– Больная, ложитесь на бочок, – это мне.

Больной повиновался. Лежу. Сунули мне грелку под бок. А что, приятно. Я даже слегка задремал. Лежу-балдею. И вдруг слышу ужаснейшее предложение от Эллочки.

– Мариша, ты знаешь, что мы ещё не сделали?

– Нет!

– Нужно ей клизму поставить!

Я даже подпрыгнул от таких слов.

– Лежите-лежите, больной, – хлопает меня по спине Эллочка, – вам нельзя волноваться!

Нет, девчонки, достаточно! Долго я терпел, но ведь всему же есть предел. Давайте оставим вашу затею, иначе стану рычать. Потом не обижайтесь на меня. На моё счастье, клизму подружки не нашли. Опять повезло.

Следующая игра оказалась куда приятнее. Называлась она «чаепитие». Вместо чая мне налили лимонада. Пить я эту гадость не стал, да и девчонки не настаивали. А вот от тортика не отказался. Вкусняшка! Торт мне очень понравился, и я даже получил добавку. Спасибо, подруженьки! Потом были шоколадные конфеты и печенье. Уже доедая последние угощения, я услышал, как клацнул замок.

Взрослые – интересные люди. Папа, увидев меня сидящим в кресле в позе человека, нахмурил брови и изумлённо произнёс:

– Да ты, Трисон, наглая собака, оказывается.

Вот и поиграли. Правильно: кто виноват? Собака. Я виновато скульнул и сполз на пол. Хорошо ещё, у меня были защитники, вернее защитницы.

– Папа, папа, – заверещала Эллочка, – это мы его попросили посидеть с нами в кресле.

– И он согласился, – добавила Мариша.

– А стихи он вам не читал? – съязвил папа.

Ёрничайте-ёрничайте, господин доктор, только я тут не виноват. Поедание торта – это самое безобидное, что произошло в этот вечер. Спасибо вам, что вы с мамой хоть клизму подальше упрятали.

Больше меня с «костюмерами» наедине не оставляли. Все мои мучения остались в прошлом. Хотя чего я тут возмущаюсь. Ничего страшного не произошло. Подумаешь, девочки поиграли. В любом случае это гораздо лучше, чем сидеть на привязи в полуразрушенном доме и наблюдать, как мальчики разжигают мангал, понимая, что через некоторое время там будут шипеть твои рёбрышки.

Мои пожилые сёстры вернулись из поездки через три дня, и я вернулся к своей обычной работе. Правда, Полина Фотеевна выходила на улицу всё реже и реже.

Не знаю, то ли маскарад повлиял, то ли моя старость подходит, то ли телевизора обсмотрелся, но в последнее время стали мне какие-то странные сны сниться. Беда просто с ними. Судите сами.

Однажды снится мне, что собаки со всего мира собрались на какой-то съезд. Всё как у людей: громадный зал, под потолком роскошные люстры, сцена, трибуна, президиум, председатель, микрофоны, видеооператоры, фотографы, журналисты. Все снуют, толкаются, ругаются друг на друга. Смотрю, какой-то лохматый пёс с перекошенным глазом протискивается с фотоаппаратом сквозь толпу, а полная почему-то пятнистая такса рычит на него:

– Ну, куда ты прёшь, кобель бесстыжий? Проспал, так стой теперь сзади.

– У тебя забыл спросить, – рычит в ответ пёс.

– Да, забыл! – не унимается такса. – Всю жизнь норовите без очереди пролезть!

– Сдурела, что ли? – хмыкает пёс. – Какая тут очередь?

– А такая! – язвит такса.

– Заткнись!

Такса оскалила зубы и зарычала.

– Что вы грызётесь, как люди? – вмешался пожилой бульдог и сделал им обоим замечание. – Как вам не стыдно, господа? Вы же интеллигентные собаки.

И тут звучит собачий вальс – это, наверное, что-то вроде нашего гимна. Все встают и начинают подвывать. К потолку взлетает какой-то многоцветный флаг с двумя крест-на-крест косточками. Музыка смолкает, все аплодируют, а в это время на трибуну поднимается убелённый сединами длинношёрстный сенбернар.

– Уважаемые дамы и господа! – начал он свою речь. – Поздравляю всех делегатов с открытием «Первого международного собачьего съезда». Мы собрались здесь для того, чтобы принять «Всеобщую Декларацию прав собак» и создать международный орган, который будет контролировать её неукоснительное соблюдение во всех странах. Мы вынуждены пойти на такой шаг, поскольку люди совсем потеряли стыд и совесть. Мы больше не желаем терпеть тот произвол, который творят так называемые братья наши старшие. Пренебрежение и презрение к правам собак привели к варварским актам, которые возмущают собачью совесть. Мы обязаны создать свой, собачий мир, в котором все без исключения собаки будут иметь свободу гавкать, рычать, выть и скулить! Все собаки земли должны быть свободны от страха и нужды!

Зал взорвался аплодисментами и диким воем. Выждав, когда зал стих, докладчик продолжил:

– Все собаки рождаются свободными и равными в своём достоинстве и правах. Мы наделены отвагой, преданностью и честностью, а потому будем всегда служить человекам примером для подражания.

Снова раздались бурные аплодисменты.

– Каждая собака должна обладать всеми правами и всеми свободами, провозглашёнными настоящей Декларацией, без какого бы то ни было различия, как то: в отношении породы, цвета и длины шерсти, социального происхождения, имущественного, сословного или иного положения. Кроме того, не должно проводиться никакого различия на основе политического, правового или международного статуса страны или территории, к которой собака принадлежит, независимо от того, является ли эта территория независимой, подопечной, несамоуправляющейся или как-либо иначе ограниченной в своём суверенитете. Далее: каждая собака имеет право на жизнь, на свободу и на личную неприкосновенность. Никто не должен сидеть на цепи или находиться в подневольном состоянии. Цепь, ошейник и собакоторговля запрещаются во всех их видах. Ни одна собака не должна подвергаться пыткам или жестокому обращению.

В зале раздался громкий лай. Делегаты повскакивали со своих мест и стали неистово аплодировать. Стоявшая рядом со мной крошечная собачка неизвестной породы смахнула слезу и зашептала:

– Какое счастье. Наконец-то мы дожили до светлого дня! – Она повернулась ко мне и стала рассказывать о своих бедах: – Представляете, уважаемый лабрадор, у меня уже в третий раз люди утопили всех моих щенят. Я умоляла хозяина не делать этого. Но вы думаете, он послушал? Эти люди такие бездушные, чёрствые и жестокие. Как вы считаете, что-нибудь изменится в нашей жизни после этого съезда?

– Не знаю, – честно признался я. – Время покажет. С человеком сложно спорить. Он очень силён.

– Но ведь и мы не слабаки, мы смелые и отважные! – гордо заявила собака и на всякий случай звонко тявкнула.

Рассмотрев свою соседку внимательно, я чуть было не рассмеялся. Тоже мне, силачка нашлась. Но я сдержался. Неожиданно к нам подошёл лохматый-прелохматый пудель с фотокамерой и попросил разрешения сфотографировать нас вместе с моей собеседницей. Я согласился, а соседка почему-то завиляла хвостом. Пока фотограф настраивал свой аппарат, моя соседка куда-то исчезла.

«Ага, – подумал я, – ты не только сильная, но и очень смелая!» Как только пудель-фотограф удалился, моя отважная собеседница снова появилась.

– А вы почему убежали? – удивлённо спросил я.

– Ой, вы знаете, господин лабрадор, – вильнула она хвостом, – не стала рисковать. Так хочется потявкать, повозмущаться, себя показать, на собак посмотреть. Но, понимаете, какая незадача. Если мой хозяин узнает, что я участвовала в этом мероприятии, он выгонит меня из дома и снимет с довольствия.

– Ах, вон оно что! – усмехнулся я. – Аргумент веский.

– Тяф-тяф, – согласилась собачка. – Поймите меня правильно.

– Понимаю, – кивнул я и добавил: – Всё понимаю…

Тем временем на трибуну поднялся серый пёс, больше похожий на волка, чем на собаку. Оказалось, он и есть наполовину волк.

– Друзья, – начал он. – Если мы хотим действительно добиться качественного улучшения нашей жизни, мы должны смотреть правде в глаза. Меня очень огорчает тот факт, что на съезде нет ни одного делегата от волков и диких собак. И это неправильно…