— Москва такая, — подтвердила Валентина. — Ну, бери, бери «Волгу». Хотя «троечка» — игрушечка, а не машина, я бы себе «троечку» взяла, будь я чемпионкой, но если денег много…
Хотел спросить, сколько это — много, но не стал. Узнаю. Есть у кого. Виктор Луи должен знать, Марцинкевич должен знать, Петросян должен знать, каково в Москве с механиками.
С утра минус двенадцать, легкий снежок, люди несут с базара елочки, красота и благодать.
Дворец Пионеров мне понравился. У нас в Черноземске он куда скромнее, даже не дворец, а дом. Хорошо, не изба.
Меня встретили, обогрели, напоили чаем с песочным печеньем и обговорили «Зимнюю встречу», матч между пионерами Чернозёмска и Москвы. Антон привезёт команду школы «Ч», восемь человек. На каникулах. Столицу посмотреть, кремлевскую елку (билеты обещал Тяжельников), ну, и в шахматы поиграть, как без этого.
А потом я прошёл в зал, где собрались московские пионеры-шахматисты. Много, три сотни. Прочитал коротенькую лекцию на тему «Суворовский метод в шахматах: удивил — победил!», с демонстрацией типичных ловушек в королевском гамбите. А затем дал сеанс одновременной игры на десяти досках, удивляя тем, что все партии начинал ходом пешки на же четыре. Ход несерьезный, ход авантюрный, но весёлый. Как раз для пионеров.
В трех партиях еле отбился.
Потом мы сфотографировались у памятника Мальчишу Кибальчишу, и Валя-Валентина отвезла меня назад, в гостиницу.
Там меня ждали, маменька, Марцинкевич и Галина. Становится традицией — отмечать в «Москве» мое чемпионство. Хорошей традицией, да.
Я даже оскоромился, выпил три рюмки «столичной». Рюмки из тех, где много стекла и мало объема. Хитрые. На вид водки налито сорок граммов, а реально — двадцать пять.
— А почему не коньяк? — спросила Галина.
— Коньяк мы выпьем в «Арагви», когда стану чемпионом мира, а здесь ничего, кроме «Столичной», душа не принимает. Москва — столица, моя Москва! — спел я.
И все согласились, и стали пить «Столичную». Все, кроме Марцинкевича, Марцинкевич за рулём.
— Не боишься сглазить? — спросила маменька. — Насчет чемпиона мира?
— За всю жизнь не скажу, а в шахматах есть правило: лучше переоценить свои силы, чем недооценить. Попробовать и не суметь — это одно, не попробовать и не суметь — другое. Но я сумею.
— Он сумеет, — подтвердила Галина. — У меня глаз-алмаз.
Веселились.
И всей компанией проводили меня на поезд.
Перед посадкой Марцинкевич дал мне газету:
— Почитаете в дороге, Михаил.
Я ехал почти налегке: большой чемодан захватил Антон, уехавший вчера, и со мной был чемодан маленький, суточный. И гитара.
Купе двухместное, но я ехал один. Так положено в депутатском вагоне: сначала заполняются купе по одному, и только потом, при отсутствии свободных, добавляют второго пассажира. Ну, если сразу кто-то не берет два билета.
Я не брал.
Неторопливо пробирался поезд по Москве. Наконец, достигнув границ, поехал бойчее.
Проводница предложила чай. Чай — это хорошо, чай протрезвляет.
Голова кружилась, но только слегка.
Я раскрыл газету, что дал мне Марцинкевич. Пятничная «Вечерка», но лондонская, «Ивнинг ньюс». На передней странице — мой портрет. Не очень большой, не очень маленький. Девять на двенадцать. «Чемпион?» — такое название статьи. Сама статья — на спортивной странице. Двенадцатой.
Минут пять я разглядывал фотографию. Постарался Виктор Луи, постарался. Просто Джеймс Бонд какой-то. Слегка прищуренные глаза (в ожидании вспышки, вестимо), галстук-бабочка, короткая прическа с белесой полосой: рядом со шрамом волосы у меня седые, да. Так бывает.
Стал читать.
Чижика считают фаворитом в отборе претендентов на матч с Карповым. Фантастические результаты вознесли его на вершину рейтинг-листа. Несколько победных турниров, и международных, и внутренних, советских, которые считаются ещё более сильными, чем международные. Трехкратный чемпион СССР — это блестящий результат!
Чижик — представитель нового поколения шахматистов и нового поколения советских людей. Он свободно владеет английским и немецким языками, не потеряется и во Франции, наизусть знает Коран. На турниры его сопровождают красавицы — ассистентки, Чижик дорого и со вкусом одевается, останавливается в лучших отелях, и в целом очень далек от образа типичного советского командировочного, экономящего каждый доллар и питающегося дешевыми супами-полуфабрикатами, привезенными с собой из Советского Союза.
Он обласкан властью: у него роскошная квартира в одном из самых престижных домов Москвы, он награжден премией Ленинского Комсомола за написанную в возрасте восемнадцати лет патриотическую оперу, которая принесла и приносит ему огромный по советским меркам доход. Баловень судьбы?
Но в Ливии он впервые был ранен, встав на пути осколков бомбы, предназначавшейся полковнику Муаммару Каддафи. Ранение оказалось неопасным, и вскоре Чижик блестяще выступил на межзональном турнире в швейцарском Биле. Все считали, что путь к Карпову будет формальностью.
Но после этого Чижик пережил второе ранение. Во время круиза по Волге вместе с немецкими туристами на теплоходе «Мария Ульянова» во время инцидента с вероятным террористом он получил серьезное ранение головы. Пулевое. Несколько дней он провел в коме, на границе жизни и смерти. Молодой организм и искусство советских врачей справились с ранением, но не повредились ли уникальные шахматные способности гроссмейстера?
На это должен был дать ответ очередной чемпионат Советского Союза. Чижик не отказался от участия, он полон решимости стать чемпионом в четвертый раз. Он играет сильно, и лидирует, но результаты его далеки от предыдущих: перед последним туром он опережает главного соперника на пол-очка, что для Чижика впервые: обычно он финиширует с огромным отрывом.
В последнюю минуту: Чижик победил и стал чемпионом, но вопрос, насколько сегодня силен Чижик, остался. Будем ждать матча в Копенгагене.
Вот о чем написал Виктор Луи. Вкратце, да.
Я отложил газету.
Неприятно быть выставленным на всеобщее обозрение — тут и «ассистентки», и Коран, и роскошная квартира, и ранения, и прочие сугубо частные, не имеющие отношения к шахматам детали.
Но пусть уж так, с благословения госбезопасности, чем клеветы неведомых мне зарубежных писак.
Ну, а тот теперь Чижик, или не тот, покажет следующий год.
C этой мыслью я и улёгся.
А колеса стучали «КопенГаген, КопенГаген, КопенГаген»
Глава 21
31 декабря 1976 года, пятница
Дорога к Новому Году
Выглядел я как свежеотчеканеный рубль, всякому посмотреть приятно: форма Капитана Ливийской Революции завораживает сама по себе, на груди два ордена, лицо суперменское, серебряный пробор. Красавец? Красавец. Жаль, Виктора Луи поблизости нет, уж он бы сфотографировал.
Зазвонил телефон.
— Чижик, ты готов?
— Готов.
— Жди, мы выезжаем.
— Жду.
От девочек до меня двадцать минут езды — по летней дороге. Сейчас зима, добавлю пять минут. Плюс десять на то, на сё — спуститься, прогреть автомобиль, выехать. В общем, полчаса у меня есть.
Интересно, на чём они приедут — на «Панночке» или на «Ведьме»? Загадать, что ли?
Но звук мотора был совсем иным. Ниже, басовитей.
Я глянул в окно. «Чайка»! Слегка припорошенная снежком, обкомовская «Чайка»!
Обычно Андрей Николаевич передвигается на «Волге». Да что обычно, всегда. «Чайки», числом две, стояли в гараже на случай приезда высоких гостей, но высокие гости посещениями нас не баловали. Я лишь однажды видел «Чайки» на улицах Черноземска, когда к нам приезжал космонавт Шаталов. Мы стояли вдоль улицы и махали флажками, пытаясь разглядеть героя. Но это было до Стельбова, в шестьдесят девятом.
Из «Чайки» вышел Стельбов. Пальто кремлёвского пошива, кремлёвская каракулевая шапка, всё строго и серьёзно. А как иначе, он ведь и сам серьёзный. Кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь Чернозёмского обкома партии — серьёзнее некуда.