– А в чем трюк?

– Трюк в том, что к каждому карману привязан колокольчик. Вы считаетесь окончившим обучение, если сумеете очистить все десять карманов, не задев колокольчика.

Лола заметила:

– Я привыкла ходить с парнем, который, прогуливаясь сквозь толпу одетых в пальто, держа руки открытыми, умел очистить карманы каждого до последнего цента.

– Как же он умудрялся?

– Правая рука была искусственная. Он просовывал настоящую руку через дыру в пальто и шуровал втихую.

В комнате отдыха обучение продолжалось.

– Я расскажу, как обчистить камеру хранения, – говорила ветеранша. – Вы слоняетесь вокруг железнодорожной станции до тех пор, пока не увидите какую-нибудь маленькую старую леди, пытающуюся поднять и засунуть чемодан или большой пакет в одну из ячеек камер хранения. Вы делаете это за нее и отдаете ключ. Только ключ-то этот от пустой ячейки. Когда она уходит, вы опустошаете ее ячейку и смываетесь.

Во дворе, на следующий день, две женщины, осужденные за проституцию и хранение кокаина, говорили новоприбывшей, хорошенькой молодой девушке, выглядевшей не старше семнадцати лет:

– И не удивительно, что ты засыпалась, милочка, – говорила одна из старших женщин. – Прежде чем ты назовешь цену Джону, ты должна приобнять его и похлопать по заднице, чтобы убедиться, что у него нет пистолета. И никогда не говори ему, чем ты собираешься заняться с ним. Заставь его сказать, что он хочет получить. Если потом он окажется копом, это для него ловушка, поняла?

Другая добавила:

– Ага. И всегда гляди на их руки. Если обманщик говорит, что он рабочий, смотри на руки, они должны быть грубые и шершавые. Если так, все о'кей. Почти все переодетые ищейки представляются рабочими, но как дело доходит до их рук, они забывают, что ручки-то у них гладкие да мягкие.

Время текло не быстро и не медленно. Просто время. Трейси вспомнила высказывание Святого Августина:

Что есть время? Если никто не спрашивает меня о нем, я знаю. Но если мне надо это объяснить, я не знаю.

Расписание в тюрьме никогда не менялось:

4.40 Предупредительный звонок 4.45 Подъем, одеться, умыться 5.00 Завтрак 5.30 Возвращение в камеру 5.55 Предупредительный звонок 6.00 Работа на указанном объекте 10.00 Физические упражнения во дворе 10.30 Обед 11.00 Работа на указанном объекте 15.30 Ужин 16.00 Возвращение в камеру 17.00 Комната отдыха 18.00 Возвращение в камеру 20.45 Предупредительный звонок 21.00 Выключение общего света.

Правила непоколебимо исполнялись. Все осужденные должны идти обязательно есть, и в строю не разрешалось разговаривать. Не более чем пять предметов косметики разрешалось держать в маленьких шкафчиках камер. Постели убирались к завтраку и должны были быть опрятными весь день.

В исправительной колонии весь день звучала своя музыка – пронизывающая трель звонка, шарканье ног по цементу, скрипение железных дверей, дневной шепот и ночные крики… Хриплые крики охраны, стуки подносов во время приема пищи. И всегда и всюду – колючая проволока и высокие стены, одиночество и изоляция, и все пропитано жгучей ненавистью. Трейси превратилась в идеальную заключенную. Тело ее автоматически откликалось на все позывные тюрьмы: решетки около ее камеры поднимались с наступлением дня и опускались в конце, звонок на работу и сирена, говорившая об окончании работы. Тело Трейси действительно было телом идеальной заключенной в тюрьме, но разум был совершенно свободным и планировал побег. Заключенные не могли звонить за пределы колонии, им разрешалось ответить на два пятиминутных телефонных звонка.

Трейси позвонил Отто Шмидт.

– Я подумал, ты хотела бы знать, – сказал он неловко, – с похоронами все нормально. Я оплатил все счета, Трейси.

– Благодарю вас, Отто, большое спасибо. Больше им нечего было сказать друг другу. Больше ей никто не звонил.

– Девочка, ты лучше забудь, что было на воле, – предупреждала ее Эрнестина. – Там тебя никто не ждет.

Ты не права, сурово думала Трейси.

Джо Романо Перри Поуп Судья Генри Лоуренс Энтони Орсатти Чарльз Стенхоуп III

Как– то на площадке во время зарядки Трейси вновь встретилась с Большой Бертой. Спортивная площадка представляла собой большой прямоугольник под открытым небом, ограниченный внешней высокой стеной с одной стороны и внутренней стеной самой тюрьмы с другой. Осужденные занимались на площадке по тридцать минут каждое утро. Здесь допускались разговоры между заключенными, и кучки женщин перед обедом обменивались друг с другом новостями и сплетнями. Когда Трейси впервые пришла на площадку, то неожиданно почувствовала себя свободной. Это произошло потому, что площадка находилась на открытом воздухе. Она увидела солнце, клубящиеся облака, и там далеко, в голубом небе, она услышала далекий гул самолета, летящего совершенно свободно.

– Это ты?! Ну-ка, я погляжу на тебя, – раздался голос.

Трейси оглянулась и увидела огромную шведку, напавшую на нее в первый день в тюрьме.

– Я слыхала, ты обзавелась чернокожим коблом?

Трейси старалась вырваться из рук этой женщины. Но Большая Берта железной хваткой впилась в руку девушки.

– Никто не уйдет от меня, – выдохнула великанша. – Будь хорошей, малышка. – Она прижала Трейси к стене своим огромным телом.

– Уйди от меня прочь.

– Что тебе нужно – так это хорошая трепка. Ты знаешь, чего я хочу? Я собираюсь поучить тебя. Ты будешь полностью моей, alskade.

Знакомый голос позади Трейси проскрипел:

– А ну, убери от нее свои вонючие руки, ты, задница.

Эрнестина Литтл стояла тут же, огромные кулаки сжаты, глаза горели, солнце отражалось от черного, гладко выбритого черепа.

– Ты не тот мужик для нее, Эрни.

– Но вполне подходящий для тебя, – ответила чернокожая. – Если еще тронешь ее, я съем твою задницу на завтрак. Зажарю.

В воздухе чувствовалась гроза. Две огромные амазонки глазами пожирали друг друга с огромной ненавистью.

Господи, да они же готовы убить друг друга из-за меня, подумала Трейси. Потом она поняла, это в малой степени касалось именно ее. Она помнила, как как-то Эрнестина сказала ей:

– Здесь ты должна драться, кусаться, бить палкой. Ты должна отшивать любую мразь, не то погибнешь.

Первой повернула Большая Берта. Она бросила на Эрнестину презрительный взгляд.

– Я не спешу, – она косо посмотрела на Трейси. – Ты будешь здесь еще очень долго. Как и я, детка. Так что увидимся.

Она развернулась и ушла.

Эрнестина молча следила, как та уходит.

– Это – плохая сиделка. Та самая сиделка, которая в Чикаго убивала своих пациентов. Вкалывала цианистый калий и следила за тем, как они умирали. Да, ангел милосердия на твоей стороне, Уитни. Тебе надо крепкого охранника. Она собирается напасть на тебя.

– Ты поможешь мне сбежать?

Раздался сигнал.

– Время покажет, – ответила Эрнестина.

Ночью, лежа на койке, Трейси думала об Эрнестине. Даже несмотря на то, что Эрнестина больше не пыталась снова трогать Трейси, она все еще ей не доверяла. Она никогда не сможет забыть, что Эрнестина и те две сокамерницы сделали с ней. Но ей нужна была помощь чернокожей женщины.

Каждый день после ужина заключенным разрешалось провести один час в комнате отдыха, где они могли посмотреть телевизор или поболтать, посмотреть последние газеты и журналы. Трейси просматривала кипу журналов, когда ей на глаза попался снимок. Это была свадебная фотография Чарльза Стенхоупа III и его невесты, они, улыбаясь, выходили из часовни, рука в руке. Трейси словно ударили по лицу. Она сидела и смотрела на их смеющиеся счастливые лица и чувствовала, как боль перерастала в холодную ярость. Когда-то она хотела соединить свою жизнь с жизнью этого человека, а он отвернулся от нее, позволил им уничтожить ее, позволил убить их ребенка. Но это было другое время, другое место, другой мир. Это была сказка. А сейчас – реальность. Она захлопнула журнальную страницу.