Всю ночь он слышал во сне дивные волшебные звуки.

Утром за чаем Наркес обратился к юноше:

– Ну что, дружок. Я думаю, настало нам время расстаться. Здоровье у тебя наладилось. Можешь теперь жить дома. Не забывай только аккуратно вести записи. – Он с улыбкой взглянул на юношу. Простившись с уходившей на работу Шолпан, Баян быстро собрал свои нехитрые пожитки и, в последний раз оглянувшись по сторонам, вышел из квартиры вместе с Наркесом. Наркес подбросил его на машине к дому и, сказав: «Передай привет от меня домашним», – поехал на работу.

Приехав в Институт и поднявшись к себе, он проглядел от начала до конца все документы о ходе текущих экспериментальных работ, которые приготовил вчера, и вместе с ними поехал в Академию, к Сартаеву.

Четыре дня Баян не давал о себе знать. На пятый день позвонил прямо в кабинет Наркеса.

– Наркес-ага! – восторженно кричал в трубку юноша. – Я только что прочитал в «Математических анналах» свою работу. Рядом с ней даны и комментарии ученых. Наркес-ага! – от избытка чувств восклицал он, – Если вы разрешите, то я сейчас приеду к вам.

– Давай, – коротко ответил Наркес.

Он понимал Баяна. Это была первая и большая победа юноши, и трудно было скрыть в его возрасте такую радость.

Через некоторое время приехал Баян, сияющий, радостный, с толстым журналом в руках. После того, как Наркес проглядел в журнале статью и прочел комментарии ученых, юноша неловко и робко обратился к нему:

– Наркес-ага… Вы простите меня за то беспокойство, которое я доставил вам во время кризиса… И маму мою простите… – глухо добавил он, виновато опустив глаза.

– Я и не обижался на нее… – взглянул почему-то в сторону Наркес. – Я знал, что будет очень трудно… Она и не виновата ни в чем. Просто ей в тот день позвонил индуктор… индуктор, которого я никак не могу установить…

Помолчав некоторое время, он произнес:

– Да, еще вот что. Не зови меня так почтительно «ага». Зови, как прежде, на «ты». Хорошо, старик? – весело улыбаясь, спросил Наркес.

– Хорошо, – с готовностью подхватил юноша.

Домой он уехал поздно вечером.

Наркес продолжал размышлять о публикации. Он часто встречал в последнее время отзывы об открытии Баяна на страницах республиканской – и союзной печати. Его неоднократно поздравляли по поводу этих сообщений многочисленные друзья и знакомые из Академии, творческих Союзов республики и других организаций. Наркес радовался открытию не меньше, если не больше Баяна, потому что в первом большом успехе юноши он видел зародыш его будущих грандиозных побед на научном поприще. Умение видеть в слабых еще ростках каждого явления весь его будущий масштаб и значение являлось резко выраженной индивидуальной чертой Наркеса, одним из свойств его научного и – шире – интеллектуального ясновидения.

«Ну что ж, – сказал он мысленно самому себе.

– Весь первоначальный этап эксперимента уже полностью пройден. В кратчайший мыслимый срок Баян поднялся до уровня великих ученых. В кратчайшее же ближайшее время он обойдет их всех. Впереди теперь – апогей!!!»

Через неделю Наркес вылетел в Москву, где проходил сбор членов делегации, которой предстояло принять участие в юбилее Венского Университета. Кроме Наркеса, в состав советской делегации вошли крупнейшие академики страны: Н. И. Добронравов, А. X. Юнусов, Б. Т. Бейшеналиев и Э. П. Марцинкявичус. Делегацию возглавил президент Академии наук СССР, лауреат Нобелевской премии А. В. Мстиславский.

После короткого сбора советские ученые вылетели в Вену.

Вена встретила гостей радушно. Весь аэропорт был украшен красочными транспарантами. Гремела маршевая музыка. Тысячи венцев с улыбками и цветами встречали участников предстоящего юбилея. Один за другим в венском аэропорту приземлялись лайнеры, в которых прибывали делегации зарубежных ученых. Во всеобщем ликовании, в радостных встречах и знакомствах, в торжественности коротких митингов и речей – во всем этом чувствовалось начало огромного национального праздника. После митингов каждую из вновь прибывших делегаций представители Университета сопровождали в город и устраивали в роскошных отелях. Советскую делегацию разместили в фешенебельных номерах отеля «Альпы», расположившегося, как и весь город, у подножья Альп. До конца дня советские ученые решили отдохнуть. С завтрашнего дня начинался юбилей Университета.

Юбилейные торжества, славившиеся всегда своим грандиозным размахом, в этом году обещали быть особенно пышными. Число зарубежных гостей превышало четыреста человек. Среди них были президенты Академий наук многих стран, ректоры и многочисленные представители крупнейших университетов большинства стран Европы, США, Азии и Африки, многие видные ученые.

С утра предстояло возложение венков на гробницу основателя Университета герцога Рудольфа.

В начале десятого советская делегация была в полном сборе и на присланных машинах направилась к Университету. Однако, еще задолго до него оказалось, что все окрестные улицы и площади запружены народом. Жители Вены, нарядно одетые, с утра вышли на улицы, как на праздник. Проехать среди этих огромных масс народа представлялось немыслимым, и только полицейские, длинной цепочкой выстроившиеся вдоль всех соседних улиц, обеспечивали движение машин с зарубежными делегациями.

Не доезжая до Университета, советские ученые, как и все гости, вышли из машин и заняли свои места в колонне, которой не было видно конца. Все с интересом ждали начала торжественной процессии. Наконец в десять часов процессия тронулась. Впереди ее шли два кардинала – австрийский и специальный делегат Ватикана. Им предстояло совершить богослужение с возложением венка.

Длинной колонной шли профессора Университета. Они были в ярких многоцветных мантиях и в головных уборах. За ними следовали колонны зарубежных гостей. За гостями шли бесчисленные ряды студентов с горящими факелами. Вся эта процессия, растянувшаяся более чем на полтора километра, двигалась от Университета к собору Святого Стефана через центральную часть города. На всем ее пути были выстроены цепи почетного караула из студентов, облаченных в старинные университетские униформы. За этой цепочкой сплошной стеной стояли огромные толпы горожан, криками и восклицаниями приветствовавшие процессию. Наркес впервые видел такое грандиозное зрелище, напоминавшее знаменитые средневековые церемонии. Идя в процессии и видя по сторонам возбужденные лица, горящие глаза и высоко вскинутые в радостных приветствиях руки, Наркес подумал о том, что вот так же среди огромных толп ликующего народа ехала по улицам Турели, Орлеана, Жаржо, Божанси, Труа, Шалона, Реймса его Жанна д'Арк… Теперь, спустя более пяти столетий, по улицам, запруженным народом, шел он, Наркес. Ибо он так же, как и безмерно любимая им Жанна д'Арк, был нужен людям. Ибо он так же, как и Жанна д'Арк, сквозь слезы и страдания шел к своей цели и верил, что достигнет ее. Ибо он так же, как и Жанна д'Арк, состоял не из плоти, бренной и легко ранимой, а из бесконечной, не имевшей никаких границ веры в свою миссию. Ибо он так же, как и Жанна д'Арк, совершил свою миссию на этой земле.

Он думал о чуде.

О чуде, которое совершил он, мальчик из Ассы, маленького казахского аула. Ценой величайших жертв и усилий достигший самых больших высот человеческого духа, совершивший открытие, которое мировая научная общественность единодушно признала самым великим открытием за всю историю человечества. Несмотря на то, что были такие корифеи, как Птолемей, Аристотель, Коперник, Галилеи, Кеплер, Ньютон, Эйнштейн – десятки и сотни величайших научных гениев, органов, созданных природой для познания самой себя. Если бы в самом начале пути, когда в школе он тщательно изучал и штудировал биографии этих гениев, кто-нибудь сказал бы ему, что он превзойдет их всех, он счел бы этого человека сумасшедшим. Позже, уже осознав свою цель и стремясь к ней, сколько лишений перенес он, чтобы утвердить себя, преодолеть сопротивление всякого рода дельцов от науки, глухую зависть высокопоставленных «гениев». Он понял тогда, что мало стать гением, надо еще и выжить. В море слез, которые пролил он на пути к своим открытиям, могли бы утонуть все его настоящие и будущие завистники. Смог бы он пройти весь этот путь сначала? Нет, не смог бы. Потому что любая, даже самая величайшая, человеческая воля имеет предел. А, может, и смог бы? Ведь на тяжком пути своем он любил не себя, он любил Истину и людей. Разве не мечтал он в те годы, когда погибал от болезни, что только бы дойти до человечества, совершить столь нужное для него открытие и только потом умереть? И разве не бескорыстная любовь к людям одна лишь и помогла ему совершить это чудо – стать у истоков второго рождения человечества?..