В парткоме — деревянном домике с окнами, выходящими на фабричный двор, — сидели Данилов и парторг Кудрявцева. Она просматривала газеты и молча кивнула Пете.

— Только что ушел Егор Егорович, твой приятель, забегал сюда на минутку, пока его партнер обдумывает ход, — сказал вместо приветствия Данилов.

Он меланхолично — так по крайней мере показалось Пете — смотрел через открытое окно на оживленный двор; там, в скверике у фонтана, сидели рабочие с развернутыми на коленях завтраками, молодежь играла в мяч возле кирпичной стены с единственной дверью — это был вход в кладовую.

Петя быстро взглянул на часы.

— Сейчас этот партнер выйдет, Василий Иваныч. Перерыв кончается.

Перерыв действительно кончился: вахтер усердно заколотил по гулкому куску рельса, подвешенному к столбу. Двор опустел. Дверь склада открылась, оттуда вышел худощавый человек в синей спецовке. Он энергичным шагом направился к производственному корпусу.

— Узнаешь? — спросил Данилов.

— Да! Инженер Викторов. — Петя вскочил со стула, Кудрявцева опустила газету, бросила взгляд в окно.

— Садись. Обыскивать его нельзя. Да и нет у него иголок.

— Откуда вы знаете? — не удержался Петя. Данилов ответил не сразу. Он улыбнулся Кудрявцевой и развел руками.

— Да вот Галина Семеновна убеждена, что Викторов не способен на кражу.

Кудрявцева кончиками пальцев пригладила седеющие волосы на висках и ничего не ответила. Она продолжала смотреть в газету так упорно, что Пете подумалось: «И вовсе она не читает».

Данилов вздохнул и взял с подоконника шляпу.

— Понимаешь, третий день торчу здесь. И вот из шахматистов один Викторов заходит к Егору Егоровичу. Ни мастер Катков, ни Лукин не показываются. Обидно! Только зря Галину Семеновну от дела отрываем.

— Ничего. Заходите еще, — спокойно сказала Кудрявцева. Но, прощаясь, она задержала руку Данилова. — Скажите все же, Василий Иванович, почему и вы считаете, что Викторов не берет иголок? Только не говорите, что здесь играет роль мое мнение. Я достаточно знаю вашего брата, милицию.

Неожиданно Петя тронул Данилова за рукав.

— Смотрите, Василий Иванович. Еще один шахматист идет.

Через двор по направлению к складу шагал агент снабжения Лукин. Он обмахивал носовым платком свое молодое румяное лицо.

— Просчет! — Данилов хлопнул себя рукой по лбу. — Один-ноль в твою пользу, Петя. Ведь докладывал ты мне, что у Лукина ненормированный рабочий день, а я приезжал сюда только в обеденные перерывы. — Он снял шляпу и уселся на прежнее место. — Придется вам, Галина Семеновна, потерпеть нас еще. Будем ждать.

— А что ждать, Василий Иваныч? Ну, выйдет он тоже, как Викторов.

— Помолчи, Петя. Пора бы тебе уже знать, что в нашем деле терпение — необходимое качество.

Наступило долгое молчание. Кудрявцева по-прежнему читала газету. Петя строил предположения насчет того, что же все-таки предпримет Данилов, когда Лукин выйдет из кладовой.

— Как вы думаете, товарищи, сколько ходов они уже сделали?

— Да игра небось в разгаре, — неуверенно сказал Петя.

Кудрявцева, не поднимая глаз, пожала плечами.

На пустынный двор въехала поливочная машина. Она распустила прозрачный веер; в кем, как в павлиньем хвосте, засверкали цветами радуги солнечные пятна.

— Пожалуй; пора, — сказал Данилов. — Галина Семеновна, повторим опыт: позвоните в кладовую, вызовите сюда Егора Егоровича. Только поаккуратней.

Несколько минут спустя в дверях парткома появился старый кладовщик. Он с важным видом заговорщика пожал Патину руку и многозначительно подмигнул Данилову.

Тот спросил:

— Все играете, Егор Егорович? Так ферзевым гамбитом и шпарите?

— Нет. На этот раз сицилианская защита, вариант Ботвинника. — Старик усмехнулся и посмотрел на Данилова поверх очков. — Могу и с вами, Василий Иваныч, сразиться. Коня фору дам.

Данилов отмахнулся.

— Какой уж я игрок! Потом как-нибудь. А сейчас идите, Егор Егорович, идите доигрывайте.

Разговор происходил в шутливом тоне; Данилов улыбался, прижмуривая глаза. Но по тому, что после ухода кладовщика он уже не сидел возле окна, а расхаживал по комнате, поглядывая на телефонный аппарат, Петя отчетливо понял: Данилов волнуется. И предчувствие, что сейчас произойдет что-то, овладело младшим лейтенантом. Будто воздух вокруг сгустился, таким ощутимым стало молчание. Кудрявцева тоже забеспокоилась, отбросила наконец газету. Она, как и Петя, подойдя к окну, смотрела во двор и так же, как Петя, вздрогнула, когда раздался телефонный звонок.

Данилов быстро снял трубку и, ответив коротким «сейчас», бросил ее на рычаг.

— Кладовщик зовет. Идемте.

Во дворе он, обгоняя всех, сунул руку в карман. Петя тоже ускорил шаг и поспешно отстегнул кобуру. Вот и склад. Данилов вынул из кармана… конфету.

Навстречу, размахивая руками, выскочил кладовщик, оставив за собой распахнутую дзерь.

В дальнем углу кладовой, скорчившись, лежал Лукин. Перед ним, подобрав лапы для прыжка и обнажив в страшном оскале клыки, сидела желто-бурая овчарка, ростом с телка. Налитым кровью глазом она повела на вошедших и глухо зарычала. Кудрявцева вскрикнула и попятилась к двери.

— Не двигайтесь, Лукин. Малыш не любит шутить на работе. Я сам возьму иголки. Где они у вас?

Данилов нашел в кармане Лукина три продолговатые коробочки и положил их в дрожащую руку кладовщика.

— На место, Малыш! Молодец! Вот тебе твоя конфета.

Кудрявцева укоризненно смотрела на Лукина. Его лицо теперь совсем было бледным, глаза с ужасом следили за Малышом. А тот уже сидел в углу на подстилке — обычном месте безобидной овчарки Дамки — и передними лапами умело освобождал конфету от обертки.

После того как был составлен акт и Лукина увезла оперативная машина, Данилов, Петя и Малыш покинули кладовую. Идя по фабричному даору, Петя смущенно сказал:

— Ну ладно, Василий Иваныч. Теперь мне понятно: Егор Егорович брал с собою в кладовую Малыша вместо своей Дамки: Не пойму только, почему вы были спокойны, когда в кладовой сидел инженер Викторов? А пришел Лукин — вы вдруг забеспокоились. Ведь еще оставался мастер Катков. Значит, вы уже раньше подозревали именно Лукина. Почему же?

Данилов потрепал за уши степенно идущего у его левой ноги Малыша.

— Я уже говорил тебе, Петя, что нельзя искать в людях только плохое. Стало быть, следовало решать это уравнение, как говорят математики, от противного. Вот ты разузнал про мастера Каткова, что он сильно любит закладывать за воротник и ругается. Правильно. Это очень плохо. Но что тот же Катков смастерил приспособление для трикотажных машин, это тебе было не известно. Иначе бы ты, как и Кудрявцева, сделал вывод: вряд ли человек, сохранивший государству сотни тысяч рублей, станет обкрадывать его. Так же и с Викторовым. Ты видел в нем только скрягу, который курит дешевые сигареты и копит деньги. А о том, что супруги Викторовы взяли из детдома двоих детей погибших фронтовиков и воспитали их достойными гражданами, этого ты тоже не знал. А вот Лукин… Как уж я ни старался найти в его жизни поступок хороший, полезный для общества, ничего не нашел. Конечно, теория моя не очень хитрая, я мог и ошибиться насчет Лукина, но, как видишь, Малыш подтвердил мои подозрения.

Данилов внезапно умолк, потому что Малыш вдруг остановился и навострил уши. От проходной будки спешил шофер Ивана Владимировича. Сапоги его стучали по асфальту, он искал глазами Данилова, рукой прикрывая лицо от бьющего из-за деревьев солнца.

Солнце может светить вовсю, проникая в широкие окна цехов, где трудятся люди; ветерок — шелестеть листвой, распространяя прохладу… Впрочем, об этом мы прочли уже в начале рассказа. А о награждении Малыша почетным жетоном за отличную службу можно прочитать в очередном приказе начальника управления милиции.