— Не говорите ему, что я плакала, — произнесла я глухо. — Скажите, что я была весела и ни разу не вспомнила о нем. Не хочу, чтобы он знал о моих переживаниях, они ему безразличны.

— Это не так, — ответил Дренг. — Ему плохо без вас, Шанриз. Он страдает…

— А мне без него хорошо, — вновь зло отчеканила я и отстранилась. — Мне без него восхитительно! Никто не следит за каждым моим шагом. Мне не приходится постоянно быть сдержанной, чтобы не навлечь гнев на кого-то лишь за то, что я ему улыбалась. Мной не руководят и не говорят, что мне надо делать. А главное, больше никто не дает лживых клятв и заверений. — Вернувшись в кресло, я закинула ногу на ногу, и усмехнулась: — Как же хорошо быть королем, не находите, Олив? Можно обижать, топтать, выкручивать в свою пользу и остаться тем, кому сочувствуют. Бедный Ив! Он так любил, что пришлось освежать эмоции! Так сожалел, что ударил, получив сопротивление на новую низость, которую едва не совершил. Теперь готов откупаться.

Дренг приблизился и уселся перед моим креслом прямо на пол. Он подтянул колено к груди и посмотрел на меня с сочувствием.

— В вас говорит обида, — по-прежнему мягко произнес граф.

— И сколько их скопилось за эти годы! — отмахнулась я. — Однако я каждую из них поборола и продолжала верить ему, была честна и открыта, я почитала его едва ли не за мужа! — воскликнула я и оборвала саму себя, но выдохнула и продолжила чуть хрипло: — Он был мне дорог, Олив, по-настоящему дорог. А теперь все его ласки кажутся мне всего лишь гадким враньем, и я не понимаю, зачем ему было мне лгать.

— Наверное, потому что не лгал, — немного грустно улыбнулся Дренг. — Иначе не страдал бы вместе с вами. Я не оправдываю государя, не думайте. Всего лишь говорю о данности. — Он чуть помолчал, а после продолжил: — Признаться, изначально я увидел в вас обычную искательницу королевских милостей, тем более вас вела герцогиня Аританская. Я не принимал вас всерьез и не мог понять, что же такое необычного увидел в вас Ивер. Миленькая, резвая, предприимчивая… странная. Помните облаву в лабиринте? — я скользнула по нему взглядом и кивнула. — Так вот тогда я не придал особого значениям играм, которые затеял король. Мне казалось, что он просто забавляется, но лишь до того момента, пока не увидел его после вашего разговора по окончании турнира.

Еще ни один отказ он не переживал так тяжело. В общем-то, и отказов почти никогда не было. Он брал любую женщину, они сами шли ему в объятья. Кто опасался сказать – нет, кто жаждал сказать – да. За всё время, что я его знаю близко, а это десять лет, монарху смели отказать всего лишь три женщины. И каждую из них он отпустил безболезненно. К чему упорство, когда его дворец полон дичи? Пытался отпустить и вас, но… Вы стали его наваждением, Шанриз.

Поняв это, я начал… изучать вас. Мне хотелось понять, кто же, наконец, смог приручить «камератского волка». И тогда я сделал вывод, что вы примечательнейшая личность, ваше сиятельство. Неординарная, способная заворожить не столько своей женственностью, но внутренней силой и тем светом, что исходит от вас. Кроме одного раза, вы не просили должностей для ваших родственников. Остались холодны к богатствам королевской сокровищницы, и вы не стремились подчеркнуть свое положение перед другими придворными. И когда Ив оказывается озарен вашим сиянием, темная душа монарха становится светлей и чище. Его гневливость снижается, он становится спокойным и уравновешенным. Тот, кто знает его близко, поймет меня, потому что видел короля без маски, в которой он обычно предстает перед подданными.

Это весьма сложный человек с жестким… жестоким норовом. Он подвластен вспышкам ярости, которую не может сдерживать и дает пламени пожрать свой разум. Но вы каким-то чудом умудряетесь сдерживать того зверя, которого мы так хорошо прежде знали. Даже когда вы покидали дворец, государь оставался умиротворенным и в добром расположении духа. И знаете еще что? — я ответила Оливу хмурым взглядом: — Будь на вашем месте другая, он бы не сумел остановиться. Я был в тот день рядом с беседкой и видел… простите, — Дренг покривился и отвернулся, избегая моего взгляда: — Ивер привез меня с собой, чтобы я сумел остановить его, если он перейдет грань. Я был уже рядом с беседкой, готовый вмешаться, когда он ударил вас, но так и не успел войти, потому что его разум вдруг посветлел. После этого я отступил…

— Ваше сиятельство, — сухо начала я, желая остановить поток его слов, но Олив мотнул головой и поднял руку, прервав меня.

— Я не оправдываю его, клянусь, — сказал фаворит. — Более того, с того момента, как он ушел от вас, я избегал его общества, потому что… потому что сам был полон негодования за то, чему стал свидетелем. Мне не хотелось разговаривать с ним, да и о чем говорить, когда я столько раз его предупреждал?! Я говорил, чем может кончиться дело, но… проклятье, — выругался граф, и я поняла, что последнего он говорить не собирался. Вздохнув, Олив продолжил: — Я пытаюсь сказать вам, что все эти годы был на вашей стороне. Не позволил ему упустить вас и сейчас делал всё возможное, чтобы удержать от глупости. Вы нужны ему, вы нужны всем нам…

Хмыкнув, я потянулась, забрала со столика дарственную и, снова пробежав ее глазами, уронила себе на колени.

— Вы… хотите отказаться? — спросил Олив.

— Отнюдь, — ответила я. — С чего бы? Я принимаю этот дар. Однако я не могу ответить на ваши чаяния, ваше сиятельство. И мне вовсе не польстило, что вы видите во мне склянку с успокоительным зельем для безумца. Похоже, и он видел во мне нечто подобное, раз так легко отправился покорять чужую любовницу… — Зло хохотнув, я воскликнула: — Он отбил ее у Морсома, Олив! О какой любви вы говорите, если же он сражался за другую женщину? А после содержал, купил дом…

— Нет! — воскликнул в ответ граф. — Неверно! Не совсем так, — уже тише продолжил он. — Содержал ее Морсом. Это он купил ей дом и посещал тайно от супруги. Но… его сиятельство имел неосторожность похвалиться своей любовницей, тем, что она влюблена в него без памяти и не променяет ни на кого другого. Морсом был слишком самоуверен, слишком громко хвастал. Результатом стал спор. Первым вызвался потягаться с камердинером виночерпий, но потерпел неудачу. После решились сыграть в эту игру приятели-пажи, однако и им было отказано. Даже я ввязался в глупую забаву. Не скажу, что усердствовал, мне было просто скучно и любопытно в равных долях. Государь, как судья и наблюдатель, ездил в оперу, чтобы проследить за ходом спора. — Я впилась взглядом в Дренга. — В антрактах мы отправлялись в ее гримерку с цветами и подношениями. На каждое представление один из спорщиков, разве что пажи, как обычно были оба за одного. Король наблюдал наше появление на представлении, после отсылал с нами переодетого гвардейца, чтобы он увидел итог и передал монарху, не исказив истину. Она отказала всем. Цветы приняла, подарки вернула, в визитах отказала. Морсом был счастлив, а король… Он поддался общему азарту и решил «стряхнуть пыль», как тогда выразился. Поверьте, он не намеревался вступать в связь, лишь показать, что дамочка ждет более выгодного покровителя.

— Но вступил, — усмехнулась я. — Выиграл и решил воспользоваться наградой в полной мере.

— Да, — чуть помедлив, кивнул Дренг. —  Король выиграл, Морсом остался ни с чем…

— И уязвленный, отомстил, как смог – пустил сплетню, — констатировал я. — Возможно, даже надеялся, что слухи долетят и до меня. А Ив Стренхетт увел у камердинера любовницу, посещал ее в доме, который купил камердинер, а потом превратил разум камердинера в кашу за то, что я узнала об измене. Браво! — взяв дарственную, я поднялась с кресла. — Закончим на этом. Довольно грязи, оставьте ее королю. Он в ней освежается. И если продолжите, то мы с вами разругаемся, ваше сиятельство. Желаете со мной отобедать? У меня сегодня появился аппетит, и мне не терпится его утолить, пока он вновь не исчез.

— С удовольствием задержусь у вас и клянусь более о короле не говорить, если вы этого не пожелаете, — поднявшись на ноги, улыбнулся граф. — Где вы пропадали?