— Теперь эти разбойники основательно обезопасили себя, — сказал Альфивальд. — Гросс-адмирал Тонгаст рвёт и мечет.
К командующему воздушным флотом, что прикрывал армию Брунике в небе, гросс-адмиралу Брондору Тонгасту, фельдмаршал обычно отправлял как раз Альфивальда. Слишком уж высокомерен был гросс-адмирал. Глядел на сына фабричного рабочего и простой крестьянки через свой неизменный монокль, будто на пустое место. Это просто бесило фельдмаршала, которому всего в жизни приходилось добиваться своими силами и ничего не досталось просто по праву рождения. Каждый раз Брунике к третьей реплике гросс-адмирала хотелось съездить тому по морде. Вколотить монокль в золочёной оправе прямо в его рыбий глаз.
— А как вышло, что сам гросс-адмирал отсутствовал на своём флагмане? — поинтересовался Брунике.
Он занимал целое крыло богатого крестьянского дома, где раньше располагалось что-то вроде местного самоуправления. Лозунги и портреты, конечно, со стен поубирали, заменив их одной единственной картиной, изображающей генерал-кайзера в серой шинели с красным подкладом и двумя высшими орденами Блицкрига на груди.
Остальной дом занимал штаб армии. В комнатах его располагались различные его отделы. То и дело стучали телеграфные аппараты. Носились адъютанты с кипами бумаг. В отдельной комнате, с обитой стальным листом дверью, сидели шифровальщики. Во время смены они общались с миром через крохотное оконце, закрытое к тому же шторкой. Больше всего их работа походила на одиночное заключение злейших преступников. Именно поэтому дежурили шифровальщики всего по пять часов.
— Я не рискнул задать гросс-адмиралу этот вопрос. — По лицу Альфивальда никогда нельзя было понять – шутит ли он. Это особенно сильно бесило Брунике. — Однако и без него в руках воздушных разбойников оказались барон Готгрим – наследник рода надровийских ландграфов. Он был капитаном «Дерфлингера». А кроме него бароны Аргерг и Йорвит, тоже не из последних родов. Десяток аристократов похудороднее, — в устах Альфивальда это означало, что они были ниже его в дворянской лестнице, — занимавших различные командные должности на линейном крейсере.
— Теперь у этих Китобоев имеется достаточно заложников, — согласился с ним Брунике, — чтобы мы оставили их логово в покое. Они сами выдадут их, когда мы прочно закрепимся в Прияворье.
— Что же вынудит их сделать это?
— Очень просто, — пожал плечами Брунике. — Им ведь надо будет менять место дислокации. В обмен на то, чтобы спокойно покинуть контролируемую нашими войсками территорию, они с радостью отдадут всех баронов и прочих аристократов похудороднее.
Фельдмаршал всё же не удержался от шпильки, хотя и понимал, что это мелко.
— Тогда встаёт вопрос, когда же мы будем контролировать Прияворье, — как ни в чём не бывало, заявил Альфивальд. — Этот Соловец будто кость в горле нашей армии. Из дивизиона сверхтяжёлых орудий уже не один раз приходили телеграммы о том, что мы срываем им все сроки развёртывания.
— Командование этого чёртова дивизиона могло бы и протянуть ветку сюда! И обстрелять для начала Соловец. А не ныть по поводу сроков развёртывания. Толку от их сверхтяжёлых пушек, если они лежат разобранные в вагонах за линией фронта. Могли бы для приличия по дилеанцам пострелять.
— Выстрелы этих орудий слишком дорого обходятся нашей экономике, чтобы обстреливать не столь уж хорошо укреплённые траншеи имперцев.
Брунике почувствовал себя учеником, которому проговаривали очевидные истины на уроке.
— Тогда толку от этих сверхтяжёлых орудий и вовсе нет, — зло отрезал фельдмаршал. — На эти деньги стоило бы сделать два десятка обычных пушек и гаубиц.
— Которые никак не могут справиться с фортами и стенами Соловца. Крепость обороняет всего один полк и несколько десятков аэропланов. А наша армия топчется под её стенами больше месяца.
— В прошлую войну Соловец удалось взять только измором, — пожал плечами Брунике. — Но в этот раз нам осталось только дождаться благоприятной погоды.
— Благоприятной погоды для чего? — поинтересовался Альфивальд.
— Вы, господин генерал-оберст, давно примеряли ваш противогаз? — проигнорировав его вопрос, спросил у заместителя Брунике.
Тот ничего не сказал в ответ. Он отлично понял всё. Глаза-то у Альфивальда были. И он видел грузовики с особой маркировкой, прибывшие несколько дней назад. Заметил он и людей в белых халатах поверх военной формы. И караул, выставленный вокруг этих грузовиков, тоже не остался незамеченным.[319]
Тот день начался с неожиданной тишины. Не стреляли орудия противника. Они замолчали в единый миг по всему фронту. Это не сулило нам ничего хорошего. Если враг придумывает что-то новое, значит, жди беды. Не собирается же, в самом деле, Блицкриг закончить войну с Урдом – и покинуть пределы Народного государства.
— Чего же нам ждать от них? — протянул Лешек. — Какую каверзу задумали блицкриговцы нам на погибель?
Почти весь лётный состав стоял на взлётной полосе. У всех нас имелись бинокли. Мы шарили их окулярами по вражеским позициям. Там наблюдалась какая-то активность, но понять, что именно делают блицкриговцы, было совершенно невозможно.
— Не нравится мне это, — покачал головой Всполох. — Совсем не нравится.
После сражения с воздушным флотом Блицкрига и пленения «Дерфлингера» война в небе почти прекратилась. Враг больше не пытался прижать нас к земле постоянными налётами аэропланов. Потому и мы не спешили подниматься в воздух лишний раз. Только производили разведку. Схватки между аэропланами стали редки. Мы старались избегать их. Слишком уж мало осталось в крепости машин. Безразгонников и вовсе только две штуки – мой «Шмель» и нейстрийский «Гром», переделанный из обычного аэроплана.
Полёты теперь совершались только ранним утром. Строго по расписанию. В остальное время большинство летунов торчали на взлётной полосе с биноклями в руках, бездельничать во время войны ни кому не хотелось.
— Пошла ракета! — воскликнул Всполох. — На одиннадцать!
Мы, все как один, повернулись в ту сторону. В окулярах биноклей отчётливо была видна красная ракета, медленно опускающаяся к земле на парашютике.
— По машинам! — скомандовал Лешек.
Но мы и без команды уже бежали к своим аэропланам.
Вот только в небо поднялись мы куда позже.
Через несколько минут после запуска ракеты на крепость обрушились первые мины, начинённые отравляющим газом. Они взрывались, распространяя удушливую смесь знакомого мне тошнотворно-зелёного цвета. Тяжёлое отправляющее вещество оседало вниз, затекая в самые глубокие казематы Соловца. Но это же её свойство и спасло нас, летунов. До нас оно не добралось.
Некоторые из летунов бросились вниз, но тут же пулей вылетели обратно, только глотнув кошмарного газа.
И тут резко зазвонил телефонный аппарат, связывающий взлётную полосу с комендантом крепости.
— Нам приказано покинуть крепость, — произнёс Лешек, выслушавший коменданта. — Немедленно. Улетать к Китобоям.
— И мы должны выполнить этот приказ?! — вскинулся Всполох.
Но я положил ему руку на плечо.
— Соловец обречён. Газ убьёт всех внутри. Через два, самое большее два с половиной часа, блицкриговцы войдут в крепость. Здесь мы можем принять бой и погибнуть без толку. Тогда им достанется не только крепость, но и наши аэропланы.
— А у Китобоев мы можем наносить удары исподтишка, — добавил Баташ. — Хотя как-то повредим Блицкригу.
Было видно, что Всполоху явно не по душе приказ коменданта, несмотря на все наши уговоры. Однако он смирился. Летун уронил голову, помотал ей и безропотно отправился к своей машине.
— Но перед уходом, — сказал больше для Всполоха, чем для кого бы то ни было ещё, Лешек, — мы ещё покажем блицкриговцам, чего стоят урдские летуны!
Блицкриговцы посылали через стены Соловца одну партию отравляющих снарядов за одной. Как будто опасались, что те не смогут убить урдцев в крепости. Газ тошнотворным туманом растекался по плацу. Медленно, но верно заползал во все помещения.
