Гавр привстал и потянулся губами к губам, и с его губ уже хотели сорваться эти слова, то, что он никогда никому не говорил, так как сейчас это было правдой…

Но, он замер в миллиметре от его губ, чувствуя его дыхание, и отстранился…

Гавр перекатился на край кровати, затем сел, а потом, встав, пошел в душ, где долго стоял под струями практически холодной воды. Он хотел стать тем, кем он был всегда — бездушным подонком, который живет, перешагивая через вся и всех. Он хотел вернуться к своей цели и заставить себя помнить, кто есть этот Лекс — всего лишь любовник его врага, всего лишь рычаг для мести Назару. Этот парень никто и ничто, обычное быдло из низших слоев общества, официант и шлюха, дающая в зад всем, кто за это платит…

Выйдя из душа, Гавр уже знал, что он сделает. Он не стал ничего объяснять Лексу, да он и не должен. Гавр вызвал своего водителя, быстро собрал документы и минимум вещей и только потом, задержавшись в проеме двери спальни, произнес:

— На все Новогодние праздники я уезжаю в Майями. Деньги тебе я оставил, они на столе. Мой водитель так же будет возить тебя, куда ты скажешь. Увидимся в феврале.

Гавр развернулся и направился к выходу.

Алешка все это время так и сидел на кровати, натянув на себя одеяло. Его трясло; казалось, он не может согреться. Этот холод, он был внутри него, и ни тепло от батарей в квартире, ни одеяло не могли согреть его душу. Ему было холодно, очень холодно. Он не понимал, почему внутри него так все сжалось от боли и холода, который шел от Гавра. Он не понимал — почему? Что он сделал не так, что сказал… но ведь то, что он сказал, это шло из глубины его души. Он ведь не врал, он честно открыл свое сердце и сказал то, что было в нем… а теперь только тупая боль, и холод, и пустота квартиры. Так он и сидел до утра, кутаясь в одеяло и смотря на блики света на стене — от фонарей и фар редких машин за окном.

Солнечный Майами встретил Гавра как всегда хорошей погодой и толпами беззаботных людей, и он окунулся в эту жизнь с головой. Да так, что желание отрыва от действительности впервые в его жизни превратилось в цель забыть себя самого. И он самозабвенно стал идти к этой цели. Вечеринки с реками алкоголя и отвязного секса сливались в единый калейдоскоп безудержного веселья полуголых тел, грохота музыки и потом секса, где уже было неважно, кто и с кем. Его деньги позволяли ему такой отрыв, а его желание забыться толкало его на все большее безумство. Да вот только сколько бы он ни пил и как бы ни старался отвлечься на партнеров разных полов, возрастов и цвета кожи, но память опять возвращала его в спальню на Тверской, где Лекс произносил эти такие простые, давно избитые до оскомины слова: "Я люблю тебя…". И заглушить эти слова в своем сознание Гавр уже не мог ни чем. Хотя он должен был радоваться, ведь он сам хотел добиться любви этого парня, чтобы потом разрушить его. Ведь куда действеннее рушить жизнь человека, когда он тебя любит. Гавр это знал. И вот цель достигнута. Лекс произнес то, что он хотел услышать, да вот только эти слова как острый клинок вонзились в его сердце, а эти глаза, смотрящие на него, выпотрошили его душу, и он даже сейчас так и не может себя собрать. Почему же такое происходит? Почему он, никогда не верящий в любовь и всю эту романтическую чушь, теперь пытается унять боль в глубине себя и стать тем, кем он был до встречи с этим Лексом? Лекс… он ненавидел его, за эту его детскую непосредственность, за эти эмоции, которые он не мог скрыть в себе и они все читались на его лице; за его глаза, где было все слишком честно, где не было ни обмана, ни лжи. Вот за все это Гавр ненавидел его. Лекс разрушал его, разрушал его мир, разрушал его жизнь, его суть… и Гавр не мог победить это. Вот поэтому он и сбежал, чувствуя, что еще секунда там — и он бы произнес то, что готово было сорваться с его губ. Он бы ответил на любовь…

Новый год в солнечном Майами для Гавра прошел в пьяном угаре и смутном осознании себя и того, где он. Его сознание порой прояснялось, и тогда он помнил себя то в бассейне, то в клубе или в постели на ком-то; потом были провалы, и он ничего не помнил.

Когда алкоголь уже перестал брать, Гавр перешел на курение травы. Он не хотел наркотиков, он их боялся, боялся зависимости от них. Но сейчас страшнее для него была зависимость от того, чьи слова звучали в его ушах, и поэтому, поразмыслив, он решил, что пара затяжек травой — это не совсем наркотики. Теперь в его жизни были алкоголь, курение травы и секс. Все это слилось в единый поток веселья и времени, которое он уже не различал.

В какой-то из дней, в момент краткого мига прояснения сознания, Гавр взглянул на дату в мобильном телефоне и сфокусировал на ней взор. Телефон показывал двадцатое января две тысячи второго года. Эта дата отрезвила Гавра. Он встал с кровати и, перешагивая через голые тела, стал искать ванную, понимая, что он вообще не знает, где он находится, чей это дом, где его одежда и где здесь ванная.

Из этого дома он уехал на такси, чудом найдя свою одежду и бумажник с кредитками. Гавр знал, что пора завершать с отдыхом — дела в Москве никто не отменял, и его ждет бизнес, его круг друзей и его жизнь.

Так что оставшееся время до конца января он посвятил восстановлению своего здоровья. Он сдал анализы на всевозможные заболевания, лег на неделю в клинику, где его организм очистили от алкоголя и наркотиков. Затем, заселившись в тихий отель невдалеке от океана, проводил время в созерцании волн, здоровом питании и занятии спортом. В его сознании всплывали воспоминания его отрыва здесь, и он сам себе поражался — до чего он дошел? Одно его радовало — что хоть он не опустился до секса с животными и детьми, — так как он помнил, что вокруг него постоянно крутились разные личности, предлагавшие ему такого рода удовольствия. Еще он долго вспоминал свои секс-забавы, пытаясь восстановить в памяти не был ли он подмят под кого либо, но вроде и здесь его контроль даже в таком состоянии не подвел. Это Гавра порадовало, а когда пришли анализы из клиники, он вообще выдохнул с облегчением. Понятно, что трахался он всегда с резинкой, но это тоже не гарантировало стопроцентной безопасности. Так что только анализы вернули ему уверенность в том, что его отдых прошел без последствий.

О том, что его ждало в Москве, он не позволял себе думать. Вернее о том, кто его там ждал.

Перед самым Новым годом на конюшне, как всегда, лошадям сделали прививки. Алешка поприсутствовал при этом, оплатил прививки в ветстанцию и, разобрав амуницию, решил уже уходить домой. Но его позвали в комнату, где собирался коллектив для чаепития. Там сейчас был накрыт стол с тортами, салатами в пластиковых контейнерах из супермаркета и шампанским. Лешка не стал отказываться и отрываться от коллектива. Здесь, с этими людьми, он чувствовал себя хорошо, уютно, и поэтому с радостью пару часов посидел со всеми. Выпил бокал шампанского, поел салата и съел кусок торта. Потом все стали расходиться, и он тоже пошел к машине, чтобы водитель отвез его домой.

Только зайдя в квартиру, Алешка понял, что в этот Новый год он опять один. Сколько уже в его жизни было таких Новых годов, которые он встречал вот так. Наверное, он уже привык к одиночеству. Ему было грустно, пустота квартиры давила, и он, зайдя на кухню, сел на табуретку и замер, ощущая тишину вокруг себя.

Эту тишину нарушали только часы на стене. Они напоминали Алешке часы в их квартире, где он жил с бабушкой. Конечно, эти часы были другими, модными, современными, да разве в этом суть? Они так же отсчитывали время, и неважно, какими они были внешне, время от этого не меняло своей сути, как не менялась и суть его жизни. Его жизнь шла, а он все так же один сидит на кухне и ждет, когда наступит Новый год, и верит, что в Новом году все изменится и он будет счастлив…

Счастье — что это? Был ли он счастлив и какое счастье он ждет? Столько вопросов и столько ответов, да только какие из них правильные, он не знал, запутавшись во всем происходящем. Конечно, он был счастлив. Ведь в его жизни есть лошади и любимая работа, он с лошадьми. Поэтому он счастлив…