Наиболее влиятельное из этих учений я назвал историцизмом. Анализ возникновения и распространения важнейших форм историцизма является одной из центральных тем этой книги, которую поэтому можно даже охарактеризовать как комментарии на полях истории развития историцистских учений. Несколько замечаний, касающихся происхождения этой книги, могут пролить свет на то, что я понимаю под историцизмом и как он связан с другими упомянутыми проблемами.

Хотя основная сфера моих интересов лежит в области методологии физики (и, следовательно, связана с решением определенных технических проблем, которые имеют мало общего с вопросами, обсуждаемыми в этой книге), долгие годы меня интересовало во многих отношениях неудовлетворительное состояние общественных наук, и в особенности социальной философии. В этой связи немедленно возникает вопрос об их методе. Мой интерес к данной проблеме был в значительной степени усилен возникновением тоталитаризма и неспособностью общественных наук и социально-философских учений его осмыслить. Один вопрос представляется мне особенно важным.

Очень часто мы слышим высказывания, будто та или иная форма тоталитаризма неизбежна. Многие из тех, кому в силу их ума и образования следует отвечать за то, что они говорят, утверждают, что избежать тоталитаризма невозможно. Они спрашивают нас: неужели мы настолько наивны, что полагаем, будто демократия может быть вечной; неужели мы не понимаем, что это всего лишь одна из исторически преходящих форм государственного устройства? Они заявляют, что демократия в борьбе с тоталитаризмом вынуждена копировать его методы и потому сама становится тоталитарной. В других случаях они утверждают, что наша индустриальная система не может далее функционировать, не применяя методов коллективистского планирования, и делают из этого вывод, что неизбежность коллективистской экономической системы влечет за собой необходимость применения тоталитарных форм организации общественной жизни.

Подобные аргументы могут звучать достаточно правдоподобно. Но в этих вопросах правдоподобие — не самый надежный советчик. На самом деле не следует даже приступать к обсуждению этих частных вопросов, не дав себе ответа на следующий методологический вопрос: способна ли какая-нибудь социальная наука давать столь безапелляционные пророчества? Разве можем мы в ответ на вопрос, что уготовило будущее для человечества, услышать что-нибудь, помимо безответственного высказывания суеслова?

Вот где возникает проблема метода общественных наук. Она, несомненно, является более фундаментальной, чем любая критика любого частного аргумента, выдвигаемого в пользу того или иного исторического предсказания.

Тщательное исследование этой проблемы привело меня к убеждению, что подобные безапелляционные исторические пророчества целиком находятся за пределами научного метода. Будущее зависит от нас, и над нами не довлеет никакая историческая необходимость. Однако есть влиятельные социально-философские учения, придерживающиеся противоположной точки зрения. Их сторонники утверждают, что все люди используют разум для предсказания наступающих событий, что полководец обязан попытаться предвидеть исход сражения и что границы между подобными предсказаниями и глубокими всеохватывающими историческими пророчествами жестко не определены. Они настаивают на том, что задача науки вообще состоит в том, чтобы делать предсказания, или, точнее, улучшить наши обыденные предсказания, строить для них более прочные основания, и что, в частности, задача общественных наук состоит в том, чтобы обеспечивать нас долгосрочными историческими предсказаниями. Они настаивают также на том, что уже открыли законы истории, позволяющие им пророчествовать о ходе истории. Множество социально-философских учений, придерживающихся подобных воззрений, я обозначил термином историцизм. В другом месте, в книге «The Poverty of Historicism», я попытался опровергнуть эти аргументы и показать, что, вопреки их кажущемуся правдоподобию, они основаны на полном непонимании сущности научного метода и в особенности на пренебрежении различием между научным предсказанием и историческим пророчеством. Систематический анализ и критика историцизма помогли мне собрать определенный материал по истории этого социальнофилософского направления. Этот материал и послужил основой для настоящей книги.

Тщательный анализ историцизма должен был бы претендовать на научный статус. Моя книга таких претензий не имеет. Многие из содержащихся здесь суждений основаны на моем личном мнении. Главное, чем моя книга обязана научному методу, состоит в осознании собственных ограничений: она не предлагает доказательства там, где ничего доказанного быть не может, и не претендует на научность там, где не может быть ничего, кроме личной точки зрения. Она не предлагает новую философскую систему взамен старых. Она не принадлежит к тем столь модным сегодня сочинениям, наполненным мудростью и метафизикой истории и предопределения. Напротив, в ней я пытаюсь показать, что мудрость пророков чревата бедами и что метафизика истории затрудняет постепенное, поэтапное применение (piecemeal) научных методов к проблемам социальных реформ. И наконец, в этой книге я утверждаю, что мы сможем стать хозяевами своей судьбы, только когда перестанем считать себя ее пророками. (2, с. 29-33)

Б.М. Кедров — известный философ, историк и методолог науки, первая специальность — химическая термодинамика и органическая химия. Был слушателем Института красной профессуры философии и естествознания, аспирантом Института общей и неорганической химии, кандидат химических наук, преподаватель истории химии МГУ. Участник Великой Отечественной войны. Доктор философских наук, профессор, действительный член АН СССР, директор Института истории естествознания и техники (1862-1972), ИФ АН СССР (1973-1974), член многих иностранных академий и научных обществ. Организатор и первый главный редактор журнала «Вопросы философии» (1947-1949). Исследования посвящены философско-методологическим проблемам химии, естествознания в целом, союзу философии и науки, классификации наук, диалектике научных открытий, революции в естествознании, науке в целом, роли диалектико-материалистической методологии в развитии науки, а также проблемам истории науки, марксистской концепции истории естествознания, логики и методологии науки. Глубокий исследователь закономерностей развития и функционирования науки и диалектики, марксистского учения в целом. Многие годы осуществлял огромную научно-организационную работу, способствовал развитию и укреплению союза философов и ученых-естественников, установил контакты советских философов с мировым философским сообществом. Главные труды: «Энгельс и естествознание» (М., 1947), «День великого открытия (об открытии Д.И. Менделеевым периодического закона)» (М., 1958), «Предмет и взаимосвязь естественных наук» (М., 1962), «Единство диалектики, логики и теории познания» (М., 1963), «Ленин и научные революции». Естествознание. Физика (М. 1980), «Проблемы логики и методологии науки». Избр. труды (М„ 1990).

Л. А. Микешина

Приводятся фрагменты из следующих работ:

1. Кедров Б.М. Предмет и взаимосвязь естественных наук. М., 1962.

2. Кедров Б.М., Огурцов АЛ. Марксистская концепция истории естествознания XIX века. М., 1978.

3. Кедров Б.М. Ленин и научные революции. Естествознание. Физика. М., 1980.

Методы и приемы естественных наук. Метод науки есть не что иное, как общий способ достижения адекватного и всестороннего отражения предмета исследования, раскрытия его сущности, познания законом. Поэтому в научном методе выражено само содержание изучаемого предмета, его внутренняя природа. Герцен писал, что метод в науке вовсе не есть дело личного вкуса или какого-нибудь внешнего удобства, что он, сверх своих формальных значений, «есть самое развитие содержания, — эмбриология истины, если хотите». Этим определяется объективное значение научного метода, его объективное основание в качестве общего подхода к исследованию явлений природы. Вместе с тем метод науки, при всей его важности, всегда играет подчиненную роль по отношению к предмету науки и целиком определяется природой этого последнего (1, с. 35-36).