Тяжеленный на первый взгляд каменный блок легко сдвинулся и встал на свое место. Глувилл нерешительно поднял глаза.

Он оказался в низком, высотой не более полутора метров, но довольно длинном помещении.

В наружной стене, обращенной к бухте, имелось два квадратных отверстия, через которые проникали свет и воздух. Вонь тут почти не ощущалась. Во всяком случае, морем пахло сильнее. И еще дымом из коптящего неподалеку Сострадариума.

— Ну, здравствуй, Глувилл, — сказал эпикифор. — Обрат ты мой любезный…

Он полулежал на чем-то вроде топчана у дальней стены, был очень бледен, говорил тихо, арбалет держал левой рукой, а правая неподвижно покоилась на коленях. У его ног лежали еще два разряженных арбалета, — очень популярное среди сострадариев оружие. Еще два, но заряженных, стояли рядом.

— Почему только Колбайс и Хорн? Почему вы не убили меня? — все еще сухим языком спросил Глувилл. — Я это заслужил… ваша люминесценция.

— Конечно. Еще как заслужил. Я допускал, что Керсис попытается устроить мне Ускоренное Упокоение. Но не ожидал этого от тебя, Глувилл. Разумеется, не потому, что ты слишком уж честный или преданный. А потому, что тем самым ты подписал бы приговор и себе. Вот этого… я не предполагал.

Глувилл недоверчиво промолчал. Эпикифор снисходительно усмехнулся.

— Скажи, тебе приказали доставить меня живым или мертвым?

— Мертвым…

— Неужели ты думаешь, что после этого в живых оставили бы тебя? Что решившись поднять руку на эпикифора ордена Сострадариев Керсис остановится перед устранением всего лишь коншесса? Неужели ты так наивен, Глувилл?

— Нет, не так наивен. Но у меня не было выбора, ваша люминесценция.

— Почему?

— Керсис грозился расправиться с моей матерью. И сестру еще… про разные мерзости говорил. Потом повел в подвалы и показал… как это делается.

— Понятно, — сказал эпикифор. — М-да. Ты так привязан к родственникам?

— Не очень, ваша люминесценция, — сознался Глувилл. — Но бывает такое… никому не пожелаешь. Особенно старались вот эти двое, — Глувилл кивком головы показал на стену, отделяющую подвал от бухты.

— Колбайс и Хорн?

— Да. Я действительно не ангел, могу и убить. Но эти…

— Да, знаю. Почему же ты не обратился за помощью ко мне?

— А вы бы защитили? Простите, ваша люминесценция. Мне терять нечего. Скажу начистоту: уже тогда, два года назад, многие считали, что Керсис посильнее вас будет. И вовсе не из-за того, что слишком умный, а из-за того, что уж больно лютует. У него ведь на все случаи одно наказание… Только это наказание куда доходчивее действует, чем все те выговоры да порицания, которые вы объявляли за провинности. Жизнь почему-то так устроена, что безопаснее служить опасному господину, чем доброму. Вот я и… того. Сломался.

Глувилл замолчал. Эпикифор молчал тоже. И это продолжалось едва ли не минуту.

— Так что же, — не выдержал Глувилл, — убивать-то меня когда будете?

Эпикифор слабо усмехнулся.

— Если бы я этого хотел, то давно бы уже сделал. Только чего ради? Мы теперь — самые завзятые союзники, обрат ты мой Глувилл.

— Как — союзники? После того, что я…

— После того, что ты.

— Но почему?

— Видишь ли, я еще слаб и без твоей помощи вряд ли уцелею. А ты не слаб, но многого не знаешь и не умеешь из того, что знаю и умею я. Поэтому либо мы вместе уцелеем, либо Керсис убьет нас поодиночке. О сестре и матери теперь можешь не беспокоиться.

— Почему?

— Потому, что Керсису до них нет теперь никакого дела. Ему ведь и в голову не придет, что я могу тебя простить. Убив Хорна и Колбайса… Потому что сам он такого ни за что бы не простил. Керсис вообще прощать не умеет, чтоб ты знал. Следовательно, он решит, что я тебя убил вместе с его охранниками. Для него ты мертв, а мертвым мстить нет никакого смысла. Да и хлопот у него нынче — повыше лысой макушки. Ему сейчас не до какой-то мести, ему сейчас ох как необходимо удержать власть. Под пушечный шумок, пока Санаций перепуган, пока пожары не угасли, пока не окончилась суматоха… В таких условиях люди жаждут поскорее обрести хоть какого-никакого владыку. Понимаешь?

— Понимаю. Очень даже понимаю.

— Еще вопросы есть?

— Да. А что со мной будет после того, как вы окрепнете?

— Глувилл! Я когда-нибудь не выполнял своих обещаний? Не платил долгов?

— Нет. Чего не было, того не было. Через это и пострадали… Но, виноват, это же я, я вас… чуть не того. Всего несколько часов назад!

Эпикифор взглянул на свою безжизненную руку.

— Помню, конечно. Но готов забыть. Все зависит от тебя.

— Спасибо, — глухо выдавил Глувилл. — Я отработаю. Что нужно делать?

— На полке между оконцами осталось полбутылки шериса. Там же — сухари и солонина. Для начала выпей. Поешь. Скоро потребуются все твои силы.

Глувилла долго уговаривать не пришлось, он так и набросился на еду. И здорово при этом чавкал.

Эпикифор устало прикрыл глаза.

— А что, неужели обрата Керсиса можно сбросить? — спросил Глувилл с набитым ртом.

— Можно. Только очень сложно, — не открывая глаз ответил эпикифор. — Сначала предстоит уцелеть самим. Без этого ничего не получится…

— Да уж, — согласился Глувилл. — Ох, ваша люминесценция! А вы-то, вы-то почему не едите?

— Не хочу, — через силу усмехнулся Робер. — Аппетит неважный.

И тут Глувилл наконец почувствовал, что краснеет.

— Хрюмо!

— Я здесь.

— Глувилл не появлялся?

— Пока нет, ваша просветленность.

— Как появится — немедленно ко мне.

— Кхэм.

— Что у тебя?

— Флигель-адъютант из Эрлизора.

— Чего нужно?

— Базилевс-император требует эпикифора для доклада.

— Немедленно?

— Так точно.

— Подождет старикашка. Отвечай, что люминесценций пока не прибыли. Санаций окружили?

— Да, еще час назад.

— Надежно?

— Очень.

— Что сказано бубудускам?

— Что эпикифора убили померанцы, а вместо него высадили двойника. Коего следует немедленно задержать, а при малейшем сопротивлении — уничтожить.

— Ладно. Сойдет объясненьице. Только нечего задерживать негодяя.

— Понял.

— Головой отвечаешь, Хрюмо.

— Так больше нечем, ваша просветленность.

— Почему же? А про семейство свое забыл?

Хрюмо промолчал.

— Вижу, что помнишь, — сказал бубудумзел.

— Сколько я спал?

— С полчаса, ваша люминесценция.

— Много. Нельзя терять столько времени…

Робер приподнялся и здоровой рукой пошарил над своим топчаном.

Часть стены за его спиной бесшумно ушла в пол.

— Глувилл, захвати все арбалеты. Надеюсь, ты их зарядил?

— Да.

— Очень хорошо. Помоги мне.

Они спустились по лестнице и оказались в сводчатом подвале. Большую часть пола в нем занимал обложенный камнем бассейн.

Эпикифор привел в действие еще один потайной механизм. Внешняя стена приподнялась. Причем очень немного, чуть больше, чем на полметра. Но света, проникшего в щель, вполне хватало, чтобы увидеть плавающую в бассейне лодку. Можно было лишь удивляться, как такое немалое укрытие оставалось тайным. Однако Глувилла, натуру практическую, больше волновало другое.

— А не лучше ли дождаться ночи?

— Нет. Хвала Поммерну, сейчас повсюду неразбериха, никто на нас и внимания не обратит. А вот к ночи Керсис догадается выслать патрули повсюду, включая Ниргал. Сейчас же он больше всего на свете опасается, что я попытаюсь проникнуть в Санаций.

— Так может и в самом деле…

— Нет. Уж что-что, а Санаций-то обложен на десять рядов.

Глувилл кивнул. Он подтянул лодку к бортику и помог перейти на нее эпикифору.

— Быстрее, — сказал тот. — Щель скоро закроется.

Глувилл нащупал весло и оттолкнулся от бортика.

Лодка подплыла к щели. Чтобы протиснуться, пришлось лечь на дно, но все было рассчитано очень точно, — они выбрались. И как только выбрались, стена с плеском опустилась.