— Ты с ума сошел? Они совсем распоясались, зверствуют без оглядки! Всех мужчин избили. Троим, досталось так — встать не могут! Девушек в поселке нет ни одной, понимаешь? Они всех… Только пожилых не трогают, да меня. Я стараюсь не высовываться лишний раз и не снимаю с себя эти вот лохмотья, забыла, когда в последний раз умывала лицо. Ну, и шрам мой, помогает… Они считают меня грязной старухой, и пинают, если попадаюсь под руку. Все, кто старше пятидесяти, стирают им одежду или копают съедобные коренья. А те, кто умеет готовить — целыми днями возле котлов. Я считаюсь почти прокаженной… Но, и мне приходится ловить рыбу, и отдавать ее поварихам. Иначе — смерть.
— Правильно делаешь. Когда Сыч вернется?
— А мне почем знать? Они собрались и ушли почти всей стаей, за данью, говорят!
Я облегченно вздохнул — за данью бандиты могли пойти только в те места, где ее могли им предоставить. Форт исключался. Не стал бы главарь бандитов сейчас предпринимать столь далекий поход, когда его власть так пошатнулась, а в округе свирепствует неведомый зверь. Но меня тотчас кольнули угрызения совести — форт не тронут, а других?
— Он знает, что индеец выкрал Ладу! Поклялся убить любого, кого увидит с оружием! И объявил, что через неделю устроит показательную казнь — в отместку! А с Совы сдерет шкуру живьем!
— Пусть попытается. Это уже пробовали многие, а мы сократили число желающих… А что, Святоша, так и сидит у себя в землянке?
— А… — она манула рукой. — Он, как крот-свинорыл. Показывается лишь тогда, когда чувствует падаль. Едва Сыч его приласкал, так он сразу нас собрал и объявил, что это его заслуга, что нас не трогают. И ведь верят ему, как ни странно!
— То-то я вижу, как вас не трогают…
Она посмотрела наружу.
— Вроде, успокоились… Не трогают. Пока Сыч здесь — не осмеливаются. А как уходит — беда. Что Бес, что Муха — эти, самые лютые. Грев, тот поумнее будет. Но он с Сычом ушел. Он самый спокойный, ни разу не видела, чтобы кого ударил или наорал. Но это тоже… показное. Звери они все!
— Добрых нет?
Чайка пожала плечами:
— Еще один есть — Весельчак, кажется. Его иногда Змеем кличут. Он редко здесь показывается, и тоже старается лишний раз никого не обижать. Но все равно, все они — твари! Девчонки уже криком кричат…
— Не кричать надо, а за оружие браться. У меня все женщины могут за себя постоять!
— Если бы… Боятся. За одного убитого бандита, Сыч объявил, что в землю живьем троих закопает. Ты, вот, натворил дел, а нам отвечать придется!
— За свободу нужно платить.
— Но не такой ценой!
Я сурово спросил:
— А какой, Чайка? Какой ценой платить за смерть Сони? За убийство ее семьи? За поруганных женщин, за гибель охотников? Какая цена может быть вашему спокойствию? Я уже пытался ничего не предпринимать… Зря пытался, настоял бы Сова на своем, глядишь, и эти, не столь храбро разгуливали по степи!
— Люди этого не понимают… Ты их защитить стараешься, ведь так? А они тебя самого скоро проклинать начнут. Когда у них родного человека, поволокут в яму — не бандитов, а вас врагами объявят! Тот же Святоша…
— Когда-нибудь, я прекращу его проповеди и исповеди. Но мне сейчас не до монаха. Пусть помнит мое обещание! Белоголовый заплатил уже своими пальцами, а эти поплатятся более ценным! Жизнью… А за людей не беспокойся, я сорву мероприятие Сыча.
Чайка вздохнула:
— И все же, не показывайся им на глаза, выдадут… Слишком часто наш праведник разговаривал с Сычом, сидя у него в землянке. И слишком часто, после этого, люди этого убийцы уходили в прерии, а возвращались с данью и пленницами. Знаешь, сколько уже у них рабов в горах? Через поселок прошло около пятидесяти человек. И девушек среди них не меньше половины. Они строят там что-то…
— Я в курсе. Был рядом, но немного не дошел — не ко времени. Но Сычу, это не поможет. Я стану бить его здесь.
— Один?
— Нет. С тобой. С Доком. С Совой, Черепом и со всеми, кто ненавидит их и готов рвать, даже зубами!
Она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом, и тихо произнесла:
— Видел бы ты свои глаза… Прольются реки крови. Цена может оказаться слишком высокой! Но я буду с вами! Если тебя убьют, умрет надежда на свободную жизнь, которая, все же, еще теплится в глубине души каждого из нас. И тогда Сыч захватит всю долину, а выжившие превратятся в пыль.
— Нет. Даже моя смерть не заставит склонить головы таких людей, как Стопарь, или Сова. Наши шеи не приспособлены для ярма.
— Но другие его уже надели…
— То ли ты сомневаешься, толи нет. Я так и не понял, ты — с нами?
Она еще раз посмотрела на улицу.
— С вами. И сомневаюсь. Но… Такая жизнь становится невыносимой! Пусть уж лучше смерть.
— Тогда начнем прямо сейчас. Сова ждет меня в прерии, недалеко от поселка. Перед нападением, мы вымазали свои лица сажей — ее предостаточно в бывшем жилище мулата. Никто не сможет сказать, кто именно навел шороху в поселке. Так что нас не обвинят. Скоро соберутся и другие: Череп, Стопарь, Бугай, а также все наши девушки. Я заставлю Сыча играть по нашим правилам, а после, и вовсе вышвырну из долины. У него много людей, но среди них нет никого, кто бы вступился, за своего. Нас мало. Но мы — стоим, друг за друга. А теперь — и за жителей всей долины.
— Лишь бы потом это не вставили тебе в вину…
Послышался знакомый свист. Прошло несколько томительных минут, и в землянку вполз мокрый, но веселый и ухмыляющийся Сова.
— Моему брату пришлось побегать… Ты убил еще, кого ни будь?
— Нет. Сова помотал Беса по травам. Они так растерялись, что даже не могут сообразить, сколько нас было. Говорят, что напало не меньше десяти! Мы с тобой, оказывается, умеем раздваиваться, Дар!
— Это хорошо. Пусть преувеличивают. Ты ранен?
Индеец бросил взгляд на плечо, там, на рубахе остались следы запекшейся крови.
— Пустяки. Топорик одного из этих ублюдков пролетел мимо. Я подобрал его. Хочу вернуть владельцу!
Он зло ухмыльнулся, а я подумал, что на плаще индейца в скором времени прибавится скальпов…
— Мой брат не хочет знать — с кем встретился индеец в травах?
Я свел брови — потом… Сова убрал ухмылку с лица и уже более серьезно поздоровался с Чайкой.
— Что мой брат намерен делать дальше?
— Встретить Сыча. Их надо бить поодиночке, один отряд за другим, чтобы, собравшись вместе, они стали рассказывать друг другу страхи в удвоенном размере. И тогда, слухи, которые зародятся здесь, поползут и дальше, увеличивая наше число…
Он кивнул.
— Я всегда знал, что мой друг и брат прирожденный вождь! Враги скоро будут с ужасом говорить о тебе. Пожалуй, Сове следует подумать о том, что Дару пора получить настоящее имя!
— Прекрати, Сова. Индейцу не идет пустая похвальба. Мы еще не сделали ничего значительного. И их, все равно намного больше, чем нас. А про то, что мы живы, вообще никому знать не следует. Пусть думают, что это ты, шаман, нападаешь на зэков. Та они не станут мстить людям селения.
Он снова кивнул и спросил:
— Мой брат убьет Сыча? Это можно считать значительным?
— Так просто? Нет… Я не стану его убивать. Сыча сменит другой, более умный и дальновидный. Нам на руку раздоры меж ними, пусть он пока еще поживет. А вот Бес или Муха… Они ответят за семью Бороды и за все остальное, что совершили, тоже.
Мы покинули землянку Чайки, договорившись о совместных действиях. Она должна подготовить людей к тому, что произойдет, а они — узнать, что творящийся беспредел, есть, кому остановить!
Отряд бандитов рыскал по округе. Они были уверены — те, кто напал на них в поселке, не могли уйти слишком далеко. Но обыскивать травы, а, следовательно, разделятся, не рисковали. К тому же — уже темнело. Все это способствовало тому, что зэки кучковались, то в одном, то другом месте. Бес не хотел подставляться под стрелы — мы это понимали.
Я кивнул индейцу:
— Отлично. Эти — уже получили свой урок. Видишь, что происходит? Любой другой из главарей, уже должен был, заставил своих рассыпаться цепью и прочесать все, как гребнем! А Бес — трусит. И все потому, что один индеец выпустил пару стрел в Пустоши.
