Гай ждал в назначенном месте, и, когда пришел Килрейн, оба секунданта предприняли еще одну, последнюю попытку.

– Извинись, Гай, – взмолился юный Диксон. – Тебя от этого не убудет. Мы и так знаем, что ты не трус.

– Слушай, Гай, – Тайр Вильсон почти плакал, – есть большая разница между трусом и дураком. А ты ведешь себя как надутый, законченный дурак!

– Нет, – тихо ответил Гай.

– Ну, тогда к барьеру! – рассмеялся Килрейн.

Но, к своему величайшему удивлению, он был отброшен назад яростной атакой Гая. Выпады, резкие удары клинка Гая загнали его на опушку леса. Это был такой отчаянный натиск, что Килрейну потребовалось целых пять минут, чтобы осознать неловкость, неумелость этой атаки.

А когда он понял это, все закончилось почти сразу же. Килрейн парировал en terce[6], еще раз парировал en quince[7] с силой отбив рапиру Гая. Затем нанес жалящий riposte[8], низко пригнувшись, а потом выпрямился – и вот уже рапира направлена в сердце Гая. Но Гай обладал глазомером и ловкостью лесного человека, и именно это спасло ему жизнь: он парировал удар, хотя слишком поздно и не полностью, так что острие рапиры распороло его правое плечо почти до кости, сделав глубокий разрез длиной в десять дюймов и широко распахнув кровоточащую плоть.

У них не было ни бинтов, ни доктора, и никто из юношей не видел раньше так много крови.

– Ах ты, ублюдок! – кричал Тайр плача. – Ах ты, вонючий кровавый хорек! Ты мне еще за это ответишь! Я тебе обещаю…

– Нет, – сказал Гай устало. – Не надо, Тайр. Это был честный бой, и я проиграл. А теперь не будет ли кто-нибудь из джентльменов столь любезен, чтобы пожертвовать для меня полу своей рубахи?

Они опустились на колени рядом с ним, чтобы перебинтовать рану полосами ткани, оторванными от рубашек. Кровь за считанные секунды просочилась сквозь эту неумелую повязку. Килрейн стоял рядом, его лицо было мертвенно-бледным.

– Боже мой, Гай! – прошептал он.

И, к своему величайшему изумлению, Гай увидел, что Килрейн плачет.

– Помоги мне, Кил, – попросил он.

Килрейн при помощи других мальчиков поднял его на ноги. Потом перекинул левую руку Гая через свое плечо.

– Прости, Гай, – прошептал он. – Мне очень жаль, что так получилось. Я только хотел подколоть тебя немного. И прямо сейчас при вас, ребята, я хочу попросить прощения…

– Все в порядке, Кил, – сказал Гай. – Принеси мою куртку, Тайр.

– Отведите его домой, – сказал Килрейн. – Папа убьет меня за это: рана тяжелая… Ты, Боб, поезжай за доктором.

– Нет, – сказал Гай. – Не надо никаких докторов! Помогите мне надеть куртку, посадите на Пега и проводите до дома. Надо замять это дело. Не стоит поднимать лишнего шума. Бесс обо мне позаботится. Если бы еще папа подольше не знал ничего!

– Послушай, Гай, – начал Боб Диксон, – тебе бы лучше…

– Делай, черт побери, как я тебе сказал! – выпалил Гай.

Они доехали с ним почти до порога дома надсмотрщика и беспомощно смотрели, сидя в седлах, как он распрямился и въехал во двор, как будто ничего не произошло.

Когда Гай вошел, Вэс Фолкс сидел за ужином с семьей. Он сразу увидел, что сын бледен, но решил, что это из-за усталости.

– Ну что, мальчик? – спросил он. – Как все прошло?

– Я… я выиграл, папа, – прошептал Гай, – все, кроме скачек с препятствиями, но здесь мне не повезло. Упал, и Кил обогнал меня…

– Прекрасно! – прогремел Вэс. – Я знал, что ты победишь! Дай-ка я пожму твою руку!

Гай взглянул на свою бессильно свисающую правую руку. Красные ручейки медленно струились по ее тыльной стороне.

– Не могу, папа, – прошептал он. – Когда падал, повредил ее.

– Разреши-ка мне взглянуть на нее, сынок, – сказал Вэс обеспокоенно. – Возможно, ты сломал кисть.

– Позже, папа. – Гай изобразил подобие улыбки. – Ничего, кроме сильного растяжения, а сейчас я страшно голоден.

– Том! – рявкнул Вэс. – Придвинь стул брату. Не снять ли тебе эту куртку, Гай?

– Не стоит, – пробормотал Гай и протянул левую руку, чтобы ухватиться за стул. Но слишком поздно. Падая в нахлынувшей на него темноте, он услышал, как закричали мать и сестра и как Том в ужасе прошептал:

– Кровь, папа! Смотри, кровь!

И вслед за этим могучий вопль Вэса:

– Они убили его! Какой-то негодяй убил моего сына!

Гай пришел в себя довольно быстро, голова его покоилась в отцовских руках. Обезумев от беспредельного горя, Вэс раскачивал его из стороны в сторону, словно баюкая, горячие слезы падали на лицо Гая.

– Я до него доберусь! – ревел этот огромный человек. – Уж я доберусь до него! Вырву ему печень зубами, глаза ему выбью, и…

– Папа! – отчетливо произнес Гай. – Ты меня чуть не задушил!

Вэс уставился на сына.

– Великий всемогущий Боже! – прошептал он. – Том! Поезжай за доктором! Мэтти! Принеси мне мамины ножницы. Надо разрезать эту куртку и снять с него. Черт, ради Бога, не стой как истукан – позови Бесс! Она умеет ухаживать за больными.

Он взглянул на сына, не заботясь о слезах, катящихся по его коричневому от солнца и ветра лицу, или просто не чувствуя их:

– Кто это был, сынок? Это все, что я хочу знать! Кто?

Гай ласково улыбнулся отцу:

– Это дело, касающееся только двоих, – сказал он. – Драка была честной. Давай не будем больше к этому возвращаться, ладно, папа?

На следующий день пришел доктор Вильсон и зашил рану. Она страшно болела, хотя мальчик находился в полубессознательном состоянии от принятой настойки опия и виски. Но Гай терпел боль, не проронив ни звука, губы его побелели, а по лицу было видно, что он не покоряется этому страданию, такому мучительному, что от него темнело в глазах. Отец все время сидел рядом, вцепившись в его левую руку и обливаясь потом.

Оторвавшись от работы, доктор Вильсон взглянул на него.

– Проклятие, Вэс, – проворчал он, – если ты собираешься упасть в обморок, лучше выйди отсюда. Можно подумать, что я накладываю швы тебе…

– В обморок? – прогремел Вэс. – Я?

– Да, ты. Мне раньше доводилось видеть такое, особенно при родах. Мужчины, бывало, не издавали ни стона, ни шепота, когда я вправлял им сломанные ноги или выуживал пистолетные пули из брюха, но хлопались в обморок, как зеленые девчонки, оттого, что их жены испытывали небольшую естественную боль. Все знают, как ты сходишь с ума из-за мальчишки. Послушай-ка, выйди отсюда. Сядь лучше на кухне с бутылкой. Напейся, делай все что хочешь, только уйди с моих глаз, не торчи здесь. Пришли Бесс. Она в подобном деле стоит десятка таких, как ты.

– Нет, – спокойно ответил Вэс. – Я останусь, Джо. Ведь ты с его правой рукой имеешь дело, лекаришка несчастный! За тобой не проследи, так оставишь его калекой на всю жизнь!

Джо Вильсон в ответ только усмехнулся.

– Ну разреши мне остаться, Джо! – взмолился Вэс. – Я возьму себя в руки.

– Ладно, – сказал Джо, – но если почувствуешь себя нехорошо, ради Бога, уходи!

Джо Вильсон вновь склонился над раной. В комнате было тихо, слышалось прерывистое дыхание Вэса Фолкса. Наконец доктор распрямился.

– Все в порядке, – сказал он. – Через несколько недель рука будет как новенькая. Может, сгибаться будет плоховато, но, когда немного заживет и он начнет ею действовать, не надо слишком уж оберегать ее, а не то она никогда не будет такой сильной, как прежде. Главная неприятность с такими ранами: рука не гнется и немного болит в сырую погоду, так что люди чрезмерно щадят ее, и в результате она так и остается больной. Дела не так уж плохи. Я вскрыл продольный мускул так, чтобы рука хорошо работала даже тогда, когда образуется рубец. Если бы такая рана прошла поперек, руку бы парализовало. Вэс, я глотну немного виски, если там что-то осталось…