В полной тишине, сопровождаемый запахом курений и гнетущим ароматом страха, Арман прошел через тяжелые резные двери. Осталось выдержать только этот вечер… Арман покачнулся и оперся ладонью о перила, увитые гирляндами умирающих роз.

Придя в себя, он зло выдрал ярко-алый цветок и сжал пальцы, рассыпая нежные лепестки по красному ковру. Сбежав по лестнице, вышел в парадную, слегка покрутился у зеркала, приводя одежду в порядок, и лишь тогда толкнул тяжелые входные двери, уже готовый встретиться с опекуном.

В лицо пахнуло прохладой. Отсюда фонарная дорожка казалось иной, волшебной, а две лошади на ней — какими-то неуместными. Только сейчас, когда опекун уже спешился, Арман понял, что Эдлай вне обыкновения приехал без своего отряда и даже слегка принарядился, отчего выглядел странно и необычно. Но удивило не это — взгляд намертво приковался к другому всаднику. Что здесь делает жрец Радона?

Сердце, почувствовав неладное, пропустило удар — Арман никогда до этого не принимал в поместье жрецов верховного бога. Можно сказать более — не знал, что жрецы удостаивают светских такими вот визитами.

Гость в темно-синем плаще сам, без помощи побежавшего слуги, спешился. Медленно, с достоинством поднялся по ступенькам и остановился рядом, окинув внимательным изучающим взглядом.

Стараясь не выдать удивления, Арман вежливо поклонился, коснувшись вышитого серебром подола темно-синего балахона. В тот же миг фонарь над головой мигнул и погас, погрузив все вокруг в тревожную густую темноту. На миг почему-то стало страшно, и тревога расправила над головой черные крылья.

— Рад вас видеть, сын мой, — сказал жрец, чертя в воздухе благословляющий знак.

— Польщен вашим приездом, сын Радома, — ответил Арман, распрямляясь.

— Не думаю, что мой приезд будет для вас приятным. Завтра вам исполняется пятнадцать, не так ли? — Арман кивнул. — Крайний срок, чтобы доказать свое происхождение и найти хариба.

Арман похолодел и оглянулся на подошедшего опекуна. И только когда Эдлай отвел виноватый взгляд, начал тревожиться по-настоящему.

— Хариб мне так необходим? — осторожно вставил Арман, входя вслед за жрецом в прихожую. — Я и не думал...

— Я бы промолчал, — начал жрец. — Знаю, как много ваш отец сделал для покойного повелителя, знаю, что умер из-за каприза повелительницы. Но игнорировать жалоб мы больше не можем. Пусть это и жалобы обычных крестьян.

— Жалобы на что? — выдохнул Арман.

— Боюсь, уважаемый, я вынужден объясниться, — вмешался Эдлай. — Я не стал обременять незрелого ума воспитанника такими мелочами, как...

— ...как необходимость хариба для молодого архана? Как смерть слуг и обоснованные подозрения, что убил их именно Арман? — перебил его жрец. — Да, и в самом деле мелочь. Еще одну мелочь нашли вчера — тело рожанки. Кажется, это была ваша горничная, Арман? Вы на днях наказали девушку, не так ли?

— Это важно? — искренне удивился Арман. — Да, наказал, неловкая девчонка разбила вазу матери. Это почти единственное, что осталось мне от родителей. Но не знал, что и она…

— Мы с магом-дознавателем решили, что будет лучше, если вам не будут докладывать о новой смерти, — заметил жрец, посмотрев на Армана. Какой странный взгляд у служителя Радона… синее пламя в глубине значков притягивало, завораживало, а воля бога была почти осязаемой. Не может быть, что этот человек так сильно ошибается...

— Я сам осмотрел тело, — продолжил жрец, выжирая взглядом душу до самого дна. — Пренеприятнейшее зрелище, скажу вам, и я крестьян понимаю.

— Не станете же вы... — начал Эдлай.

— Стану, — отрезал жрец, отпуская взгляд Армана. — У меня нет другого выхода, и вы это знаете. Если завтра до заката ваш воспитанник не докажет, что он истинный кассиец и не найдет себе хариба, он умрет. Как оборотень.

Арман прикусил губу, не зная, что ответить и как оправдаться. Он даже не видел причины оправдываться. Оборотень? Может и так. Но не убийца!

— Проводи меня в покои для гостей, — обратился жрец к выскользнувшему из темноты слуге.

— Не боитесь, что убегу? — холодно бросил ему в спину Арман. — Вы же всё решили, я убийца. Так закуйте меня в кандалы и повесьте на первом дереве. Чего ждете?

— Не понадобится, — спокойно ответил жрец. — Завтра на закате ваш глава рода проведет ритуал вызова. До этого вы свободны.

— Так уверены, что я виновен?

— Послушай, мальчик, — обернулся жрец. — Ты не понимаешь. Я, как и ты, не властен над волей богов. То, что у тебя нет хариба, доказывает, что боги тебя не принимают. И, может, не принимают именно потому, что ты убиваешь… откуда мне знать? Но против воли богов я пойти не могу.

Он отвернулся и начал подниматься по лестнице, а Арман прикусил губу, не в силах оторваться от начищенного до блеска паркета. Трещал огонь в свечах, ударил в окно веткой ветер. И стало вдруг смешно. И обвинения эти смешны. И то, что если Арман до завтрашнего заката не найдет хариба, то умрет. Смешно. Ведь от тебя ничего не зависит, за тебя уже все решили. Кто? Боги, люди, неважно.

— Ты ведь знал, правда? — спросил Арман.

— Знал.

Какой ответ он ожидал услышать? Но грудь все равно сжало тисками разочарования.

— И не предупредил?

— А зачем? Своим приказом молчать я дал тебе четыре года покоя. Откровенно говоря, я все ж надеялся...

— На что?

— Не думал я, что ты так от нас отличаешься, — осторожно заметил Эдлай. — У каждого высокорожденного в Кассии до пятнадцати лет уже есть хариб. Кроме тебя...

«Кроме тебя...» Эти два слова в один миг убили внутри уверенного архана, воина, главу рода, оставив только испуганного беспомощного мальчишку. Скрывая досадную улыбку, Арман развернулся и направился было к двери, но остановился, почувствовав на плече руку опекуна:

— Подожди!

— Чего ждать?

— Арман…

— Ты рад, рад, что от меня избавишься?

Арман сжал кулаки опасаясь ответа. И еще одного разочарования.

— Нет, не рад, — ровно ответил Эдлай. — И… если бы мог, горло перегрыз бы и жрецу, и всем гостям. Но это ничего не изменит. Я плохой опекун, прости, я не смог тебя защитить.

— Ты… — Арман опустил голову. — Это неважно. Ничего уже не важно. Оставь меня… я хочу провести этот последний день достойно. И ни твой жрец, ни твои гости не увидят моего страха, не волнуйся.

— Арман, если хочешь, мы отменим торжества…

— Хочу? — Арман усмехнулся. — Они называют меня убийцей, а теперь будут называть еще и трусом?

— Арман…

— Что я сделал? Чем заслужил? Говорят, что боги справедливы. Ну что ж… завтра я в полной мере познаю силу их справедливости.

— Не гневи богов!

— А меня можно? — засмеялся Арман.

Он шатаясь направился к лестнице, чувствуя, как вертится в голове бесконечный хоровод. Еще недавно он хотел выпить вина… а теперь чувствовал себя пьяным. И даже спал, наверное, как вдребезги пьяный — без снов.

А следующий день был «долгожданным». День пятнадцатилетия Армана, наследника главы Северного рода, вождя клана белого барса, владельца Алрамана и воспитанника советника повелителя. Хоровод гостей, пустых слов, столы, заставленные яствами. И улыбки, улыбки, улыбки.

«Какая ирония», — подумал Арман, выскользнув на балкон. Он сполз по колонне на прохладный пол, спрятав лицо в ладонях. Вот оно — веселье, которое стихнет лишь к рассвету. Вот оно — глухое отчаяние в груди, что медленно сменялось злостью. Злостью на самого себя.

Зачем терять время на «празднике»? К чему улыбаться, делая вид, что ничего не произошло и завтра действительно наступит.

Наступит. Не для Армана.

А прятаться умнее?

— Арман!

Там, за стеклянными дверьми, веселятся гости. Стоит тяжелый запах благовоний, смешанный с ароматом женских духов и праздничных кушаний. В такт тихим песням менестрелей, между колонами, увитыми цветочными гирляндами, двигаются ярко одетые пары. А через раскрытые нараспашку окна врывается прохладный ветерок, ласкает паутину занавесок.