— Жители Камерата! — заговорил монарх, и голос его, усиленный магом, понесся над площадью: — Услышьте волю мою, ибо говорит с вами ваш единовластный повелитель! Имя моего наследника – Арвин Стренхетт! Быть ему наследным принцем, покуда не рожден сын плоть от плоти моей. И если Боги призовут меня прежде отведенного мне времени, повелеваю быть регентом и править от имени дитя до его зрелости того, чье имя указано в моем завещании и будет оглашено после моей кончины. Отец же принца – его светлость Нибо Ришем, будет править в своем герцогстве, дабе не оставлять часть земли камератской без головы и законного владетеля. Такова моя воля! — После поднял младенца на вытянутых руках и закончил: — Его Высочество наследный принц Арвин Стренхетт, герцог Ришемский!

Площадь взорвалась ликующими воплями, оглушив даже тех, кто находился за спиной короля во дворце. Ив еще некоторое время слушал восторг камератцев — они славили государя и его наследника.  А потом король развернулся, и мы склонились, приветствуя государей правящего и будущего… если, конечно, иного не будет.

На этом официальная часть торжества закончилась. Дальше начиналось празднество во дворце и на улицах, и не только в столице. Государь ушел с балкона, и поманил сестру.

— Ваша светлость, — сказал он, бросив последний взгляд на мальчика, — отнесите Его Высочество нянькам. На сегодня ему испытаний достаточно.

— Ох, братец, — донесся до меня приглушенный щебет Селии, — это такая честь, такая милость…

Государь с рассеянной улыбкой потрепал ее по щеке и поднял взгляд на Ришема. Тот без слов понял короля и забрал сына из его рук. После передал дитя супруге, что-то шепнул и развернул ее в сторону дверей. По лицу герцогини скользнула тень досады, даже разочарования. Возможно, она ожидала чего вроде благодарности или похвалы, может еще что-то, но не дождалась. А вот Нибо, как мне показалось, немного расслабился. Теперь он выглядел более уверенно.

— Прошу простить, Ваше Величество, — негромко произнес герцог, и они с женой удалились. Впрочем, герцогская чета не покинула нас, вскоре они вернутся и будут вместе со всеми наслаждаться празднеством.

— Ваше сиятельство, следуйте за мной, — велел Ив.

— Дамы и господа, прошу проследовать вас в бальную залу, — донесся до меня голос королевского распорядителя, когда я направилась за королем.

Более он никого не позвал, но свита ему сейчас была без надобности. Государю нужно было избавиться от лишних регалий. Мог бы и без меня обойтись, но решил иначе. Сейчас наши пути с гостями и придворными разошлись. И как только мы скрылись из виду, Ив подставил локоть, и я с готовность взяла его под руку.

— Королем быть ужасно, — проворчал монарх. — Я зад отсидел, пока всех выслушал.

— Бедненький, — хмыкнула я. — Но неблагодарный.

— Я проделаю нечто такое в твой день рождения. Усажу и заставлю всех подходить с поздравлениями. Потом покажешь, насколько благодарна, — пообещал мстительный венценосец. Я отмахнулась:

— Нашел, чем пугать. Попробуй, как девица на своем представлении, обойти каждого гостя. Ноги до коленок сотрешь, а еще надо сохранять радушие, быть милой и приветливой. А ты всего лишь посидел на мягкой подушечке и жалуешься.

— В тебе нет ни капли сострадания, — фыркнул монарх.

— К королевскому седалищу? Для этого в него должны хотя бы выстрелить, — пожала я плечами.

— Руки прочь от монаршего зада, — высокомерно произнес Ив.

Он остановился. Это стало знаком, после которого к королю приблизились пажи и хранитель королевских реликвий с помощником. Первые сняли с плеч государя мантию, второй, поклонившись, с благоговением подставил раскрытый ларец, и двое пажей, чьи руки не были заняты мантией, сняли с шеи монарха медальон с гербом Камерата. Его убрали в ларец. Помощник хранителя реликвий опустился на одно колено и принял посох власти. На государе из всех регалий осталась лишь корона. Для следующей части торжества этого было достаточно.

— Господа жду вас на моем празднике, — сказал им король и вновь подставил мне локоть.

Реликвии отправились в хранилище, мы в бальную залу. Теперь сопровождали нас только гвардейцы.

— Как тебе показался племянник? — спросила я с любопытством.

— Милый младенец, — без особых эмоций ответил государь. — Сейчас сложно сказать, на кого похож. Глаза голубые, пушок на голове черный. Вроде и Стренхетт, но посмотрим, в кого пойдет. Еще рано делать выводы. — Он немного помолчал, но вдруг приостановился и посмотрел на меня: — Ты хочешь на него посмотреть? Взять на руки?

— О, — отмахнулась я. — Что ты. Он такой маленький, мне страшно причинить ему случайно вред. Нет, в руки я бы его взять не хотела, но поглядеть было бы любопытно.

— А мне было бы любопытно поглядеть на тебя с младенцем на руках. Должно быть, очаровательнейшее зрелище.

Я ответила настороженным взглядом.

— К чему ты это говоришь? — осторожно спросила я.

Государь изломил бровь, посмотрев на меня с легким удивлением, затем усмехнулся:

— Нет, ты неверно поняла. Я всего лишь сказал, что ты должна мило выглядеть, когда возьмешь на руки дитя. Только и всего. Бастард мне не нужен. Но однажды ты возьмешь на руки моего сына, это я знаю точно.

Теперь я и вовсе была сражена его словами, не понимая, как их воспринять. Ив с явным интересом наблюдал за мной, а я стояла, не в силах осознать то, что он задумал. Наконец, не выдержала и воскликнула:

— Но это невозможно! Ив, ты не поступишь так со мной…

— Как? — полюбопытствовал он.

— Если ты говоришь о нашем браке, то это совершенно неправильно и неразумно! И…

— И?

— И я не хочу!

— И что же дурного в том, чтобы стать королевой?

Я впилась ему в лицо пытливым взором, но не увидела: ни злости, ни упрямства, ничего, что подтвердило бы мои подозрения. Только ирония и прежнее любопытство.

— Так ты не об этом? — вновь осторожно спросила я.

— Не об этом, но твои слова меня, признаться, задели, — ответил король. — Я жду пояснений. В конце концов, мы и так живем, как муж и жена. И чтобы изменил храм?

— Всё! — воскликнула я. — Мы не живем, как муж и жена. Мы живем, как любовники. И это не обременяет нас обязательствами и предписанными законом и этикетом правилами. И первое, что изменится, мы уже не будем делить покои, мы будем делить дворец. Королева с малым двором в своем крыле, король в своем. Я не смогу покидать дворец, как сейчас, не смогу заниматься ничем, кроме как посещать одобренные тобой заведения, чтобы погладить по головам сирот и оставить им некую сумму денег. Но я уже не смогу проконтролировать, куда ушли эти деньги, потому что всякая государственная деятельность будет мне запрещена. С министрами я смогу беседовать только о погоде, а всё иное будет равняться предательству. И всё потому, что женщина не может быть причастна к власти. Попытка управления приведет к моей казни. Верно? Или ты собираешься переписать этот закон и позволишь мне стать твоим соправителем?

— Нет, не собираюсь и не позволю, — ответил Ив. — Женщина у власти – это прямое нарушение одного из основных законов. Чтобы его переписать нужно больше, чем мое желание.

— Я не смогу просто сидеть со своими фрейлинами и умирать со скуки, слушая чтение рекомендованных книг. Да я взвою! И что тогда? Отправишь меня на плаху или пришлешь палача с удавкой? А тебе придется отдать приказ, потому что я не утерплю и суну нос в государственные дела, и это может стать известным. И даже если я просто спрошу Атленга о внешней политике, а он ответит – это уже будет называться изменой. И как же ты тогда поступишь? Топор или удавка?

Государь рывком притянул меня к себе, подцепил пальцами подбородок и заглянул в глаза:

— Не хочу смотреть, как твоя голова расстанется с телом, — нервно улыбнувшись, ответил он. — В вашем сочетании есть неоспоримая гармония. Проклятье, — Ив передернул плечами и отвел взгляд: — Даже представить это невозможно. Ни удавку, ни топор. В тебе слишком много жизни, чтобы… Боги, — голос монарха охрип, и он кашлянул, прочистив горло. — Не хочу об этом. Жутко. — И покривился: — Дай мне минуту.