Группа ханьцев в дорогих костюмах решает, что субординация и приличия сегодня не для них. Они громко смеются, роняют фразы на своём языке и явно наслаждаются вниманием окружающих. Один из местных посетителей решается сделать им замечание, но вместо извинений слышит резкий выкрик:

— Уймись! Этот город уже наш!

Я вздыхаю и, не отвлекаясь от своей утки, спокойно вмешиваюсь:

— Судари, вы могли бы потише?

Ханец, видимо, главный в этой шумной компании, резко оборачивается ко мне. Его лицо перекошено от раздражения, и он смотрит на меня, как на досадное недоразумение.

— Судари⁈ Мы господа! Как ты смеешь, русский⁈

Просто продолжаю есть, игнорируя претензии. Камила смотрит на меня вопросительно, но я только улыбаюсь. Настя выглядит будто бы равнодушной, но, поднося еду ко рту, едва заметно обнажает заострившиеся клыки.

Наглец, однако, не унимается. Он подходит ближе, его шаги громкие, как барабанная дробь.

— Ты не ответил! — рявкает ханец как овчарка, уже нависая над нашим столом.

Я спокойно поднимаю взгляд и отвечаю с ленивой усмешкой:

— На глупые вопросы не отвечаю, сударь.

Его лицо багровеет, и, прежде чем я успеваю взять очередной кусок, он хватает ножку утки прямо с моего стола. С показной издёвкой откусывает кусок, шумно пережёвывая, и насмешливо произносит:

— Всё здесь уже наше, потому что наш Император здесь. Вместе с гвардией. А ваш где? За Уралом?

Ломтик выглядывает из тени под потолком, глаза-бусинки сверкают с опасным интересом. Настя тихо ставит вилку на тарелку, а Камила невозмутимо приподнимает бровь как настоящая аристократка.

Я замечаю спокойно:

— Ты бы не торопился. Большие куски — опасны. Можешь подавиться.

Ханец презрительно усмехается, его самодовольная улыбка растягивается до ушей. Глаза его блестят, явно поддатый, а на моё графское кольцо он, кажется, вообще не удосужился посмотреть. Сам рисоед явно не дворянин, но костюм на нём дорогой, явно сшитый на заказ. Типичный представитель богатой простонародной элиты.

— Неужели? А утка-то вкусная… — снова демонстративно прикладывается к ноге.

В голове вспыхивает идея — слишком хороша, чтобы не воплотить. Включаю легионера-некроманта, и через секунду ножка утки в руке рисоеда начинает шевелиться, словно оживая.

Глаза ханьца широко распахиваются от изумления. Ножка резко дёргается, как живой зверёк, и с прыжком исчезает у него в распахнутой пасти.

Он хватается за горло, закашлявшись, его лицо моментально меняет цвет на синюшный. Слёзы льются градом, а он валится на пол, корчась в агонии и судорожно пытаясь вдохнуть.

Мы с девушками равнодушно смотрим. Но мысленно велю ножке выскользнуть из его горла. Она бесшумно исчезает в тени, где её уже ловит Ломтик. Улика уничтожена. Быстро и метко.

Другие ханьцы подскакивают к захлебывающемуся товарищу. Начинают хлопать по плечу, тормошить, очевидно, пытаясь вернуть к жизни. Когда тот, наконец, начинает дышать, один из них резко поворачивается ко мне и подходит с явной агрессией. Его палец, как обличающий жезл, указывает на приятеля.

— Ты ударил его, русский! — выпаливает мой обличитель.

Я ещё даже не успеваю открыть рот, чтобы ответить, как внезапно встаёт Камила. Она делает это с грацией, но её кулак летит с такой силой, что буквально вбивает ханьца в стену.

— Не клевещи на моего мужа! — сухо заявляет она, поправляя локон волос, который выбился из причёски.

Зал замер. Впечатляющий полёт ханьца вызывает у всех лёгкий шок. Даже я на мгновение замираю, прежде чем мысленно связаться с Камиллой:

— Вообще-то, я действительно его ударил.

Камила округляет глаза, её мысли звучат смущённо:

— Ой… Прости, Даня. Я не выдержала.

— Ничего страшного. Но честно, такого я ожидал от зажигалки Светы, а не от тебя, мисс элегантность. Ты меня удивила.

Камила только отводит взгляд, пытаясь скрыть лёгкое покраснение. Тем временем другие ханьцы начинают окружать наш стол, их намерения явно не дружелюбны.

Но прежде чем они успевают что-то сделать, посетители — владивостокцы, раздражённые и возмущённые всей этой сценой, поднимаются со своих мест. Их голоса звучат громко и решительно:

— Всё, хватит этого цирка, рисоеды! Ждите полицию!

Слово «полиции» моментально охлаждает пыл агрессивной компании. Ханьцы уже было дернулись к дверям, но русские быстро окружили их, отрезав путь к выходу. Загнанные в угол, ханьцы начинают оправдываться, громко обвиняя меня и Камиллу:

— Это они напали на нас!

Но русские только хмурятся, возмущённо возражая:

— Не выдумывайте! Мы всё видели. Это вы начали их оскорблять и полезли первыми!

Понимая, что вот-вот начнётся серьёзная потасовка, я спокойно оборачиваюсь к Камилле и Насте:

— Думаю, нам пора уходить.

Мы встаём и проходим мимо обеих групп. Один из русских бросает мне вслед:

— Да, Ваше Сиятельство, правильно, уводите сударынь. Девушкам нечего на такие бесстыжие рожи смотреть. А то мы не выдержим и сами их стукнем. Это не для девичьих глаз.

Я благодарно киваю, но спокойно добавляю:

— Только сильно не бейте, чтобы полиции легче было допросить.

Пропустив вперед своих женщин, я покидаю ресторан. Ресторанный шум остаётся позади, и вечерний Владивосток встречает нас мягким теплом. Здесь, на побережье, воздух совсем другой, не такой, как в остальной России. Мы неспешно прогуливаемся, наслаждаясь тихими огнями города, а затем возвращаемся в наши апартаменты.

Временная резиденция Сына Неба, Владивосток

Распорядитель императорских удовольствий появляется во временном кабинете Чжу Сяня в резиденции во Владивостоке. Его нервозность видна с первого взгляда: плечи напряжены, а пальцы беспрестанно ломают невидимые узлы. Он бросает на Чжу Сяня тревожный взгляд и наконец выдавливает:

— У нас проблема, господин Чжу. Вы можете мне помочь?

Чжу Сянь поднимает глаза от бумаг, аккуратно складывает кисти рук и любезно спрашивает:

— В чём дело, господин Ван?

Распорядитель, глубоко вздохнув, берёт себя в руки и начинает объяснять:

— Местный управляющий борделя для ханских аристократов во Владивостоке устроил потасовку в ресторане. Русские схватили его, он чуть не умер, подавившись, а потом его передали полиции.

— Ну и что?

— Полицейские, как положено, просканировали его память с помощью телепатов и выяснили, что его бордель не платил налоги, — распорядитель почти шепчет. — Естественно, бордель тут же закрыли, а управляющего арестовали по международному протоколу.

Чжу Сянь хмурится.

— И теперь?

— И теперь, — продолжает распорядитель, всё ещё нервно переминаясь, — у нас проблема. Сын Неба ожидает ежедневных… удовольствий, а в этом городе больше не осталось мест с подходящими девушками. В русских борделях нет ханских девушек того типажа, который любит Сын Неба. Что мне делать?

Чжу Сянь ненадолго задумывается, его взгляд скользит по комнате, прежде чем он отвечает:

— Лучше всего сказать Сыну Неба правду. Он мудр, он поймёт.

Распорядитель замирает на месте, его лицо выражает смесь шока и отчаяния. После короткой паузы он начинает метаться по комнате, нервно теребя свой пояс:

— Вы действительно так думаете? Сказать правду?

— Конечно, — отвечает Чжу Сянь с абсолютной уверенностью.

Распорядитель облегчённо выдыхает, его лицо мгновенно разглаживается. Слегка поклонившись, он благодарит Чжу Сяня и спешно уходит, словно поспешность может как-то смягчить последствия.

Когда дверь за ним закрывается, Чжу Сянь поворачивается в кресле, опирается на локоть и задумчиво смотрит в окно.

— Бедняга, — тихо произносит он, чуть заметно усмехнувшись. — Ему не позавидуешь. Ци-ван отличается резким характером, и такую провинность он вряд ли простит.

Ещё несколько мгновений Чжу Сянь обдумывает возможное будущее несчастного распорядителя, затем с лёгкой усмешкой возвращается к своим бумагам.