Дельгадо нахмурился.

– Простите, но я ничего не могу сказать, – произнес он. – Я должен использовать более сильный растворитель.

– Возьмите его, – скомандовал директор.

Дельгадо открыл другую бутылочку. Он аккуратно капнул диметилкетон на свежий тампон и им протер первую букву, и промокнул керосином. Комната наполнилась едкими химическими запахами. Кристиан Мачада стоял и смотрел на картину, не веря собственным глазам. Буква Г в имени Гойя исчезла и на ее месте стала видна буква Л.

Дельгадо повернулся с побелевшим лицом.

– Мне продолжать?

– Да, – хрипло ответил Мачадо. – Продолжайте.

Медленно, буква за буквой, подпись Гойи под действием растворителя исчезала и выступала подпись Лукаса. Каждая буква словно ударяла Мачаду поддых. Его, главу одного из самых лучших музеев мира, обманули. Комиссия директоров узнает об этом, узнает и король Испании, весь мир услышит.

Он погиб.

Он побрел в свой кабинет и позвонил Генри Ренделлу.

Мужчины сидели в кабинете Мачады.

– Вы оказались правы, – тяжело вздохнул директор. – Это Лукас. Когда слово исчезло, я думал сойду с ума.

– Лукас обманул многих знатоков, – утешил его Ренделл. – Его подделки стали для меня своеобразным хобби.

– За это полотно я заплатил 3.5 миллиона долларов. Ренделл пожал плечами.

– Хотите получить деньги назад?

Директор в отчаянии покачал головой.

– Я получил ее прямо из рук вдовы, которая утверждала, что картина находилась в семье ее мужа три поколения. Если я буду просить ее вернуть деньги назад, случай будет известен повсюду, а это плохая реклама. Все экспонаты в музее окажутся подозрительными.

Генри Ренделл тяжело задумался.

– Действительно, не следует выносить случай на суд общественности. Почему бы вам не объяснить вашему начальству, что произошло, и просто не избавиться от Лукаса. Вы можете отправить картину на аукцион Сотби или Кристи и продать ее там.

Мачада покачал головой.

– Нет. Тогда весь мир узнает эту историю.

Лицо Ренделла вдруг просияло.

– Возможно, вам повезло. У меня есть клиент, который, может быть, приобретет Лукаса. Он собирает его картины. И он человек осторожный и не будет болтать языком.

– Я бы с радостью избавился бы от нее. Не хочу больше ее видеть. Подделка среди шедевров! С удовольствием отдам ее даром, – добавил он с горечью.

– В этом нет необходимости. Мой клиент может и заплатить, скажем, пятьдесят тысяч долларов. Так я позвоню ему.

– Очень обяжете, сеньор.

Быстрое совещание совета директоров решило любой ценой избежать огласки того, что одна из самых ценных картин Прадо оказалась подделкой. Постановили, что, соблюдая все меры предосторожности, необходимо избавиться от несчастной картины как можно скорее. Одетые все как один в темные костюмы мужчины в молчании вышли из кабинета. Никто не сказал ни слова Мачаде, стоящему словно побитая собака.

В полдень сделка свершилась. Генри Ренделл отправился в банк Испании и вернулся с чеком на 50 тысяч долларов, и картина Лукаса, тщательно завернутая, перешла в руки Ренделла.

– Совет директоров очень боится, чтобы эта история не получила огласки, – деликатно попросил Мачада, – но я уверил их, что клиент ваш – человек очень осторожный.

– Можете не сомневаться, – утвердительно кивнул Ренделл.

Покинув музей, Генри Ренделл взял такси и направился в зеленый район на северной окраине Мадрида, поднялся на третий этаж дома и постучал в дверь. Ему открыла Трейси. За ней стоял Сезар Поретти. Трейси вопросительно взглянула на Ренделла, и он утвердительно кивнул.

– Им не терпелось поскорее сплавить картину, – бросил он.

Трейси обняла его.

– Входите.

Поретти взял картину и положил ее на стол.

– Сейчас, – проговорил горбун, – вы увидите чудо. – Гойя оживет.

Он достал бутылочку метилового спирта и открыл ее. Едкий запах наполнил комнату. Пока Трейси и Ренделл смотрели, Поретти намочил ватку в спирте и очень аккуратно промокнул Лукаса. Немедленно подпись Лукаса начала исчезать. Под ней оказалась подпись Гойи.

Ренделл с восторгом произнес:

– Великолепно.

– Идея была мисс Уитни, – признался горбун. – Она спросила, возможно ли закрасить подлинную подпись художника фальшивой подписью и затем вновь сделать подпись художника.

– А он придумал, как осуществить трюк, – улыбнулась Трейси.

Поретти скромно ответил:

– Совершенно просто. Заняло не больше двух минут. Весь фокус заключался в красках, которые я использовал. Во-первых, я покрыл подпись Гойи слоем супер-очищенного прозрачного лака, чтобы сохранить ее. На нее я нанес имя Лукаса быстро сохнущей акриловой краской. Затем поверх нее написал имя Гойи масляной краской с использованием яркого лака картины. Когда верхнюю подпись убрали, то выступило имя Лукаса. Если бы они стали смывать и дальше, то обнаружили бы первоначальную подпись Гойи. Но, конечно же, они так не поступили.

Трейси пожала всем руки.

– Я хочу отблагодарить вас обоих.

– Иногда вы все-таки нуждаетесь в эксперте картин, – подмигнул Генрих Ренделл.

Поретти спросил:

– Как вы собираетесь вывезти картину из страны?

– Я ожидаю курьера, который и заберет ее. Ждите моего звонка. – Она еще раз пожала им руки и вышла.

По дороге в Ритц Трейси переполняло радостное чувство.

– Все дело в психологии, – думала она.

С самого начала она убедилась, что совершенно невозможно украсть картину из Прадо, и ей необходимо было перехитрить всех и подставить им нечто в раме, отчего дирекция не преминула бы избавиться сама. Тут Трейси представила лицо Джеффа Стивенса, когда он узнает, что его обскакали, и вслух рассмеялась.

Она ждала в номере отеля курьера, и когда он прибыл, то сразу же позвонила Сезару Поретти.

– Курьер у меня, – сказала Трейси, – я посылаю его к вам за картиной. Смотрите, чтобы…

– Что? О чем вы говорите? – воскликнул Поретти. – Ваш курьер забрал картину полчаса назад.

Париж. Среда, 9 июля – полдень В частном офисе на Рю Матиньон Гюнтер Хартог говорил:

– Я понимаю ваши чувства относительно того, что случилось в Мадриде, Трейси, но Джефф Стивенс оказался первым.

– Нет, – поправила его резко Трейси. – Я была там первой. Он оказался последним.

– Но Джефф доставил ее. «Пуэрто» уже в пути к моему клиенту.

После всех ее планов и проработок, Джефф Стивенс перехитрил ее. Он сидел в засаде и поджидал, пока она проведет самую опасную работу и в самый последний момент преспокойно сбежал с призом. Как он, должно быть, смеялся над ней все это время!

Вы совершенно особенная, Трейси. Фу, какой мерзавец.

Трейси не могла без стыда вспомнить ту ночь, когда они с Джеффом смотрели танцы фламенко.

Господи, какая же я была дура! – думала она.

– Я всегда считала, что никогда не смогу убить человека, – твердила Трейси Гюнтеру, – но с каким удовольствием убила бы сейчас Джеффа Стивенса.

Гюнтер кротко отвечал:

– О, дорогая, надеюсь, только не здесь. Он как раз собирается прибыть сюда.

– Он… что? – Трейси даже вскочила со своего места.

– Я говорил вам, что у меня для вас предложение. Оно потребует партнера. По моему мнению, он единственный, кто…

– Я лучше умру от голода, – воскликнула Трейси. – Джефф Стивенс самое ничтожное…

– О, что такое, я слышу, кто-то упоминает мое имя, – в дверях, сияя, стоял Джефф Стивенс. – Трейси, дорогая, вы еще более прекрасны, чем обычно. Гюнтер, мой друг, как поживаете?

Мужчины пожали друг другу руки. Трейси стояла рядом, холодная ярость так и клокотала в ней.

Джефф заметил:

– По-моему, вы из-за меня расстраиваетесь.

– Расстраиваюсь?! Да я… – Трейси от злости даже не могла найти слов. – Трейси, если вы мне позволите, то я могу сказать, что считаю ваш план просто блестящим. Великолепным. Но вы допустили одну маленькую ошибку. Никогда не доверяйте швейцарцу без указательного пальца на правой руке.