Вениамин по-военному быстро встал, получив приказ, оправил пиджак и вышел из кабинета.
Гавр тоже решил, что пора уходить с работы и нужно съездить куда-нибудь развлечься. Он был доволен собой, план мести Назару четко вырисовался в его голове.
Вечерняя Москва манила рекламой и огнями ярких, пестрящих вывесок. Гавр с безразличием скользил взглядом из окна машины по улицам и думал о своем.
Даже когда он приехал к дверям клуба, куда его пропустили без проблем, в отличие от других жаждущих, он продолжал быть в своих мыслях, не замечая ничего…
В клубе его ждали теперь уже новые друзья, это те люди, с которыми он вращался в бизнесе. Они его и пригласили сюда, сказав, что в Москве есть интересные места, где вечером можно неплохо развлечься. Одним из таких мест было пока новое для ночной жизни Москвы явление — травести-шоу. Когда Гавр это услышал, он еле сдержал улыбку на своем лице, подумав, что его окружают поистине дикие люди. Уж он-то в Лондоне на этих трансвеститов насмотрелся до тошноты, а здесь, в Москве, это было только на пике и считалось модным явлением. Но Гавр не стал разочаровывать своих новых друзей и поблагодарил их за приглашение. И вот сегодня он здесь, в этом клубе, смотрит шоу под названием "Райские птицы".
Картина размалеванных и одетых в женские шмотки парней его не впечатляла. Его больше завораживал собственный план и его осуществление и, главное, потом осознание того, как Назар в бессильной злобе будет кусать прутья решетки и ничего не сможет изменить. Он будет все десять лет жить там, в тюрьме, с этой болью в душе и разбитым сердцем. Гавр аж засиял от такого поэтического сравнения того, что он хочет сделать с жизнью Назара.
Итак, его план был прост. Назар любит Лекса, значит, нужно соблазнить парня и положить его под себя, да так, чтобы Назар узнал об этом, но главное в этом плане — чтобы Назар осознал, что Лекс бросил его по доброй воле, разлюбил и ушел к другому. В этой игре принуждение и насилие над Лексом неприемлемо. Здесь нужно именно искреннее желание Лекса быть с Гавром, и вот тогда, узнав об этом, Назар будет выть от боли и метаться в клетке как раненый зверь, а Гавр будет трахать Лекса и наслаждаться своей местью, разрушая жизнь одного и второго. Ведь теперь он возненавидел и Лекса за то, что тот имел отношение к Назару. Все, что имело отношение к Назару, было ненавистно Гавру.
Правда, в его плане был один нюанс: нужно было заставить Лекса добровольно быть с ним. Конечно, можно было приступить к долгому романтическому ухаживанию за Лексом и его соблазнению. Но это долго, да и судя по тому, как восторженно Лекс рассказывает о Назаре, он его любит, и значит, ему, Гавру, нет места в сердце Лекса. Значит, нужен план, как добровольно-принудительно заставить Лекса лечь под него. Гавр придумал этот план. Все просто: с одной стороны, он друг Лекса, он уже вошел в его жизнь и там так и останется, как друг, который знает тайну парня и помогает ему во всем. И вот эту игру Гавр и продолжит. Но есть еще и то, что будет в жизни Лекса происходить параллельно, у этого парня в жизни должны начаться неприятности, большие неприятности. И главная из них — это потеря квартиры. Тем более Гавр знает, что там еще и больная бабушка. Значит, парень крупно попадет на деньги. Ему нужно будет снимать жилье, содержать бабушку и еще двух коней, и тогда Гавр предложит ему свою помощь… Скажет, что полюбил его и жить не может без него и все в таком духе, и Лекс, припертый к стене проблемами с финансами и всем, что на него свалилось, сам ляжет под него… А как сделать, чтобы об их романтической и плотской связи узнал Назар… над этим он потом подумает.
Гавр перевел взгляд на сцену — знаменитая на всю Москву травести-дива Заза Наполи, а в миру Влад, в образе размалеванной рыночной бабищи вещала вроде как остроумные шутки в массы, и массы весело смеялись этому незамысловатому юмору. Гавр поморщился, но остался. Он не мог не поддерживать связи с такими же, как он сам, бизнесменами. Теперь это был его мир, и он должен вращаться в нем.
Проходя по коридорам второго этажа ЦСКА и идя в амуничник, где обычно он переодевался и хранилась амуниция для лошадей, Алешка здоровался с попадающимися ему навстречу людьми. За годы, проведенные здесь, он уже знал всех: от уборщиц до спортсменов и тренеров. Также знал весь административный штат комплекса, ведь он регулярно ходил в бухгалтерию, оплачивать постой за лошадей, и знал некоторых частников, которые здесь уже достаточно долго стояли со своими лошадьми.
— Привет, Леха, ты, говорят, неделю назад в Битце опять всех сделал, опять выиграл, — один из стоящих парней, немного старше Алеши, смотрел на запыхавшегося парня, бегущего переодеваться.
— Не выиграл, а вторым остался на Вальхензее и третьим — на Зацепе, — оправдался Алеша, остановившись напротив двух ребят.
— Можно сказать, что выиграл, — неискренне улыбаясь, выдавил сквозь зубы второй парень, — тебе прямо равных нет. И так уже говорят, что если ты едешь на соревнования, туда лучше не ехать, все равно Леха всех сделает.
— Да ладно вам, ребята… я и проигрываю иногда, — видя, что два парня холодно смотрят на него и не продолжают разговор, Алеша произнес: — Я переодеваться побегу… а то мне потом еще на работу ехать…
Алешка быстро скрылся за поворотом коридора, а стоящие парни проводили его взглядами.
— Там двух коней с Европы Лагодину привезли. Говорят, выбраковка, на Западе их на мясо хотели списать, но наши перекупили и подороже продали Лагодину, а он, дурак, и повелся, что кони немецкие, с документами, привезенные из-за бугра. Только вот на этих конях никто усидеть не может. Все, как болванчики, с них слетают. Рассказывают, что уже двух после таких полетов в больницу увезли, что-то серьезное поломали себе. Теперь и Лагодин понял, почему там этих коней на колбасу отправить хотели. Да вот только он за них такие бабки отвалил…
— Ты к чему клонишь, я про этих коней уже слышал и видел, как они мастерски с седла высаживают. На этих уродах на раз-два убиться можно.
— У нас же здесь супер-спортсмен есть… Давай его попросим показать нам, безруким, как нужно с конями справляться…
— Ты об этом зазнавшемся длинноволосом говоришь? А давай, пусть мастер-класс покажет, — парень зло улыбнулся, сверкнув кривыми зубами.
Алешка, вбежав в амуничник и поздоровавшись с компанией сидящих на диване вокруг стола людей, стал быстро переодеваться. Их амуничник, как и все остальные здесь, представлял собой полный хаос и бардак. По стенам были ввинчены кронштейны с седлами, на которых лежало не по одному, а по два, а иногда и по три седла. Часть стен была в стеллажах, куда клали попоны, вальтрапы и еще массу нужных для лошадей вещей, причем никто не утруждался положить это аккуратно. Внизу часть пола занимали сундуки, тоже с амуницией, мелкие ящики и коробки с лекарствами и разной конной мелочевкой в виде щеток и скребков. На еще одной стене были крючки под уздечки, и там же в углу стояли всевозможные хлысты и бичи. Поскольку через комнату шли трубы, то на них обычно висели попоны или вальтрапы, которые нужно было просушить от конского пота.
Также здесь стояли и шкафы для одежды тех, кто здесь переодевался. Народу к одному амуничнику обычно прикрепляли много, за неимением свободных помещений, и поэтому весь этот народ еле умещался в этом не очень большом пространстве со своими и лошадиными вещами. И, конечно, никто не находил времени, чтобы навести здесь порядок. Везде вечно валялись чомбура и недоуздки; несмотанные, уже давно высохшие бинты, как цветные змеи, свисали с полок или с труб отопления. У батареи в стене лежали груды промокшей обуви. Рядом сушились всевозможные модификации лошадиных ногавок. А в центре этого хаоса стоял небольшой длинный столик на невысоких ножках, с одной стороны которого стоял диван, такой старый и такой страшный, что его постоянно пытались закрывать пледами, но это особо не помогало. Вот на этом диване и собиралась вечная тусовка из тех, кто здесь работал: частники, спортсмены, берейторы, тренеры и просто те, кто брал лошадей на прокат. Коллектив был дружный, как они сами говорили о себе — спитой или спившийся в постоянных таких попойках.
