Бой продолжался.

Пока канониры «Магденау» поворачивали многотонные орудия, фрегаты успели пристреляться. Сначала у правого борта вырос султан воды. Затем зазвенели стекла, раздался треск дерева, корабль вздрогнул:

— Попадание в вашу каюту, экселенц, — сочувственно доложил лейтенант. — Шестифунтовое ядро. Наверное, многое там разбилось.

Фон Гренземе пожал плечами.

— А ля гер ком а ля гер.

Снизу прибежал боцман.

— Герр адмирал! В вашей каюте пожар.

— Ну так погасите и не беспокойте меня по пустякам. В чем дело-то?

— Уже гасим, но…

— Что?

— Боюсь, попортим ваши мундиры. Может, вынести?

— Нельзя рисковать людьми ради мундиров. Эдвардс, что с тобой? Заливайте огонь, парад у нас будет еще не скоро.

— Это точно, экселенц.

Боцман скатился по трапу.

— Для него добро терять… — сказал лейтенант.

— Знаю.

В этот момент транспорт «Энш» не вытерпел и тоже вступил в бой, пальнув из кормовых четырехфунтовых пушчонок. Промазали, конечно. Лучше бы уж молчали.

По счастью, покаянцы на это озорство внимания не обратили. Оба фрегата продолжали обстреливать главного противника, то есть «Магденау». И небезуспешно. На ют брызнули осколки стекла, — это разлетелся большой гакобортный фонарь. Еще одно ядро пробило баркас.

— Пока три-ноль не в нашу пользу, — сказал лейтенант. — Что ж наши-то молчат, герр командир? Может, послать к ним?

Гренземе недовольно покосился.

— Запомни: канониров никогда подгонять не надо. Жди. Не суетись. И вообще, наблюдай вон по курсу. Видишь, «Такона» уже в пролив повернула? Скоро и наша очередь.

— Слушаюсь, — сказал лейтенант и замолчал.

Еще два ядра пролетели над палубой и продырявили паруса. После этого заговорили наконец и орудия «Магденау».

И тут выяснилось, что время канониры потратили не впустую, — прицелились они как следует. На следовавшем слева за кормой покаянском фрегате подломилась фок-мачта. Подломилась, секунду продержалась наклонно, а затем, разрывая снасти, рухнула за борт. Еще сверх всяких ожиданий в тот же фрегат угодили и два ядра с «Энша». Эта пара маленьких четырехфунтовых ядер сыграла, по всей видимости, роль последней капли. Фрегат накренился, резко вильнул в сторону и начал отставать.

— Сигнальщик! Поздравления «Эншу».

Сигнальщик, молодой розовощекий парень, улыбнулся и с готовностью замахал флажками.

Последний непострадавший еще корабль Покаяны на рожон лезть не стал — на нем один за другим сбрасывали паруса.

Фон Гренземе вновь повернулся к сигнальщику.

— Вот и все, братец. А теперь передай-ка на флагман, что за кормой чисто.

Вдруг по корме «Магденау» чиркнуло запоздавшее ядро. Брызнули щепки. Фон Гренземе не обратил на них никакого внимания. Он смотрел вперед, где корабли Поммерна один за другим огибали Обливный и поворачивали в бухту. Там теперь решалась судьба эскадры и всего Поммерна.

— Герр шаутбенахт, герр шаутбенахт, — растерянно позвал вахтенный лейтенант.

— Что?

— Да тут вот…

У фальшборта, цепляясь за ванты, опускался сигнальщик. Из его спины торчал острый обломок дерева.

— Ну, и чего стоим? — спросил фон Гренземе. — Кто санитаров-то звать будет? Хотя…

Сигнальщик не мигая смотрел в голубое небо. А палуба под ним быстро краснела.

— М-да, — сказал шаутбенахт. — Откуда он?

— Кажется, ваш земляк. Из округа Иберверг.

— Земляк, значит. Жаль… Ну что ж, лейтенант, война началась. Берите флага и передавайте теперь сами: за кормой чисто.

— О ты, червяк под копытами правоверных!

— Так-так, непарнокопытный.

— Прах шакала…

— Это уже было, — поморщился эпикифор.

— Когда?

— Во время прошлого визита.

— Прах шакала, пожранного гиеной, которую укусила неумытая свинья! — поспешил исправиться великий марусим.

— О-о.

— Тяжесть желудка, утомленного зубною болью!

— Страшно представить…

— Жалкий политический гяур под куполом Вселенной!

— С прошлой нашей встречи твой кругозор замечательно расширился, марусим. Вот не думал, что оставлю столь глубокий след.

— Затхлое растение ухух, покрытое плесенью!

— Что еще за ухух?

— Неважно. Откуда я знаю? О ты, змея, жалящая себя за ногу!

— За ногу? — удивился эпикифор. — Какую?

— Заднюю. А что?

— Нет, ничего. Я было испугался, что ты перегружаешь свое драгоценное здоровье излишней премудростью. Но явно ошибся. Продолжай, па-аштенный.

Марусим на цыпочках подкрался к двери. Прислушался и покачал головой.

— Плешивый бурдюк с гнилой водой!

— Бурдюк? А что, можно и начинать.

Эпикифор налил первую стопочку. Марусим покосился на дверь. Люминесценций пренебрежительно махнул рукой:

— Глувилл уже отвел глаза твоим шпионам, почтеннейший Золото ордена блестит ничуть не хуже золота эмира.

— Золото? Золото… м-да. О ты, запах верблюда. Пехота у тебя, конечно, еще ничего…

Великий сострадарий кивнул.

— …А вот кавалерия — дрянь.

— Это почему же?

— Кавалерия не может быть хорошей, если ее мало. Так и быть, твое здоровье, неверный!

Марусим опрокинул стопочку и полез рукой, унизанной перстнями, в блюдо с шампиньонами.

Прожевал и спросил:

— Слушай, а чего ты курфюрста так боишься? Армия у него — тьфу. Он живой только потому, что за горами прячется.

— Курфюрстенвер — не такое уж и тьфу. Бернар может собрать до двадцати пяти дивизий. И очень неплохих дивизий, смею заверить. Артиллерия у него получше моей. Не исключено, что Муром ему поможет. Тихонько, как и полагается Тихону.

— Да, посадник не дурак. Понимает, что вслед за Пом-мерном очень сразу последует Муром. А кстати. Говорят, твои бубудуски там немного пошалили. Что-то там такое, на мосту…

— Мелкое недоразумение.

— Да? Еще я слышал, в муромских владениях уже совершено нападение на ваш дозорный бриг.

— Уже слышал?

— Уже. «Ямдан», кажется.

— У тебя хорошая разведка.

Марусим хмыкнул

— Да не жалуюсь. А твоя?

— А моя разведка сообщила, что нападение на «Ямдан» совершено не регулярными войсками Мурома, а неким беглым боярином. Тихон тут ни при чем.

— И ты ему веришь?

— Я это проверю.

— Как?

— Скампавей боярина Стоеросова уже ведут на буксире у нашего фрегата «Консо». Думаю, скоро они появятся вот здесь. — Эпикифор махнул рукой в сторону окна, за которым нежно голубела бухта Монсазо. — Под окнами Сострадариума, где сейчас, почтенный марусим, я имею честь беседовать с тобой. А позже тут же побеседую с боярином Стоеросовым. И он расскажет ту правду, которая мне больше подойдет.