— Да.

— Ты пожалеешь…

— Я ничего не теряю, бросив работу продавца.

— А я не про работу. Одумайся, пока не поздно!

— Бабуль, все будет хорошо. Все уже решено.

— Дурочка ты малолетняя! — с недовольством кидает она мне. — Очаровал он тебя. Наплачешься ты с ним.

— Пусть так. Каждый имеет право на ошибки, — твердо отвечаю я.

— О боже! Я думала, ты умнее. Сними розовые очки, Милана! — уже злится бабуля. — Я понимаю, что взрослый, состоятельный мужчина, да и чего там, очень харизматичный и убедительный может вскружить голову кому угодно. Только ты летишь на огонь, на котором обожжёшься. Ожоги лечатся, оставляя рубцы. Но можно и вовсе сгореть. Он же себе не жену берет, а красивую куклу для статуса! Будет вертеть тобой как хочет. Даже если ваш брак продлится долго, он вытянет из тебя всю энергию… Или ты на деньги его польстилась?! Так знай, деньги счастья не приносят, а как раз наоборот делают людей алчными, циничными и жестокими! А я чувствую, что Вертинский именно такой!

Дышу глубже. Возможно, Вертинский и правда такой. Только мне все равно. Он не герой моего романа. Но, к сожалению, бабуле я этого объяснить не смогу.

Закрываю сумку. Осматриваю комнату. Вроде все. Собираю разбросанные вещи, наводя порядок. Читаю сообщение от Платона о том, что он ждет меня внизу. Становится тоскливо. Вот так оставлять бабушку с ложью. Послезавтра я стану женой Мирона Вертинского. А через год – разведенной женщиной.

— Бабулечка, — подхожу к ней сзади, наклоняюсь, обнимаю, повисая на шее. — У меня правда все будет хорошо. Я буду тебя навещать. Если это ошибка, то я должна ее совершить. Разве не ты говорила, что лучше сожалеть о том, что было, чем о том, чего не было.

— Иногда стоит прислушаться к опыту других, — вздыхает она и поглаживает мои руки.

— Опыт – это когда все проживаешь сама.

— Не плачь потом мне! — строго сообщает бабуля, но сжимает мои руки.

— Хорошо, — целую ее в щеку и бегу за сумкой.

Платон встречает меня в подъезде, забирая сумку. Улыбается, но как-то грустно. Иногда мне кажется, что, предлагая эту авантюру, где-то в глубине души он надеялся, что я откажусь. А я не могла упустить такого шанса. Заработать столько денег просто нереально, а время идет…

— Это все вещи? Сумка легкая, — констатирует парень, когда мы спускаемся вниз.

— Мирон сказал не брать много вещей.

— Мало ли что сказал Мирон, — цокает Платон. — Можешь взять все, что захочешь.

— Мне достаточно.

— Слушай, ты не должна его беспрекословно слушаться. Достаточно играть его жену на публике.

Нервный. Дёргает дверь не в ту сторону. Злится, почти вылетая на улицу. Пока он открывает багажник, укладывая мою сумку, я сама сажусь на переднее сидение и пристегиваюсь.

Платон садится за руль, молча заводит двигатель и выезжает со двора. Обычно он целует меня при встрече, а потом болтает без умолку, смеша меня, или расспрашивает о том, как прошел день. А сейчас молча сводит брови и сжимает руль. Я прямо чувствую, как в его голове творится хаос.

— Останови, пожалуйста, у кафетерия, — прошу я.

Тормозит, паркуясь.

— Кофе хочешь? Латте с карамелью? — берет портмоне, собираясь выйти.

— Нет, сиди здесь. Я скоро, — не дожидаясь его реакции, выхожу из машины.

Сама покупаю нам два стаканчика кофе: мне – с карамелью, Платону – с миндальным сиропом, как он любит. Возвращаюсь в машину и с улыбкой протягиваю ему напиток.

— Мила, — выдыхает, улыбаясь. — Я и сам купил бы кофе. В нашей семье не принято, чтобы женщина платила.

— Я не могу сделать ничего значимого для тебя. И мне очень приятно угостить тебя кофе, — отвечаю я, на что Платон усмехается, делая глоток. — Подожди, не трогайся с места, давай поговорим, — прошу я.

— Ну давай, — разворачивается ко мне, тянет руку и заправляет за ухо выпавшую из моего хвоста прядь волос. В машине Платона всегда пахнет мятой, бергамотом – приятно, свежо.

— Объясни, почему ты злишься?

— Я не злюсь.

— Нервничаешь.

— Есть немного… Но знаешь, не каждый день отдаешь девушку замуж, — невесело ухмыляется, проходясь рукой по своим непослушным волосам.

— Платон, ты же все понимаешь… И сам это мне предложил. За что я тебе благодарна. Не заставляй меня чувствовать себя неудобно, мне и так дико волнительно. И я тоже не каждый день выхожу замуж по расчету. Поэтому, пожалуйста, не нагнетай еще больше. Я еду жить в чужой дом, где единственный знакомый мне человек – это ты, — выдаю на одном дыхании.

— Просто… — задумывается. — Ты знаешь, что очень мне нравишься. Ты, наверное, первая девушка, на которой я так залип. Мы знаем друг друга уже полгода, но ты держишь меня на расстоянии. А Мирон, он и спрашивать не будет… Он будет играть на публику и много себе позволять. Да, я понимаю, что это все ради общего блага… Я пытаюсь себя в этом как-то убедить, но выходит плохо. Если бы я чувствовал от тебя отдачу и что-то глубже, то был бы увереннее… — не договаривает. — Да ладно, не бери в голову, я попытаюсь сам справиться с эмоциями. Все правильно.

Платон с минуту смотрит мне в глаза, видимо, ожидая каких-то слов или действий, а я теряюсь. Он ставит кофе на подставку, заводит двигатель и выезжает на трассу.

Всю дорогу мы снова молчим. Снять между нами напряжение не получилось. Похоже, стало только хуже. Он прав. Я не даю должной отдачи его чувствам. Нет, мы целовались, обнимались, много беседовали, узнавая друг друга. Платон симпатичный, веселый и очень добрый парень с правильным мышлением и ориентирами в жизни. Он мне нравится. Правда, нравится. Но есть определенный барьер, который я почему-то не могу с ним перешагнуть. Мне приятны его комплименты, касания и ухаживания. Но к большему пока не готова. Нужно время. Я долго привыкаю к людям. И проживание в одном доме нас должно сблизить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ворота распахиваются автоматически, как только мы подъезжаем к особняку Вертинских. Дух захватывает от красоты и величия. Зеленый газон, ровные дорожки, огромная терраса с плетеной мебелью. Аккуратные клумбы с яркими цветами и огромный, величественный дом, отделанный белым камнем. На ближайший год данное место станет моим домом. В это сложно поверить и принять. Но все новое поначалу пугает. Привыкну.

Платон паркуется в гараже, где уже стоят несколько машин и даже огромный навороченный мотоцикл. Платон помогает мне выйти, вытягивая из машины за руку, но так и не отпускает. Поглаживает ладонь, рассматривая мои пальцы.

— Ты прости… я немного импульсивен.

— Тебе не за что просить прощения. Ты даже прав. Я понимаю… — сжимаю его ладонь.

— Хорошо, — улыбается, перехватывает меня за талию, прижимает к себе, вдыхает запах моих волос, начиная дышать глубже. Наклоняется к моим губам, касается, но не целует, словно ждет первого шага от меня. И я пытаюсь…

— Вы бы не афишировали, — слышу позади себя хриплую усмешку. Отстраняюсь, оборачиваясь. Арон. На мужчине рваные джинсы, белая футболка в обтяжку, в руках тонкая кожаная куртка, а на ногах массивные, похожие на армейские, ботинки. Щурится, насмешливо на нас посматривая, но в глазах такая же черная бездна, как и у Мирона. Очень похожий темный взгляд. — А то у стен тоже есть уши и глаза. И полетит ваша афера к чертовой матери, — иронично произносит, словно не имеет к этой семье отношения, и идет к мотоциклу, надевая куртку и черные очки.

— Так говоришь, будто это только нам нужно! — огрызается Платон, не прекращая меня обнимать.

— Так оно и есть, малой, — ухмыляется Арон и садится на мотоцикл.

— Не называй меня так! — опять нервничает Платон.

— Малой?! — специально переспрашивает. Как дети. Усмехаюсь. И Платон злится еще больше. — Расслабься, Платон, девочке весело, — подмигивает мне и заводит мотоцикл.

— Пошли! — Платон перекрикивает рев мотора мотоцикла, достаёт мою сумку из багажника и тянет меня на выход из гаража.