Лешка был рад, что в его жизни появился человек, который так искренне интересуется его судьбой.

Прошел уже месяц после начала работы Алешки в клубе после этого случая. Он опять зашел в кабинет босса и, скромно сев на стул, стал рассказывать Гавру о прошедших выходных и о том, что он в это воскресенье ездил на соревнования. Соревнования проходили на Планерной. Возил он туда двух своих коней. Теперь были деньги на такие старты, хотя ездить верхом Алеше было еще немного болезненно, тем более прыгать, но Лешка не стал ждать, когда все пройдет. Он хотел выступать и поэтому поехал, прыгал и был очень доволен результатами. И вот теперь этой радостью он делился с человеком, который так искренне его слушал.

Гавр уже порядком притомился за этот месяц играть сострадание и понимание. Но он знал, что только так сможет контролировать нестабильную психику жертвы изнасилования, поэтому из последних сил держался, зная, что в конце апреля Вениамин уберет из его жизни этого парня навсегда.

А парень пел соловьем, опять про конюшню, коней, соревнования… Гавр понимающе кивал и думал о своем, не слушая весь этот бред.

— Я поздравляю тебя, Лекс, с победой. Ты молодец, — Алешку опять больно задело это чуждое ему имя, но, видя искренность в глазах Гавра, он проглотил этот укол внутри себя. — Я все спросить тебя хотел, а что всех коней так странно зовут… Замы, Тохи…

Гавру действительно уже надоело слушать эти странные имена лошадей, у него от этого уже оскомина набилась.

— Конечно, нет. Коней по-другому зовут, это просто так принято ласково их называть, — видя непонимание в глазах босса, Алеша стал пояснять: — Вот, например, Тоху Бадминтоном зовут, Зяму — Зацепом, а Валю — Вальхензее…

Гавр побледнел, услышав это имя. Прошло уже столько лет, и теперь он опять слышит, что лошадь зовут так странно… как озеро в Альпах…

— Какое красивое имя — Вальхензее, ты знаешь, что в Германии есть такое озеро с водой небесно-голубого цвета…

— Да, знаю. Так Вальхензее оттуда и привезен, из Германии. Его на аукционе купили… еще в начале девяностых.

— У тебя есть документы на этого коня? — наверное, Гавр произнес это слишком сухо, и, видя, что парень напрягся, он быстро поменял тон: — Я разбираюсь в родословной лошадей. Если ты мне покажешь документы, я тебе многое смогу рассказать о происхождении этого коня.

Алешка аж подпрыгнул на стуле. Наконец-то нашелся человек, который сможет рассказать ему о происхождении Валюши.

— Я завтра принесу документы Вальхензее.

— Хорошо. Приноси. Тогда до завтра, Лекс.

Гавр уткнулся в бумаги, чувствуя, что сейчас не может смотреть в лицо этого парня, чтобы себя не выдать.

Алеша опять поежился от этого имени, но сразу переключил мысли на то, что теперь есть человек, который так интересуется его судьбой и еще разбирается в происхождении лошадей. Значит, завтра он принесет ему документы Валюши.

Гавр думал о том, что он помнит эти документы на коня настолько четко и ясно, как будто это было вчера…

— Вальхензее… неужели я тебя нашел… только вот что ты делаешь у Лекса?

Весна на зоне воспринималась иначе, чем на воле. Осознание того, что там, за колючей проволокой, мир расцветает после зимы и окрашивается свежими весенними красками, давалось тяжело, а ведь это всего лишь вторая весна здесь… Второй год отсидки из десяти лет.

Назар сидел на лавке невдалеке от тюремного блока и курил, наблюдая, как заключенные убирают снег и территорию после прошедшей зимы. Рядом с ним, как всегда, были четыре человека — его охрана, они теперь всегда были с ним. Сохранить и удержать власть на зоне нелегко, здесь непозволительная роскошь расслабиться хоть на секунду. Так что и он, и его люди цепким взглядом сканировали пространство вокруг себя. Назар был здесь авторитетом. Он сразу, как только прибыл сюда по этапу, поставил всех на место: жестко, кроваво, заставил себе подчиниться и показал, кто он есть. И его зауважали, его власти подчинились, его боялись. За все это время он ни разу не дал слабины или промаха даже в малом. Здесь такое не прощают, здесь уважают силу и убивают за слабость. Он был сильным, всегда таким был, и здесь он показал всем эту силу, власть и жестокость. О нем даже говорили шепотом, пугая друг друга рассказами о тех зверствах, что он творил с непокорными, провинившимися или теми, кто посягал на его власть.

За это время Назар и в одиночке сидел ни раз, и в больнице с ножевыми ранениями лежал. Но это только прибавляло злости и давало силы бороться за свою жизнь.

— Волк, — Назар поднял тяжелый взгляд на человека, позволившего прервать ход его мыслей, — в котельную вновь прибывшего привели. Тебя только ждут…

Назар медленно встал с лавки и, бросив окурок в грязную лужицу подтаявшего снега, пошел в сторону котельной. Теперь он перестал быть Назаром, здесь к нему прилипла кличка Волк, наверное, за его взгляд…

В темноте котельной, в небольшом затхлом помещении, освещенном одной тусклой лампочкой, несколько зеков держали бившегося в их руках другого зека. Тот, кого они держали, был молоденьким пареньком, несмотря на обритую под ноль голову, черты лица парня показались Назару даже красивыми. Он еще раз безразлично мазанул по нему взглядом.

Назар присел на ящики и продолжал так же безразлично смотреть, как зеки спустили с парня штаны и замерли, дожидаясь его команды.

Он махнул рукой, и парня подтащили к нему поближе. Назар заглянул в его еще детские глаза, наивные, полные страха.

— Петухом рабочим здесь будешь, — хрипло проговорил Назар. Постоянные сквозняки и холод в бараках дали о себе знать, его легкие были застужены, и поэтому говорил он теперь с хрипами, прерываемыми постоянным кашлем, — правила тебе Зойка расскажет, он объяснит, что можно, а что нельзя. Нарушишь правила — отвечать будешь.

— Не надо этого делать, — сквозь всхлип в голосе прошептал парень, смотря на всех, кто его окружает, как загнанная лань.

Назар холодно усмехнулся и махнул рукой, зеки только и ждали этой команды. Уже через минуту парень захлебывался в слезах и рваных вздохах, так как в задницу ему вколачивался первый желающий поразвлечься. А через несколько минут парень замолчал, так как рот его был занят членом, который он усердно сосал, не в силах вынести побои и боль. Этот парень быстро сломался и смирился со своей участью.

Назар отстранено наблюдал за происходящим. Ничего нового здесь не происходило, все как всегда. Хотя за это время встречались экземпляры, которые дрались, но что толку, их зеки забивали до бессознательного состояния и все равно "опускали" и пускали по кругу. А потом, после процедур посвящения, все рабочие петухи переходили под контроль Зойки — главного петуха, который отсиживал здесь уже не первый год и досиделся до должности главного в петушатнике.

Видя, что его присутствие здесь больше не нужно, Назар вышел из котельной. Хотелось на свежий воздух…

И опять предательский воздух весны заполнил легкие. Он поднял взгляд от грязного асфальта и увидел над собой чистое небо небесно-голубого цвета, как его глаза…

Все это время он думал о нем… об Алеше. Только этот лучик света в темном царстве мрака давал ему силы жить и выживать. Эти мысли сначала были как наваждение, от которого он хотел уйти, забыв его. Но потом, наоборот, он стал позволять себе думать о нем, зная, что это дает ему силы жить. Его Алешенька, добрый, чистый, светлый мальчик, такой наивный и верующий в свою мечту. Алеша так и не понял ничего того, что происходило в душе у Назара, что он чувствовал к нему и почему все это делал для него. Но это и к лучшему, не нужна Алеше эта грязь. Назар все делал для того, чтобы Леша жил в другом мире и верил в свою мечту. Пусть так все и остается, пусть и сейчас Алешенька строит свою жизнь, в которой не было и никогда не будет места ему, пусть живет в своем мире и никогда не сталкивается с грязью этой жизни.