоваться специально для них сооруженными порталами, в которых теперь мерным светом переливался синий туман. Красиво. Страшно дорого. И бессмысленно.

— Травяного отвара, мой архан? — спросил за спиной навязчивый голос. — Вижу, что вы не можете уснуть.

Арман усмехнулся — отвара? Завтра, в это же время, он отведает настоящего вина. С завтрашнего для он сможет пить сколько захочет, и никто ему более не запретит. Завтра он станет совершеннолетним.

Травяной отвар горчил и отдавал мятой. Бросив взгляд поверх нефритовой чаши, Арман заметил двух всадников, что ехали по фонарной дорожке, и сразу же подумал о стоявшем за его спиной слуге:

— Старайся не попадаться на глаза опекуну, — предупредил он Нара.

Арман знал, что ему не следовало ослушиваться Эдлая и надо было отвезти Нара в храм. Но временами, глядя на Нара, Арману казалось, что он смотрит в зеркало. И зеркало то начинает волноваться, когда волнуется Арман, внимательно слушает, когда он говорит, и понимает гораздо лучше, чем Арман понимал себя сам.

Разве так бывает, — что не в силах отказаться от собственного слуги, и волнуешься, ждешь, когда его нет, когда задерживается слишком долго... и в то же время не хочешь неволить, не хочешь заставлять, жаждешь видеть в его глазах: «Да мой архан, я знаю». И уже зависишь от той искренности, от того немого понимания, каким от души одаривает какой-то рожанин.

Вот и сейчас Нар все понял без слов. Он смущенно улыбнулся, принял опустевшую чашу, склонился в поклоне и выдал уже привычное:

— Как скажите, мой архан.

Арман кивнул Нару и вышел с балкона.

В небольшом уютном зале, несмотря на поздний час, суетились слуги. Убирали, украшали, смеясь и переговариваясь. Но стоило архану войти, как смех привычно утих, а взгляды стали настороженными.