Мы не теряли ни минуты на объяснения. Обменявшись несколькими словами с племянником, Рамбулье скомандовал: вперед, и мы все вместе вышли из дому. Вероятно, тот факт, что мои преследователи были его политическими врагами, имел для него некоторое значение: я увидел, как ожесточился его взгляд при виде Вилькье, сновавшего мимо наших дверей в ту минуту, как мы выходили. Гасконец был не из тех, кто открыто вступает в борьбу с сильным врагом. Рамбулье холодно поклонился ему и продолжал свой путь к дворцу ровным шагом. Его племянник и я шли по обеим сторонам его; остальные, десять-одиннадцать человек, тесно сплотившись, шли сзади. Наш отряд имел столь воинственный вид, что толпа, остановившаяся было у дверей, разбежалась. Даже мирные граждане по дороге из предосторожности прятались по домам или же расступались перед нами. Я заметил не без тревоги, что наш предводитель одет тщательнее и роскошнее обыкновенного и, в противоположность своим спутникам, не был вооружен. Он воспользовался случаем дать мне некоторые советы.

– Господин де Марсак! Мой племянник сказал мне, что вы полностью отдаетесь в мое распоряжение.

Я поблагодарил его от души и сказал, что ничего лучшего не желаю.

– В таком случае, прошу вас молчать, пока я не разрешу говорить, – резко сказал он мне, как человек, у которого неожиданность вызывает решимость и быстроту действий. – И, прежде всего, не принимайте никаких крайних мер без моего приказания. Нам предстоит решительная борьба, и мы должны ее выиграть хотя бы ценой наших голов. Если только можно, мы вырвем вас из рук старшины-маршала.

А если нет? Я вспомнил угрозы отца Антуана – и вдруг потерял из виду улицу, со всем ее светом, жизнью и движением. Я не чувствовал более ободряющего дуновения ветра. Я вдыхал тяжелый воздух и видел себя в тесной тюрьме, окруженного замаскированными людьми, а между ними смуглого человека в кожаном переднике, наклоненного над жаровней. Этот человек сделал несколько шагов вперед и… Слава Богу! Видение исчезло. Восклицание Ажана привело меня в себя.

Мы были в нескольких шагах от ворот дворца. В это же время из одного переулка вышел другой отряд, следовавший за нами шаг за шагом с очевидным намерением обогнать нас. Кончилось тем, что оба наши взвода подошли к воротам в одно и то же время, что произвело столкновение между слугами. Это, наверно, привело бы к драке, если б не строгий приказ, отданный Рамбулье сопровождавшим его. Мгновенно я был окружен кучкой грубых лиц. Дюжина заскорузлых рук протянулась ко мне. Столько же голосов, между которыми я узнал голос Френуа, кричали: «Вот он! Вот он!» Пожилой человек, изысканно одетый, выступил вперед с бумагой в руках в сопровождении алебардщиков. Он тотчас мог бы схватить меня, если б не подоспел Рамбулье. Он имел очень внушительный вид, который тем более шел к нему, что у него в руках был только хлыст.

– Эге! Что это значит? – весело сказал маркиз. – Я не привык, господин, чтобы моих людей трогали без моего разрешения… Надеюсь, вы знаете, кто я?

– Без сомнения, маркиз, – отвечал тот мрачно, но почтительно. – Но это по особому приказу короля.

– Хорошо! – отвечал мой покровитель, спокойно поглядывая на стоявших за старшиной людей, точно стараясь рассмотреть их, что привело некоторых из них в смущение. – Скоро мы увидим, так ли это: мы как раз идем просить аудиенции у короля.

– Только не этот господин, – решительно воскликнул старшина, подняв опять руку. – Я не могу пустить его.

– Нет, и этот господин, с вашего позволения, – возразил маркиз и слегка оттолкнул его руку хлыстиком.

– Сударь! – сказал тот, несколько свысока, сделав шаг вперед. – Теперь не до шуток: у меня личный приказ короля, и против него нельзя идти.

Маркиз постучал пальцами по ручке хлыста и улыбнулся.

– Я последний пойду против него… если только он действительно есть у вас, – сказал он медленно.

– Вы можете сами прочесть его! – воскликнул старшина-маршал, выходя из терпения.

Рамбулье взял пергамент кончиками пальцев, взглянул на него и отдал назад.

– Как я и думал, – сказал он. – Явный подлог.

– Подлог?! – воскликнул офицер, вспыхнув от негодования. – Я получил это от личного секретаря короля!

Ропот пронесся среди стоявших позади. «Какой позор!» – бормотали некоторые из них. А все имели такой угрожающий вид, что свита маркиза теснее сжалась за его спиной, Ажан же грубо рассмеялся. Но Рамбулье остался невозмутим.

– Мне совершенно все равно, от кого вы его получили, сударь, – сказал он. – Но это подлог, и я не допущу исполнить его. Если вы согласитесь подождать меня здесь, даю вам честное слово выдать вам этого господина через час, если только этот приказ настоящий. Если же вы не согласны ждать, то я велю своим слугам очистить дорогу, и вы будете отвечать за все, что случится.

Он говорил так властно, что легко было заметить, что дело шло не только об аресте одного человека.

Вопрос был в том, попадет ли непостоянный король опять под влияние своих прежних советников или нет. Мой арест был шагом в борьбе, затеянной против Рамбулье, которому удалось убедить короля переехать в Тур – вооруженный городок по соседству с гугенотами, где союз с ними был бы удобен. Старшина должен был задуматься: ведь бывший у него приказ станет законным или подложным, смотря по тому, чья возьмет. И вот, видя решимость Рамбулье, он уступил. Не раз прерываемый своими спутниками, среди которых были слуги Брюля, он сквозь зубы пробормотал, что согласен на наше предложение. Маркиз, не теряя ни минуты, схватил меня за руку и потащил через двор. Сердце мое начинало биться спокойнее. Но маркиз сердито ворчал, пока мы подымались по лестнице; и я заключил, что опасность еще впереди. Действительно, при нашем появлении привратник вскочил, быстро подошел к нам и стал между нами и дверью в королевские покои. Он низко поклонился маркизу и доложил, что король занят.

– Меня-то он примет! – крикнул маркиз, бросая презрительный взгляд на хихикавших пажей и придворных, которые сразу притихли.

– Я получил особый приказ никого не пропускать, – ответил привратник.

– Согласен, но это ко мне не относится, – возразил мой неустрашимый спутник. – Я знаю, чем занят король, и пришел помочь ему.

При этом он оттолкнул изумленного слугу и решительно распахнул двери в королевские покои.

Король, окруженный придворными, был занят обуванием для верховой езды. Услышав, что мы вошли, он удивленно обернулся и в смущении уронил ящичек из слоновой кости, которым забавлялся. Он и все его окружавшие походили на школьников, застигнутых врасплох. Правда, он быстро овладел собой и, повернувшись к нам спиной, продолжал развязно болтать о каких-то пустяках, но было ясно, что ему было не по себе под строгим, проницательным взглядом маркиза, нисколько не смутившегося от подобного приема. Что касается меня, то я готов был сожалеть о том, что согласился на эту бесполезную попытку. То, что ожидало меня внизу, у ворот, казалось мне менее ужасным, чем возраставший гнев короля, который я, видимо, навлекал на себя одним своим присутствием. Мне не нужно было ни дерзкого взгляда Реца, который торчал возле короля и позевывал, ни смеха двух пажей, стоявших тут же впереди, чтобы лишить меня последней надежды. Я и не заметил ни неловкости некоторых лиц, окружавших короля, ни волнения Реца. Для меня было ясно только одно: смущение короля переходило мало-помалу в гнев. Румяна, покрывавшие его щеки, скрывали выражение лица, но нахмуренный лоб и та нервность, с которой он то снимал, то надевал свою дорогую шляпу, выдавали его. Наконец, подозвав знаком одного из приближенных, он отошел с ним в сторону, к окну. Через несколько минут этот придворный подошел к нам.

– Господин де Рамбулье! – сказал он холодно и служебно. – Его величество недоволен присутствием вашего спутника и требует, чтобы он удалился немедленно.

– Слова его величества – закон, – отвечал мой покровитель так громко и ясно, что слышно было всем. – Но дело, по которому пришел этот господин, первой важности и лично касается его величества.