Оно, конечно, порядок нужен, спору нет. Но прогульщиков следует выявлять по месту прогулов, по-моему так. Или на заводе они значатся стоящими у станков и дающими на-гора уголёк?

К нам тоже приходили протоколы. В «Поиск». Мол, так и так, ваша сотрудница в рабочее время стояла в очереди за сардельками в гастрономе «Центральный», о принятых мерах доложить в течение трёх дней.

Отписываемся стандартно: наши сотрудники работают на договорной основе по свободному графику.

Не понимают. Как так — по свободному? Пришлось подключать обком комсомола. И каждому выдать справку, что такой-то или такая-то, являясь сотрудниками журнала «Поиск» в такой-то должности, работают по свободному графику, сами определяя время прихода и ухода. Подпись и печать.

Удивляются, даже возмущаются. Но крыть нечем.

Девочки и мне такую бумагу приготовили. На всякий случай. Не стоит тебе, Чижик, преувеличивать свою известность, сказали. Возникнет вдруг ретивый дружинник или сержант милиции, и отведёт в отделение. Стипендии тебя, конечно, не лишат, но оно тебе нужно — в отделение?

И я всё думаю: действительно, оно мне нужно? Слушать бубнёж молодого Аркадьева о работе «Философские тетради»? А хоть и старого Аркадьева, заслуженного деятеля науки, о трех источниках и трех составных частях? Нет, старого Аркадьева я уважал. Он руку потерял на фронте. Для хирурга потеря руки — как для пианиста. Умереть легче. Вот и переквалифицировался, стал доктором философских наук. И предмет свой знал туго. Не только то, что написано в учебнике, далеко не только. А вот Аркадьев молодой… Он, мнится мне, ни Гегеля не читал, ни Ленина толком. Может, три-четыре брошюрки, и то — не вникая. А я теряю драгоценные часы, вместо того, чтобы…

В этом и вопрос: вместо того, чтобы — что? Чего я не делаю из того, что делать самое время?

Вечный вопрос: ке фер? Фер-то ке?

Доцент упомянул актуальность работы Ильича «Как нам организовать соревнование».

То есть пятьдесят лет прошло, а всё ещё не перешли от слов к делу, всё гадаем как? Или перешли?

— Посадить в тюрьму отлынивающих от работы, — цитировал Ленина лектор.

А вот сможет ли товарищ Аркадьев ответить, почему работу, написанную Лениным в январе восемнадцатого, опубликовали только в двадцать девятом? Почему одиннадцать лет скрывали от общественности?

Ловушка муравьиного льва.

В «Мире животных» показывали, как муравей попадает в ловушку. Ловушка — это песчаная воронка. Муравей, угодивший в нее, старается выбраться, но чем активнее он перебирает лапками, тем более осыпаются стенки ловушки, увлекая мураша вниз, где поджидает страшный хищник, муравьиный лев.

Единственное спасение — замереть и не шевелиться. Час, другой, третий… Пока дождь или ночная роса не намочит песок, и тот потеряет на время сыпучесть. Тогда будет можно выбраться и спастись.

Но умные муравьи — большая редкость. Один на двадцать. А девятнадцать из двадцати суетятся, бегут, сползают вниз — и попадают в челюсти льва.

Вот и сейчас, похоже, время замереть и не шевелиться. Заниматься личными делами, не замахиваясь на дела великие. Повеяло суровостью: опаздывающих покамест лишь стыдят и лишают премий, но как знать, как знать, не зря ведь Аркадьев «посадить в тюрьму» цитирует… А дальше у Ленина что? Дальше у Ленина «Расстреляют на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве».

Мдя…

Ленин велик и прозорлив. Он верно подметил: у наших организаторов — склонность за все на свете браться и ничего не доводить до конца. Может, он и себя имел в виду? Может, потому и пролежала статья одиннадцать лет, что написал — и не довёл?

И сейчас не доведут. Хорошо, половина работников будет ходить по городу, выискивая другую половину в кинотеатрах, очередях и прочих местах, а кто будет работать? Потому через полгода, через год начнут другое. Во исполнение продовольственной программы разводить баклажаны, свиней или кроликов при металлургических заводах, аптеках и редакциях литературных журналов. Шутка? Ну, надеюсь.

Лекция тянулась мучительно. Кто-то рисовал чертиков и котиков, а Аркадьеву, верно, казалось, что студенты прилежно за ним конспектируют. Кто-то читал, положив книгу на колени. Кто-то просто дремал с открытыми глазами, а кто-то даже и с закрытыми.

— Вы, вы… В пятом ряду слева, вы что, спите? — Аркадьев не выдержал.

— Как можно, товарищ доцент! Это я сосредоточился на вашем голосе, чтобы ничего не отвлекало от усвоения вашей мысли, — не открывая глаза, громко ответил Митринков.

И лекция продолжилась.

А что там думает Сергей Митринков о научном коммунизме, осталось непроясненным.

Суслик вздыхает. Он теперь отец. Маленький суслик Миша сидит дома с мамой, ждет папу. Вечером не до кино. Не на кого оставить маленького суслика. Потому и хотел сейчас. Ан нет. Не получается.

А как девочки собираются организовать соревнование, то бишь быт, после прибавления? Не бойся, Чижик, организуем, говорят. Увидишь. Мало не покажется.

Иншалла, ответил я. Если Аллаху будет угодно — увижу.

А сам сижу на лекции. Девочки — нет. Девочки готовят «Поиск», последние штрихи перед отправкой в типографию. Помимо Сименона, гвоздем номера будут воспоминания старых революционеров: номер-то ноябрьский. Не просто воспоминания, а остросюжетные: как уходили от слежки жандармов, как боролись с провокаторами. Главное — как казнили Гапона. Материал-то отличный, от старого большевика, товарища Петраненко, но трудно было залитовать. Все сомневались, можно ли. Но я через генерала Тритьякова получил отзыв Андропова. Юрий Владимирович сказал, что не только можно, но и нужно, и очень даже своевременно опубликовать воспоминания ветерана. Чтобы провокаторы и предатели знали: не уйти им от справедливого возмездия! Тогда не ушли, а сейчас и подавно не уйдут!

Девочек, конечно, за пропуск лекции спрашивать не станут. Даже и не подумают. Не тот уровень — спрашивать. Выполняют ответственное поручение товарища Андропова к годовщине Октябрьской Революции, поди, спроси. Потом белых медведей спрашивать будешь.

А я вот тут сижу. Из солидарности с Сусликом. Мы ведь свойственники. Он женат на Марии, сестре жены моего отца. И я и девочки — крестные молодого Суслика. Не совсем по форме, но по содержанию — точно.

Все друг другу кумовья, или даже крестники, да.

Вот что любопытно: в каждом семестре у нас общественные науки. История партии, истмат, диамат, политэкономия, сейчас вот научный коммунизм, синий учебник, ещё пахнущий типографией. Лекции, семинары, учебники, конспекты ленинских работ. В сумме общественным наукам отведено часов больше, нежели любому лечебному предмету. Получается, из нас готовят революционеров. Но революционных настроений не видно, так, отдельные искорки, которые воспринимаются в целом негативно и тут же заливаются из пенного огнетушителя. Или углекислотного. Искорка тут же и гаснет. В целом же люди пассивны: наше дело телячье, где привяжут, там и стоим. Партии виднее. Начальство знает. Нет, даже не так. Нам все равно, от нас ничего не зависит. Получается, учение не впрок? Или это вроде вакцинации — безопасные дозы под контролем, чтобы появилась невосприимчивость к революционной активности? Как вакцинируют от оспы — чтобы ликвидировать как явление?

Нехорошие мысли. Не наши. Не комсомольские. Но ведь к чему сводят сейчас комсомольское движение? Быть на побегушках. Партия сказала — комсомол ответил «есть» — и всё. На субботник выйти, в колхоз поехать, или вот — на БАМ. БАМ — это, конечно, могучая стройка. Но строительство — это инженерная задача, экономическая задача, а не политическая. Хотя и политическая тоже, конечно. Как и уборка картофеля и сахарной свёклы. Или сбор макулатуры. Вот и вся политика, доступная комсомолу.

Положим, и это лучше, чем ничего. Сельхозотряды нашего института не только в области известны. Если на обыкновенной картошке можно заработать только бронхит, то в сельхозотрядах за лето — и три, и четыре, и пять сотен. Со строительной специальностью, или трактористы-комбайнеры — даже больше. Для студента это хорошие деньги. Да для любого хорошие деньги. Джинсы купить, магнитофон, или просто в семью отдать, у кого как. Суслик и в сентябре не отдыхал, продолжал работать. Освоил ремонт и наладку доильных аппаратов. Нужная специальность. Врач заработает сто десять рублей в месяц, пусть в сельской местности сто двадцать пять, а наладчик доильных аппаратов на аккордной оплате — триста. И это Суслик, а матёрый мастер больше. Вот и думай, голова, кем быть, кого больше народное хозяйство ценит.