Адрия вскинула взгляд от фото на мужчину, услышав это.
— Я очень вам сочувствую, — выдала она шаблонную фразу, не зная, что сказать еще.
— Вот почему я устроил ваш приезд в Эмеслам: я хочу, чтобы вы рассказали миру историю моей дочери, — заявил мужчина, посмотрев ей прямо в глаза. — Вам нужна сенсация? Я готов вам предоставить материал для этого.
Журналистка приняла демонстративно скептический вид.
— Всё зависит от того, насколько эксклюзивен материал, — многозначительно сказала она.
— Уверен, вам понравится, — без тени сомнений ответил тот.
— Тогда я вас внимательно слушаю!
Шихатбудинов, убирая фото обратно в бумажник, продолжил свой рассказ:
— Её забрали из автомобиля, когда она вместе с няней возвращалась из детского сада. Водитель заехал на автозаправку, отлучился на пару минут, а когда вернулся, то обнаружил одну оглушенную няню. Ей прыснули в лицо спреем, в котором содержался паралитический газ, и забрали Нариму. Ни дочери, ни похитителей найти не удалось, никаких зацепок! — голос мужчины звучал ровно, но глухо, словно он говорил через силу. — Я полагал, что моё положение в администрации президента, поможет мне найти дочь или… или хотя бы найти тех, кто её похитил. Однако, как бы настойчиво я не требовал от полиции и прокуратуры прогресса в этом деле, я ничего не мог добиться. Дело моей дочери целенаправленно превращали в «глухаря». Её не просто не искали, понимаете? Про Нариму хотели забыть как можно скорее.
Адрия, стараясь изобразить соучастие, мягко спросила:
— Вы считаете, похищение вашей дочери было политическим?
— Это первое, о чем я подумал, когда узнал о похищении. Предполагал, что со мной свяжутся и поставят условие: будут шантажировать или же потребуют выкуп. Но… проблема в том, что никто не вышел со мной на связь. Тогда я решил, что похищение Наримы это акция устрашения для меня — ведь из-за своей должности я обзавелся множеством врагов и таким образом они хотели наказать меня и припугнуть.
Он не смотрел на Адрию, но та заметила, как у мужчины заходил кадык на шее — тот старался сдержать вспыхнувшие эмоции. И журналистка, несмотря на всю свою циничность, ощутила некое подобие жалости по отношению к Вакифу Шихатбудинову. Это удивило Адрию, ведь она считала, что давно очерствела и не способна сочувствовать чужому горю. Чтобы преуспевать в акульем западном мире и хорошо выполнять свою работу, необходимо перестать воспринимать окружающих людей как одушевленных индивидуумов — они должны превратиться в бездушные декорации, на фоне которых разворачивается деятельность журналиста. И Адрия превосходно научилась превращать окружающих людей в декорации для своих статей и книг! Она видела горы обезображенных трупов и жестоко искалеченных жертв геноцида; видела женщин и маленьких детей, которых продавали как скот на невольничьих рынках; видела как наркокартели уничтожают неугодных им людей; видела массовые драки, где посреди побоища происходили групповые изнасилования — и всегда она воспринимала происходящее как представление в театре кукол, где на сцене двигаются марионетки. Это здорово помогало ей концентрироваться на сути материала и в короткие сроки создавать сенсационные репортажи. Так почему же она почти расчувствовалась при виде этого сдержанного проявления скорби?..
Впрочем, цинизм Адрии распространялся и на неё саму — и она без особых сантиментов вынесла себе вердикт: дело не в том, что похищение и возможная гибель Наримы Шихатбудиновой была трагичнее, чем горести и беды других интервьюируемых Адрией людей, нет! Дело в том, что, очевидно, она неосознанно прониклась симпатией к Вакифу Шихатбудинову. Это же самая банальная психология: если человек физиологически привлекателен для тебя, то твоя способность к эмпатии инстинктивно повышается.
Адрия закурила новую сигарету, желая скрыть возникшую заминку.
— И кого из своих врагов вы подозреваете в похищении Наримы? — заговорила она после паузы.
Мужчина как-то тяжело вздохнул, словно ему предстояло заговорить о чем-то куда более трудном, чем похищение его дочери. Он выудил из недр бардачка темную пластиковую папку с какими-то бумагами и протянул ту Адрии. Журналистка, положив папку к себе на колени, раскрыла её. На вложенных в папку листах она увидела распечатанные объявления о пропавших без вести детях — исключительно маленьких девочек. Их было там даже не десять, а много больше! Листая бумаги, Адрия обратила внимание, что даты пропажи у некоторых детей отстоят друг от друга совсем немного — их разделяли дни и недели — а есть даты, разделенные годом или даже десятилетием.
— Что это такое? — повернулась она к Шихатбудинову.
— Как я сказал, у меня была версия о том, что Нариму похитили, чтобы запугать меня, — вновь вздохнул мужчина. — Я почти смирился с этой версией. Она объясняла то противодействие, которое встречало расследование похищения Наримы, ведь у моих врагов тоже есть связи. Но по чистой случайности я узнал, что в июле и августе прошлого года в Эмесламе пропали без вести еще несколько девочек — и их следов тоже не смогли разыскать. Конечно, это могло быть просто совпадением! В республике до сих пор не спокойно, особенно в восточной её части; есть проблемы с бандформированиями в горах, случаются стычки на границе с Афганистаном — в такой обстановке за детьми нужен глаз да глаз! — тем более, что во время войны детей похищали и продавали в рабство за границу… Однако, на всякий случай, я решил встретиться с родителями похищенных тем летом девочек. И обнаружил одну закономерность: все девочки были примерно одного возраста — пять-шесть лет — пропали при схожих обстоятельствах и правоохранительные органы всякий раз не спешили расследовать пропажу ребенка. Бывают ли такие совпадения? — он поднял на нее глаза и Адрия увидела в глубине их глубоко спрятанную боль.
— То есть, кто-то похищает детей, руководствуясь строго определенным параметром? — сказанная журналисткой фраза была скорее риторической.
Шихатбудинов утвердительно качнул головой:
— Да, именно так. А это значит, что Нариму похитили не потому что она моя дочь, а потому она подходила под профиль серийных похитителей. Ну а потом обнаружились и другие совпадения» в историях похищений! Я стал копать дальше, поднял материалы о похищенных детях за последние двадцать лет — и выяснил, что, начиная с 1992-го года, исключая годы гражданской войны, дети бесследно исчезали каждое лето. Судьба этих детей до сих пор неизвестна.
— Но почему с 1992-го года? Значит, похищений до этого времени не было? — недоуменно произнесла журналистка.
— В конце 1991-го года СССР перестал существовать как государство. Эмеслам оказался предоставлен сам себе и здесь установилось самовластие. А что такое самовластие для месламитов? Это возвращение кастовой системы управления.
— У месламитов есть кастовая система? — Адрия даже заерзала на сидении, столь сильно её заинтриговало услышанное.
— Да, но наша кастовая система своеобразна.
— Как же выглядит ваша кастовая система? — и, желая смягчить впечатление о вопросе, журналистка поспешно прибавила: — Я должна понимать контекст событий, без этого никак. Я буду благодарна, если вы разъясните это мне.
— У месламитов существуют разделение на представителей каст и простых людей. Есть два «гаалсаара» — так на нашем языке именуются касты — это жреческая каста и каста воинов. Жрецы представляли из себя законодательную и судебную власть, а воины — исполнительную. Таковы наши традиции. С приходом Советской власти с её идеологией равенства и братства, месламитам пришлось отказаться от публичного следования кастовым обычаям. Существование каст и принадлежность к ним скрывались отнепосвященных; также от многих древних религиозных ритуалов пришлось отказаться, чтобы не вызвать гнева коммунистов, проповедовавших воинствующий атеизм. А потом Советский Союз распался и месламиты могли наконец-то официально вернуться к своим обычаям.
— Правильно ли я поняла? Выходит, президент Ашургалов принадлежит жреческой касте?