Но мы не спектакль приехали смотреть.

Или спектакль?

Пока мы рассаживались в ложе, главные действующие лица рассаживались на сцене. Листвянский, Галушников, Петрошников, Зуев и массовка. И — сюрприз-сюрприз — Женя! Видно, задабривание началось с придания Жене особого статуса.

— Сначала будет торжественная часть, коротенькая. Потом концерт. А потом — танцы, викторины, игры, и все прочее, — рассказала Люба.

— Это очень мило, — оценила программу Лиса, а Пантера только милостиво кивнула.

А я открыл бутылку минералки. Здесь, в ложе, стоял столик, а на столике ваза с фруктами (яблоки, груши, и зимняя редкость, виноград), ваза конфет, зефир в шоколаде и чернослив опять же в шоколаде, и три бутылки: две пепси, и одна минералки. Не боржом, нет полного счастья, в бутылке «Ессентуки 4», но «Ессентуки» тоже хорошо. Видно, девочки разметили диспозицию загодя.

Зал тем временем был полон. В первых рядах — знатные люди района, потом — заслуженные, далее простые честные труженики, а в задних рядах молодежь. Зал полный, а у выходов — милиция. Охраняет общественный порядок.

Порядок — это хорошо!

— Как вам новый директор, Зуев? — спросил я у Любы для поддержания беседы.

— Хороший человек, но не Дракон. Совсем не Дракон. Семён Николаевич был человечище! Скала! Как скажет, так и сделает. А Зуев, Зуев послабее…

Тут духовой оркестр из восьми человек заиграл гимн.

Все встали.

Торжественный вечер начался в шесть сорок пять.

31 декабря 1972 года, пятница

Новогодняя ночь, сюрпризы

Торжественную часть каборавчанское руководство провело на семидесяти восьми оборотах. То ли желая войти в график, то ли так и задумано было. И в семь ровно начался праздничный концерт.

Народный хор Каборанского Дома Культуры (ага, не клуб, а Дом Культуры, растём!) исполнил казачьи песни «Ой, не во поле гроза» и «Скачут, скачут кони лихо», плясуны порадовали солдатскими потешками. Наша институтская самодеятельность тоже не подкачала, начиная от декламации Маяковского и кончая выступлением «Медпункта», коронной песней про то, как пела гармонь под вечный огонь. Имели большой успех.

— Может, им и в самом деле привезти из Германии приличные инструменты? — подумал вслух я.

— Сами заработают. Они сейчас на свадьбах калымят, «медпунктовцы», деньги есть. Должны быть, раз на них анонимки пишут, — сказала Лиса.

— Куда пишут?

— В райком комсомола.

— А райком?

— Нам передает.

— А мы?

— Мы отвечаем: факты не подтвердились, проработаны вопросы дальнейшего совершенствования идейно-патриотического воспитания среди контингента учащихся Черноземского медицинского института имени Николая Ниловича Бурденко. Участники ансамбля «Медпункт» в текущем учебном году примут участие в пяти шефских концертах для молодежи села. Вот они и принимают.

Я задумался. Что это означает: «проработаны вопросы дальнейшего совершенствования идейно-патриотического воспитания»? Заклинание? Произнёс, и райком успокоился. До следующей анонимки.

И я тоже успокоился. Чего это на меня накатило — инструменты покупать? В благодетеля поиграть захотелось?

Как захотелось, так и расхочется.

Состав «Медпункта» за те пять лет, что я видел его, сменился почти полностью. Сашка Горелик остался. Клавишник и руководитель. Он уже не студент — аспирант кафедры патологической физиологии. Мы с ним даже несколько раз выступали вместе. Вот! Вот! Я просто завидую! Он на сцене поёт-играет, и я тоже хочу!

Всему своё время.

Значит, калымит. Что ж, риск благородное дело. Нетрудовые доходы плюс использование казённых инструментов в целях наживы — инструменты-то за институтом числятся. Или нет? Если умный, а Сашка умный, то он давно играет на своих.

И очень может быть. Впрочем, от анонимок это не спасает. Кто сигнализирует? Нельзя исключить, что кто-то из «медпунктовцев». Тот, кому кажется, что доходы делят неправильно. Одним больше, другим меньше. А нужно — по справедливости. Поровну.

— Тогда да. Тогда я пас. Купишь инструмент, а тебя же и пристегнут — участвовал в создании преступной группы для извлечения нетрудовых доходов.

— Не думаю, но… Нам и трудовых доходов хватает, — сказала Пантера.

— Нам-то да…

«Медпункт» спел последнюю песенку.

— Концерт окончен, но встреча продолжается! Через двадцать минут — танцы вокруг ёлочки, — объявил товарищ Савтюков.

— Будем танцевать? — спросил я.

— Как Наталья Николаевна. А ты будешь за Пушкина.

— Не понял, причем здесь Пушкин.

— Не при чём. Но с танцами погодим. Позже.

— Позже — это…

— На двадцать третье февраля. Или восьмое марта. Край — Первомай. Хороводы, песни, прыжки через очищающий костёр — всё будет.

Не очень-то и стремился. Я теперь человек зело солидный, да ещё при орденах, мне скакать невместно. Мазурку танцевать, падеспань, танго — другое дело. Но девочки танцевать не хотят, не в форме, а кто кроме них может изобразить пасодобль? Хотя как знать, как знать, возможно, кто-то и может. Не стоит недооценивать каборавчан. Интересно, есть у них курсы бальных танцев?

Я и спросил у Любы.

— Нет, — сказала она, и поправилась: — Пока нет. Весной откроется ставка руководителя студии танца, приедет специалист,

тогда и будет. В кино красиво, я видела.

— В жизни еще лучше, — заверил я её. — Ты в каком классе?

— В десятом.

— И куда думаешь поступать?

— В медицинский, на педиатрический.

— Дело!

Зашёл Женя.

— Для наших выставили угощение, — сказал он.

— Для наших?

— Да, для всех нас. Бурденковцев то есть.

С недавних пор в нашем институте приветствуется самоназвание «бурденковцы». Преемственность. Как «будёновцы» или «чапаевцы». То самое «совершенствование идейно-патриотического воспитания среди контингента учащихся Черноземского медицинского института имени Николая Ниловича Бурденко» на практике.

— Веди! Бурденковцы никогда от угощения не отказываются, — сказала Лиса.

И в самом деле — время! Половина одиннадцатого!

Нас провели в репетиционную — так на табличке. Расставлены столы, угощение простое, деревенское и обильное. Бутерброды шести видов, моченые яблоки, свежие яблоки, соленые грузди, огурцы и помидоры, новогодний салат, нарезанная на маленькие кусочки селёдка, шпроты и сайра.

Спиртного не было.

— Это я постарался, — самодовольно сказал Женя. — До полуночи, сказал, ни-ни.

Правильно сказал. Никаких неприятных происшествий быть не должно! Нет, конфликтов мы не ждём, в Каборановске бурденковцы почти за своих, но, во-первых, «почти» — оно и есть почти, а во-вторых, водка и своих ссорит. Потому и наряды милиции, отсекающие видимо пьяных, и отсутствие водки в магазинах с самого утра, и прочие меры предосторожности. Видно, и тут Андрей Николаевич распорядился.

— А в полночь наши тяпнут по сто, по сто пятьдесят в тесном кругу — и по автобусам. Во избежание. Пусть видят высокую моральную силу студентов-бурденковцев!

— А чего тяпнут-то? — спросила Ольга.

— Дамам вино, джентльменам водка. По бутылке на четверых.

— Поди, «Экстра»?

— Ну да, «Экстра». Нормальная водка. Кстати, Паша сказал, что «Экстра», что была у нас на столе, не та, что в магазине, а из особого цеха. Спирт «Люкс», и всё такое.

— Да ну?

— Божится, что так. Люди видят — начальство пьёт простую водку, значит, не оторвались пока от народа. Такая вот хитрость.

И очень может быть. Леонид Ильич курит сигареты «Новость», по восемнадцать копеек пачка. Дёшево и сердито, по-народному. Чтобы граждане видели и чувствовали: это свой, простой, советский. Но сигареты для него делают из американского сырья: табак, бумага, фильтр.

— Но ты-то пил, как скажешь, хороша водка, нет? — спросила Лиса.

— По мне, так нормальная водка. Я других водок и не знаю толком, я и простые водки пью редко. Не дегустатор. С чем сравнивать-то?