В своей каюте я стал дожидаться обеда. Лёжа. И включив кондиционер воздуха на обогрев.

Не то, чтобы я замёрз и продрог, нет. Но чувствую стынь. Что-то очень холодное. Рядом. История с мятежниками так задела? Вроде бы нет. Ветеранский круиз? Дивизия «Мертвая голова» путешествует по Волге на теплоходе «Мама Ленина» или «Сестра Ленина»? Ну, почему именно «Мертвая Голова», у них много дивизий было. И да, других ветеранов в Германии нет. У всех мужчин, у тех, кто родился до, условно, двадцать пятого года, тысяча девятьсот двадцать пятого, военное прошлое. И у многих женщин. Тетушка Марта, да… Баронесса фон Тольтц… Что там на самом деле было — с предполагаемой бабушкой, с предполагаемым дедушкой?

Сейчас это не имеет значения.

Государственная политика Советского Союза какая? Государственная политика Советского Союза такая: мирное сосуществование. И если товарищу Брежневу не зазорно встречаться с германскими политиками, то мне с пенсионерами — и подавно.

И потом, а как же Германская Демократическая Республика? В ней точно так же служили в гитлеровской армии, как и в Западной Германии, а ведь с ними, с восточными немцами, мы большие приятели. По радио время от времени слышу весёлую песню «Дружба, фройндшафт — это хорошо!»

И всё-таки — познабливает от соседства. Может, спуститься в бар и выпить рюмку крепкого? Или две, три? Я отдыхаю, немножко можно. Сентябрь, октябрь и ноябрь — точно будут без шахмат. В декабре — первенство Советского Союза, тут я ещё не решил. Как настроение будет. Если проголодаюсь — в шахматном смысле — то почему бы и не сыграть? Попробовать стать чемпионом в четвертый раз? Он, чемпионат, будет в декабре, в Москве, в Доме Железнодорожника. Это хорошо, что в Доме Железнодорожника. Самые лучшие воспоминания. Что в Туле, что в Омске, что в Москве. Видно, добрые люди строили, добрые люди и сейчас работают.

Это помогло. Я согрелся. И стал смотреть, что пишут в газетах.

Всё спокойно. Движение «Работе — каждую рабочую минуту» набирает и ширится. Дисциплина сверху донизу! Позор опоздавшим! Нетерпимость к прогульщикам! Планы перевыполняются, коллективы трудящихся полны энтузиазма! Московское «Торпедо» выходит вперёд!

Под последнюю новость я задремал. Тепло, тихо, дождь, теплоход, слегка качаясь, баюкает — отчего не подремать?

И тут позвали обедать.

На старт!

Я начал одеваться. Маловато, маловато взял одежды. Но в Ростове-на-Дону обещали навестить девочки. Привезут что-нибудь.

Внимание!

Дождь идет по-прежнему. А сразу, или почти сразу после обеда — Кострома.

Нет, не пойду я на экскурсию. Как-нибудь в другой раз. Чем знаменита Кострома? Сыр знаю костромской. Драматический театр. А оперного нет, минус.

Полистал книжечку. Монастырь, Ипатьевский монастырь. У меня уже был сегодня монастырь, два — перебор.

Не пойду.

Марш!

За столом — господин Браун. Вернулся. И очевидно невредим.

— Это было замечательно! — сказал Браун. — Меня позвали местные художники и писатели, очень славные и приветливые люди. Мы славно провели время, а наутро они доставили меня сюда, в Ярославль. На мотоцикле с коляской! Незабываемо! Восторг!

Госпожа Браун восторга не разделяла. Да и остальные тоже. Непорядок. Просто чёрт знает что. Если каждый начнет оставаться на ночь в неизвестном городе в неизвестной компании, не долго и до беды.

— И вас не допрашивало русское КаГеБе? — спросила госпожа Шмидт.

— Совершенно не допрашивала!

— Значит, эти писатели и художники и были из КаГеБе! — решила госпожа Шмидт.

— Помилуйте, ну зачем я нужен КаГеБе? Кто я такой, чтобы мной интересовались?

— А зачем вы нужны местным художникам и писателям? Вы сами разве художник? Писатель? Меценат?

— Я люблю искусство! Может, понимаю мало, но люблю! И они это разглядели во мне.

— Разглядели до того, как вы купили водку, или после? — вступил в разговор Мюллер из Оснабрюка.

— Я водку не купил! Я купил настойку «Стрелецкую», вышло больше! Три… нет, четыре бутылки! Или пять? — он с сомнением огляделся, словно ища подсказку.

— У вас ведь было десять рублей, не так ли? — пришел на помощь я.

— Десять. И еще десять, в носке, — вспомнил господин Браун.

— Тогда много. А компания — велика ли была компания?

— Сначала четверо. Потом люди приходили, приходили… «поглядеть на немца» — последние слова он сказал по-русски. Ну, как бы по-русски: «погльятет на ньемеца».

— Вот, госпожа Шмидт, и ответ, зачем он нужен местным художникам, писателям и прочей богеме. «Стрелецкая» — весомый аргумент. Ну, и типаж. Потом напишут картину маслом. Или в роман вставят. А поскольку люди у нас добросердечные, то подвезли до причала. Кстати, вы все деньги потратили, господин Браун?

— Нет! — победно сказал господин Браун. — Остался рубль. Вернее, его дали мне русские друзья. «Нья опохмельку».

— Тогда всё в порядке, — подвёл итог Мюллер. — Вы целы, невредимы, и у вас еще есть рубль, можно ли желать большего?

Тут подъехала тележка, и официантка поставила на стол кастрюлю с борщом и супницу с ухой.

Пахло здорово, мы после экскурсии были голодны, и разговор естественным образом прекратился.

Может, и КГБ. Даже очень может. Взяли в оборот господина Брауна. Зачем? А для отчета: разрабатывается западный немец, такие-то расходы, понадобятся еще две-три встречи на маршруте круиза, а потом и в Германию выехать. Нет? Невозможно? Как знать, как знать. Подвезли на мотоцикле, дали рубль? Наши люди, конечно, отзывчивы, но чтобы подвозить, да ещё за сто километров… КГБ. Оно, КГБ, тоже отзывчиво.

Да мне-то что за дело?

— Я видела, как юная фройлян обратила на вас свое внимание, — сменила тему госпожа Шмидт. — Вы не боитесь, господин Михаил?

— Просто Михаил, — вспомнил урок Кати я. — А чего мне бояться?

— Разве у вас не наказывают за связь с немцами?

— Во-первых, что вы подразумеваете под словом «связь»? Вот мы сидим, разговариваем — это связь? Или вы имеете в виду другое? Что? И, сразу, во-вторых. Нет, не наказывают.

— А вот прежде…

— Вы о войне, о послевоенном времени? Тогда немцы были врагами. А сейчас — разрядка. Детант. Или вы враги?

— Нет, конечно, нет, — заверила меня госпожа Шмидт, и остальные согласно закивали. — Не враги. Гитлер был неправ. Если бы Германия и Россия были заодно, тогда…

— Ни слова о политике, прошу вас! — сказала госпожа Браун, и остальные её поддержали.

Но как-то слишком дружно поддержали. Словно сговорились заранее.

И очень может быть. С ними, верно, тоже инструктажи проводят, перед поездкой в СССР. О Гитлере не говорить, о войне не говорить, мир, дружба…

Мы неспешно продолжили трапезу. Какое-никакое, а развлечение. Танцы? Танцы здесь на верхней палубе, под открытым небом. А теперь — дождь. Не будет танцев. Бар? Это вечером. Телевизор? Я уже пробовал. Прием неплохой, антенна расположена высоко, знай, переключай каналы по мере движения. Но что немцам советское телевидение? Не поймут-с.

— Внимание! По случаю плохой погоды остановка в Костроме сокращенная, два часа. Экскурсия по городу будет проведена на обратном пути. Синоптики обещают, что с завтрашнего дня к нам придет антициклон с хорошей погодой! — сообщил директор круиза.

В ответ — аплодисменты.

Пойду в бар!

16 сентября 1976 года, четверг

Офицерский коктейль

— Это очень, очень смелый фильм, — сказал Мюллер из Оснабрюка.

— Что же в нём такого уж смелого? Забавный — да, но смелый? — возразил господин Шмидт из Мюнхена.

— Вы смотрите на действие, не замечая окружения. А окружение таково: страна катится в пропасть. Для советского фильма, да ещё тридцать восьмого года — смелость небывалая.

— В самом деле?

— В самом деле.

Мы сидели на верхней палубе. Самой верхней. Здесь расположен солярий, расположена танцевальная площадка и — кинотеатр. В кинотеатре мы как раз и посмотрели фильм. Довоенную комедию, «Волга-Волга». С субтитрами на немецком языке. И немцы смотрели комедию если не с восторгом, то близко. Смешно ведь!